Героям Сопротивления посвящается...
Главная | Страница 2 | Регистрация | Вход
 
Вторник, 19.03.2024, 16:04
Приветствую Вас Гость | RSS
Меню сайта
Форма входа
Страница 2
 
Продолжение повести З.Т.Главан "СЛОВО О СЫНОВЬЯХ".
 
А НУ, КТО ЛУЧШЕ?
 
Весна и лето — самая желанная пора для детей. Сколько радости и забот приносит она!
Как только зажурчат ручьи, можно от­правлять в плавание игрушечные корабли и парусные лодки или, выйдя в сад, слушать пение прилетевших из теплых краев птиц. Вы­соко в небе разливается звонкая трель неви­димого жаворонка, а на вершинах деревьев, взмахивая крылышками, захлебываются от весенней радости скворцы. Где-то внизу под­свистывают им дрозды и синицы. Почки на деревьях набухли, они вот-вот лопнут и вы­пустят первые клейкие листочки.
Как только сойдет снег и немного подсох­нет земля, начинается работа на полях и ого­родах. Мы с Григорием Амвросиевичем вска­пываем грядки, сажаем помидоры, огурцы, ар­бузы, дыни. Боря и Миша с лопаточками и ве­дерками хлопотливо помогают нам: рыхлят землю, поливают. Их интерес к работе особен­но усилится после того, как молодые побеги, окрепнув, пойдут в рост.
Однажды рано утром я пошла поливать огород и, к своему удивлению, увидела там Борю и Мишу. Они стояли на краю грядки и о чем-то спорили. Я остановилась, прислуша­лась.
— Да... ты себе забрал самые лучшие ку­сты, — обиженно говорил Миша. — Я папе скажу.
— Ничего и не лучшие, — возражал Боря, — у тебя тоже такие. Скажи просто, что ты стру­сил. И все.
— Ничего и не струсил. Я по-честному хочу. Обернувшись, Боря заметил меня...
— Мама, мы поспорили... у кого красивее помидоры и арбузы будут. Ты судья. Ладно?
Я согласилась и отвела им совершенно оди­наковые участки. Боря и Миша с большим усердием принялись за дело. Роль главного судьи взял на себя муж.
Мы поддерживали всякое начинание детей, если оно помогало развивать у них любовь к труду. Соревнование понравилось: можно бы­ло видеть, кто лучше и быстрее работает.
Начавшись с борьбы за красивые поми­доры, соревнование затем распространилось на все, чем занимались наши дети. Мастерили они что-нибудь из дощечек или самодельных кубиков, отправлялись ли на прогулку в поле, поливали цветы — всюду можно было услы­шать:
— А ну, кто лучше?
Каждый из них старался гладко обстро­гать доску, поймать самых красивых бабочек и самых больших кузнечиков, больше полить цветов. Все сделанное они показывали отцу. Григорий Амвросиевич, как главный судья, оценивал работу ребят и каждый раз опре­делял победителя. Первое место чаще всего занимал Боря.
Очень любили дети наши прогулки за село. Стоило только выйти за левады — перед лю­бопытным ребячьим взором открывались чу­десные картины. Вот в зеленой пойме пасется стадо коров, а поодаль от него — отара овец. У овец, видимо, «обеденный перерыв», они сбились в кучу и стоят, понурив головы, отби­ваясь короткими хвостами от мошкары. А мо­жет, они слушают музыку? Под старым раз­весистым вязом старик-пастух играет на флуере. Грустная тягучая мелодия плывет далеко-далеко и будто тает в раскаленном воздухе. Боря и Миша внимательно вслушиваются в знакомый мотив.
— Мама, это дойна? Да? — спрашивает Боря. — Я бы целый день слушал.
Но через минуту они с Мишей уже прыгают по сухой комковатой земле в погоне за бабочками. Набегавшись, садятся на межу и дотош­но расспрашивают меня о том, как из гречки, которая растет вот здесь, получается каша, а из пшеницы — хлеб, почему кукуруза такая высокая. Весело трещат кузнечики. На гори­зонте дрожит голубоватое марево, в тихой задумчивости стоят холмы. С прогулки воз­вращаемся поздним вечером с целой коллек­цией бабочек и жучков. Когда мы, усталые, входим в наш уютный двор, на севере загора­ется первая звезда.
Как-то само собой получалось, что Боря становился заводилой во всех играх, и дети охотно признавали его своим вожаком. Веро­ятно, их привлекали его бьющая через край жизнерадостность, сердечность и простота.
Правда, звание «главного» надо было от­стаивать. Среди ребят были смельчаки, кото­рым тоже хотелось верховодить.
Помню, однажды Боря пришел в слезах. Всхлипывая, он рассказал, что пришел один из знакомых соседских мальчиков и сам стал заводить игры. Боря не пожелал уступить своего первенства, и они подрались. Свое поражение он переживал тяжело и даже пожаловался отцу в надежде на его поддержку.
Но разговор с отцом принял совершенно неожиданный для Бори оборот.
— За дело тебя побили, — выслушав сына, сказал Григорий Амвросиевич.— Запомни: последнее дело — жаловаться на своих товари­щей. Чтобы я этого не слышал.
Боря больше никогда не приходил с жало­бами. Если ему случалось рассориться с маль­чиками, он уходил с улицы. Потихоньку от­крыв калитку, чтобы не заметил отец, пере­бегал двор и прятался в саду или за домом. Там в одиночестве переживал свое пораже­ние. Но сердиться долго не мог. Утром, едва открыв глаза, он спрашивал: «Ребята ждут?» Торопливо вскакивал с постели и спешил к окну. Если ребята сидели у калитки, то труд­но было заставить Борю умыться и поесть: он рвался на улицу.
 
САМ ПОГИБАЙ, А ТОВАРИЩА ВЫРУЧАЙ
 
Я сижу у окна и вышиваю. В доме тихо. Дети ушли гулять, муж на работе. С серди­тым жужжанием бьется о стекло большая зе­леная муха. Она отвлекает мое внимание. Я открываю окно.
Хлопнула калитка. Через двор прошел чем-то озабоченный Боря. Наверное, поссо­рился с ребятами и, по обыкновению, хочет уединиться, пережить свое горе. Но Боря не свернул в сад, а прошел на кухню. Что он там делает? Неужели успел проголодаться?
Когда я, тихо открыв дверь, вошла в кух­ню, Боря торопливо доставал из раскрытого шкафчика куски хлеба, сахар, яички и все это укладывал в корзиночку.
— Куда это ты собираешься, Боря? — спросила я.
Он вздрогнул и, смущенный, обернулся ко мне.
— Мамочка, не сердись... я играл с одним мальчиком, а потом мы зашли к нему домой. Его мама сильно-сильно болеет. А они голод­ные. Петя и его сестричка плачут, хотят есть. Мне их жалко... и я хочу отнести им поку­шать.
— Очень хорошо, что ты решил так по­ступить, — одобрила я. — Но почему ты дела­ешь это украдкой? Разве помогать людям стыдно?
Боря еще больше смутился.
— А я боялся, что ты не разрешишь. Ду­мал: пусть мама накажет меня, зато я помогу Пете. Ведь папа говорил нам: сам погибай, а товарища выручай.
Я покачала головой.
— Плохо ты понял суворовскую заповедь. Товарища надо выручать, но делать это нуж­но открыто и честно. А ты хотел тайком... Не­красиво.
Каждое утро Боря относил Пете корзиноч­ку с продуктами, помогал детям, их больной матери. Возвращался он довольный, как че­ловек, выполнивший свой долг.
Когда Петина мама выздоровела, она при­шла к нам и поблагодарила за помощь.
Боря покраснел от похвалы и вышел из комнаты.
Желание сделать людям что-то хорошее доходило иногда до крайности. Хватишься, бывало, молотка или гвоздей — нет их.
— Куда девались?
— Мы дяде Герасиму помогали чинить по­возку, — отвечает Боря.
- Хорошо. Но зачем же ты без спросу уносишь из дому последние гвозди? — сердито спрашивает отец.
— Так дяде Герасиму было нужно...
У Бори большая дружба была с нашим со­седом Герасимом. Возвращаясь с поля, тот сажает, бывало, Борю в каруцу и катит по улице. Во дворе Боря спрыгивает на землю и старательно помогает Герасиму распрягать ло­шадей... Но больше всего нравилось ему, когда Герасим, усадив его верхом и дав ему поводья, через все село вел лошадей на водопой. Боря гордо восседал на лошади, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону, словно хотел сказать: смотрите, какой я молодец.
У бережливого, расчетливого Герасима мои сыновья перенимали крестьянскую сметку и умение хозяйствовать. Как-то я заметила в сенях большой ящик. Открыв его, поразилась: ржавые гвозди, дверные ручки, гайки, старые подковы, банки.
— Зачем это вы натаскали? — спросила я Борю.
— В хозяйстве пригодится, — ответил он. В его голосе звучали соседовы нотки. — Вон у дяди Герасима ни один гвоздь зря не про­падет.
— Дядя Герасим, как Плюшкин, все в свою нору тащит.
— Какой Плюшкин?
Пришлось обстоятельно рассказать об од­ном из известных героев «Мертвых душ».
Боря слушал внимательно. А когда я окон­чила, убежденно сказал:
— Нет, дядя Герасим не такой. Он хо­роший.
 
«У ЛУКОМОРЬЯ ДУБ ЗЕЛЕНЫЙ...»
 
Еще до поступления ребят в школу мы старались обучить их грамоте, привить лю­бовь к книге. Муж хорошо знал молдавский фольклор и умел увлекательно рассказывать о легендарных гайдуках, об их славных ата­манах — Кодряне, Тобултоке, Бужоре, о том, как мужественно боролись они против турец­ких янычар и угнетателей-бояр за освобож­дение народа. Я с увлечением изучала рус­скую литературу. Боре было года четыре, ког­да я впервые прочитала ему стихи Пушкина. Его, видимо, покорили их необычная музы­кальность и тот удивительный мир, с которым он познакомился в «Руслане и Людмиле».
— Мама, почитай еще, — просил меня Боря.
И я взволнованно, как и в детстве, чи­тала:
 
У лукоморья дуб зеленый...
Златая цепь на дубе том,
И днем, и ночью кот ученый
Все ходит по цепи кругом...
 
Боре так полюбились эти стихи, что он вскоре заучил их наизусть.
Встретив на улице своих сверстников, он с гордостью говорил:
— А я знаю стихи Пушкина. Прочитать?
Откинув немного назад голову, закрыв глаза, Боря выразительно начинал:
У лукоморья дуб зеленый...
Ребята слушали, затаив дыхание. Чудесное сказочное царство открывала перед ними пуш­кинская поэзия.
— А где это само лукоморье? — допыты­вался соседский мальчик Гриша. — Сходить бы, посмотреть на ученого кота, на лешего... Здорово!
— Я бы золотую цепь снял и лавочнику продал, — озорно выкрикивал кто-то.
— Ну да, даст тебе леший, жди...
— Чудаки. Это же сказка, — солидно воз­ражал мальчик постарше.
Много раз перечитывали мы «Сказку о рыбаке и рыбке». Боря каждый раз хвалил рыбку и ругал старуху.
— Ишь, какая вредная... Чего захотела, — возмущался он, слушая приказания зазнав­шейся старухи.
А когда в конце сказки старуха оказыва­лась у разбитого корыта, Боря удовлетворен­но говорил:
— Так ей и надо.
Любили наши дети и стихи другого вели­кого русского поэта Н. А. Некрасова. Особен­но пришелся им по душе некрасовский мужи­чок с ноготок:
 
И шествуя важно, в спокойствии чинном,
Лошадку ведет под уздцы мужичок,
В больших сапогах, в полушубке овчинном,
В больших рукавицах, а сам... с ноготок!
 
Позднее, когда Боря учился в школе, на одном из вечеров он хотел продекламировать стихи Пушкина и Некрасова. Но ему не разрешили. Румынские оккупанты запрещали разговаривать на русском языке и жестоко преследовали тех, кто читал произведения русской литературы.
 
В ШКОЛУ
 
Осень 1926 года. Пришла пора отдавать Борю в школу.
Трудно тогда было учить детей простому человеку, ох как трудно! Нужда, голод цепля­лись за каждые рабочие руки. Не учиться, а батрачить на помещика посылали своих детей крестьяне. Лишь немногим удавалось закон­чить сельскую школу.
Но мы с Григорием Амвросиевичем твердо решили: как бы не было нам трудно, а учить детей будем.
Старательно готовился наш сын к своему первому школьному дню. Сам смастерил пе­нал, очинил с десяток карандашей, положил в сумку целую стопку тетрадей, чернильницу, ручку.
— Зачем ты берешь с собой столько ка­рандашей и тетрадей? — спросила я Борю, гла­дя новенький костюмчик, сшитый специально для школы.
— Пригодится. Запас карман не ломит, — серьезно ответил он.
Утром первого сентября мы встали раньше обычного. Я приготовила завтрак, а Боря, тщательно умытый, вертелся в новом костюм­чике перед зеркалом. Григорий Амвросиевич критически оглядывал его, заставлял повора­чиваться то спиной, то грудью. Настроение у нас было приподнятое, радостное. Еще бы! Сына в школу отдаем!
Только Миша угрюмо посматривал на тор­жественные сборы Бориса. Он явно завидовал старшему брату. Ведь они всегда были вместе, а теперь школа на долгих полдня разлучала их. Да и интересы пойдут уже разные. Мише грустно, оттого он и не спешит поднять­ся с постели.
Поправив на Боре костюмчик, проверив, все ли уложено в сумку, я повела сына в школу.
Утро стояло теплое, солнечное. В воздухе плыла серебристая паутина.
Когда мы вошли в класс, там уже толпи­лись мальчики и девочки. Они смущенно рас­сматривали друг друга, с любопытством встречали каждого входившего. Среди первоклассников были и товарищи Бори — Петя и Гриша.
Прозвенел звонок, и в класс вошел учи­тель. Он познакомился с маленькими школь­никами, рассадил их.
Начался урок.
Возвратился Боря из школы веселый, до­вольный.
— Знаешь, мама, а мои лишние тетрадки и карандаши пригодились. У ребят не было, так я с ними поделился. Учитель меня похвалил.
 
ХОРОШО И ПЛОХО
 
По утрам за Борей заходил соседский мальчик Гриша, и они вместе шли в школу Боря рано выучился читать и писать, так что теперь учеба давалась ему легко.
Первое время все шло гладко. Боря вел себя на уроках скромно и только исподтишка подсказывал товарищам. Но понемногу начал скучать. Привыкнув к школьной обста­новке, осмелел и уже не стеснялся шуметь, громко, на весь класс, подсказывать.
Учитель делал ему замечания. Боря при­нимал серьезный вид и... скатав из хлеба ша­рики, целился в чью-нибудь чернильницу.
Один из таких шариков однажды упал на стол учителя.
— Кто это сделал? — строго спросил учи­тель, окидывая класс испытующим взглядом.
Все насторожились. Ребятишки оборачива­лись и тревожно всматривались в своих сосе­дей.
— Это ты бросил, Главан? — спросил учи­тель, увидев залитое краской лицо Бори.
— Он, господин учитель, — пожаловалась девочка с черными косичками. — Он все вре­мя кидается.
Боря встал и угрюмо буркнул:
— Я... больше не буду, господин учитель.
Боря умел держать слово. С этого дня он сидел на уроках тихо, но зато придумал новое занятие — стал тайком читать книги. Пока учитель объяснял и показывал, как пи­шутся буквы, Боря, впившись глазами в рас­крытую книгу, бродил по далеким, неведомым землям.
Однажды, уже будучи учеником второго класса, он так увлекся чтением, что не сде­лал классного упражнения и получил двой­ку. Домой Боря пришел печальный и расстро­енный.
— Ты что это такой грустный? — поинтере­совался отец.
Боря швырнул на пол сумку и вдруг рас­плакался.
— Я не пойду больше в школу, — говорил он, всхлипывая. — Он придирается.
— Кто это «он»?
— Учитель. — И так же неожиданно Боря кинулся к отцу: —Папа, я учу, я все знаю... Что ему от меня нужно?
Григорий Амвросиевич легонько оттолкнул от себя сына и сурово сказал:
— Когда человек считает себя всезнай­кой — это очень плохо. Правильно наказал тебя учитель.
Не сразу перекипела у мальчика обида. Но со временем он понял, что учитель поста­вил ему двойку за дело. Больше жалоб от него мы не слышали.
Курьезные случаи, о которых я рассказа­ла, произошли в самом начале учебы и боль­ше не повторялись. Боря учился хорошо и ус­пешно переходил из класса в класс. Очень любил наш сын стихи и читал их неплохо. Но и на этом поприще не всегда все шло гладко.
Помню, на школьном вечере Боря декламировал стихотворение Эминеску «Что шумишь ты, лес дремучий?» Дочитав до середины, он сбился. Красный от стыда, стоял перед притихшими ребятами. Шли секунды, минуты. Боря напрягал память и, как назло, ничего не мог припомнить.
Миша, который в то время учился в первом классе, с жалостью смотрел на брата.
Вдруг, виновато улыбнувшись, Боря сказал:
— Вы немножко подождите. Я подумаю и начну все сначала.
Школьники рассмеялись, обстановка раз­рядилась, и ободренный Борис, вспомнив забытую строчку, с воодушевлением дочитал стихотворение.
Теперь Миша и Боря опять были неразлуч­ны. Вместе ходили в школу, вместе готовили уроки, вместе играли на улице.
А время неумолимо шло вперед. На два года раньше своего младшего брата Боря окончил сельскую школу. Со всей остротой встал вопрос: что делать дальше?
Боря мечтал стать учителем.
Но о гимназии и университете мы и помы­шлять не смели. Да и нужно ли пытаться по­ступать в эти учебные заведения, если все равно потом, после их окончания, придется метаться в поисках работы. В педучилище тоже не попасть. Нет, надо выбрать что-то понадежнее. На семейном совете было решено отдать Борю в ремесленное училище.
— Папа, а есть такие школы, где на учи­теля учат? — мечтательно спросил Боря.
— Есть. Но не для нас, сынок, — ответил Григорий Амвросиевич.
На следующий день, сентябрьским утром 1932 года, он отвез Борю в село Корбул, где тогда находилось одно из бессарабских ре­месленных училищ.
 
НА НОВОМ МЕСТЕ
 
Чужим и неприветливым показалось Боре село Корбул. Один, без друзей, без родитель­ской ласки, со своими горестными мыслями...
Тоска по дому, по той привычной жизни, где все шло своим чередом, где все так мило сердцу, захватила Бориса. Покинув родительский дом и расставшись с близкими и доро­гими людьми, он почувствовал себя совсем одиноким, никому не нужным.
На десятый день Боря не пошел на занятия в училище. Расспросив у корбульских крестьян о дороге на Царьград, отправился домой.
Помню, был погожий осенний день. Я си­дела на скамейке во дворе и вышивала, под­жидая с работы мужа. Солнце уже клонилось к закату, из садов тянуло прохладой. Я соби­ралась было пойти в дом за теплым платком, как вдруг... скрипнула калитка, и, к моему удивлению, появился Боря. Вид у него был усталый, брюки и рубашка в пыли.
— Мама! — радостно закричал он и бро­сился ко мне.
— Что случилось? — растерянно спросила я, пораженная этой встречей.
А Боря уже обнимал меня, целовал, бор­моча сквозь слезы:
— Мамочка, я не могу без вас... Я умру там...
Он горячо убеждал меня, что одному жить невозможно, что он никуда не уйдет из род­ного дома.
Я сочувствовала Боре, хотя понимала, что отец не одобрит его поступка.
Григорий Амвросиевич встретил сына холодно.
— Сбежал? — строго спросил он, увидев Бориса. И, не дав беглецу опомниться, осуж­дающе сказал: — Ну и малодушный же ты, братец!
— Папа... — со слезами на глазах умоляю­ще заговорил Боря.
Но отец оборвал его:
— Утри слезы, ты не девчонка. Ишь, нюни распустил. В твои годы парни идут на зара­ботки в город. А тебя отвезли учиться за трид­цать километров от дома, хотят в люди вы­вести, дать специальность. А ты... — Отец мах­нул рукой.
Боря молчал. Да и что он мог сказать? Переночевал он дома, а утром Григорий Ам­вросиевич нанял лошадь и доставил раскаявшегося беглеца в училище.
Спустя два года окончил сельскую школу и Миша. Его отдали в Сорокское ремеслен­ное училище. Туда же мы вскоре перевели и Борю. Братья снова были вместе.
А в доме без детей стало уныло и пусто. Вся моя жизнь теперь свелась к ожиданию того дня, когда мои дорогие мальчики приедут домой на каникулы.
Но вскоре и мы с мужем покинули Царьград.
 
КАНИКУЛЫ
 
Ребята ждали каникул всегда с нетерпе­нием. Учиться в ремесленном было нелегко. С утра до обеда проходили теоретические за­нятия, а после обеда нужно было работать в производственных мастерских. На подготов­ку уроков оставался только вечер. Ребята сильно переутомлялись. Но зато, когда они, бледные, похудевшие, приезжали домой, мы старались создать все условия для их от­дыха.
Однажды Боря приехал озабоченный. Сняв форменный пиджак, он стал рассказывать:
— В нашем классе двух учеников хотят исключить из училища.
— А что такое? Почему? — спросил Гри­горий Амвросиевич.
— Понимаешь, папа, они очень бедные и не могут уплатить за учение. Им надо как-то помочь. Мы с Мишей всю дорогу говорили об этом, думали, как можно поддержать ребят. Но ничего не придумали.
Теперь мы всей семьей стали думать, что предпринять, как помочь одноклассникам Бори. Вносились различные предложения. Большинство из них сводилось к тому, что нужно каким-то путем заработать деньги. Но Григорий Амвросиевич решительно возражал.
— Вы приехали отдыхать, а не работать, — говорил он. — Наработаетесь в мастерских. Нужно придумать что-то другое.
Выход был найден совершенно неожидан­но. В канун рождества Боря прибежал сияю­щий, возбужденный.
— Где папа? — спросил он меня.
— Дома. А что? Что-нибудь случилось?
— Я говорил с Гришей Повстованом и Во­лодей Маней. Мы придумали...
— Что вы придумали? — улыбаясь, спро­сил отец, выходя из соседней комнаты.
— Придумали, как заработать деньги. Помнишь, папа, мы в Царьграде колядовали?
— Ну, ну...
— Вот мы и здесь пойдем колядовать.
— Хорошо придумали, — одобрил Григо­рий Амвросиевич. — Да выбирайте дома побо­гаче.
Мальчики так и сделали. Вчетвером они наколядовали немалую сумму денег и по приезде в Корбул отдали их своим товарищам. Те горячо поблагодарили Борю и Мишу. День­ги были внесены в кассу училища, и ребята могли продолжать учебу.
Особенно памятны мне летние каникулы. Прогулки в лес, рыбная ловля, поездки в гос­ти к родственникам заполняли все каникуляр­ные дни.
В двух километрах от села раскинулся большой лес. Я любила ходить туда с детьми. Еще с вечера мы запасались провизией, чис­тили самовар — в лесу чай кажется особен­но вкусным и душистым! Из дому выходили пораньше, пока солнце не пекло. В лесу на­ходили небольшую поляну с развесистым дубом посредине и располагались на ней.
— Мама, а может, под этим дубом гай­дуки сидели? Может, сам Кодрян? А? — спра­шивает Боря.
— Все может быть, — отвечаю я. — Дуб долго живет, по тысяче лет.
Боря и Миша убегают в лес за сухими вет­ками для костра. Они озорно перекликают­ся — эхо уносит вдаль их голоса и спустя мгновение возвращает обратно. Кажется, кто-то настойчиво передразнивает их. Это подза­доривает ребят, и они старательно выводят:
— Ау-у-у!
Эхо затихает, и вскоре из чащи доносится звонкий голос Бориса:
 
Кодруле, кодруцуле,
Че май фачь, дрэгуцуле?
(Ой ты лес, лесочек мой,
Как живешь, дружочек мой? (молд.). – Авт.)
 
Набрав хворосту, ребята бегут за водой. А я тем временем развожу костер, разогреваю мясо, ставлю самовар, и вскоре на разостлан­ной скатерти готов завтрак. Позавтракав, раз­бредаемся кто куда.
Хорошо в лесу в жаркий летний день. Де­ревья не шелохнутся. На траве лежат их при­чудливые кружевные тени. Воздух насыщен запахом прелой листвы, неуловимым арома­том лесных цветов, грибной сыростью. В не­подвижной, застойной тишине чутко уловим каждый стук, каждый шорох. Слышно, как где-то деловито долбит дятел. А понизу зо­лотыми слитками разбросаны солнечные бли­ки. Они ослепительно переливаются на зеле­ной траве. Наверху, в просветах, виднеется далекое голубое небо, чистое и спокойное, как глаза ребенка. Но вот набегает ветер — лес сразу закачается, зашумит, наполняясь новой и все такой же успокаивающей душу музы­кой.
Возвращались мы поздно, охваченные при­ятной усталостью, с букетами полевых цве­тов.
В Хотинском уезде жила сестра мужа. Де­тей у нее не было, и она очень радовалась, когда к ней приезжали Боря и Миша. В фор­менных костюмчиках, чистенькие и аккурат­ные, они вызывали у тетки чувство гордости за своих племянников. А когда Боря и Миша проходили по сельской улице, за ними бежа­ла целая ватага ребятишек, с интересом и за­вистью поглядывавших на их форменные куртки.
— А вы спектакль видели? — спрашивает Боря кого-нибудь из ребят.
— Какай такой спектакль? — удивляется мальчик.
— Тот, что на сцене играют.
— На какой это «сцене»? Чего это? Музы­ка, что ль?
Боря и Миша решили показать своим но­вым друзьям спектакль. В училище они оба участвовали в драмкружке и некоторые роли помнили наизусть. Мише лучше давались комические роли, Боре — трагические.
Постановка была назначена на воскресный день. Театром служил большой сарай.
Спектакль так понравился собравшимся крестьянам и их детям, что пришлось повто­рить его несколько раз.
— Чистые артисты! — с восхищением го­ворила тетка. Ей очень не хотелось отпускать племянников от себя. Но каникулы близились к концу. Нужно было возвращаться домой.
К первому сентября дети уехали в учили­ще, и без веселых мальчишеских голосов дом как-то сразу опустел. Снова начинали мы считать дни до встречи.
Только когда мы переехали поближе к Сорокам, мне стало спокойнее. Каждое вос­кресенье я могла ездить в город, повидаться с моими дорогими сыновьями.
 
Продолжение
Поиск
Архив записей
Друзья сайта
  • Официальный блог
  • Сообщество uCoz
  • FAQ по системе
  • Инструкции для uCoz

  • Сайт создали Михаил и Елена КузьминыхБесплатный хостинг uCoz