Героям Сопротивления посвящается...
Главная | Страница 4 | Регистрация | Вход
 
Вторник, 19.03.2024, 10:41
Приветствую Вас Гость | RSS
Меню сайта
Форма входа
В.Минаев. "Молодая гвардия": опять предательство?
Страница 4.
 
П.Шевченко: Вот главные выводы, к которым при­шел луганский ученый: оуновское подполье реально су­ществовало в Донбассе, и, действительно, к его созданию причастен некий «Евген» (он же, вероятнее всего, Е.Ста­хив) [19].
B.M.: Ученый обязан знать элементарную формулу: или да, или нет. Но если уж «вероятнее всего» выдается за веский аргумент, то связь Стахива с «Евгеном» надо бы пояснить.
В.Семистяга: Возглавлял Луганский городской и об­ластной провод ОУН(б) в 1942-1943 гг. заведующий ка­федрой Украинского языка местного пединститута Мак­сим Иванович Бернацкий. В начале августа 42-го именно с ним установил связь эмиссар ОУН(б) «Евген», прибыв­ший из Западной Украины для формирования оуновского подполья в Донбассе.
Прибыл легально, в качестве представителя «Пресс-бюро», находящегося в Ровно. В городской управе заведу­ющий отделом культуры и просвещения В.М.Ковалев пред­ставил ему М.И.Бернацкого как украинского патриота...
<...> «Евген» сообщил, что стоит на позициях С.Бан-деры и будет руководить подпольем из Мариуполя [19].
В.М.: Из трудов В.Семистяги можно добавить, что со­зданием оуновского подполья в юго-восточной Украине занимался краевой провод ОУН(б), расположенный в Днепропетровске, что по его решению в Ворошиловград в сентябре 1942 года прибыли эмиссары Ф.Личман и М.Иванов, потом «в помощь подпольщикам прибыла одна из ее руководителей Екатерина Мешко-Худенко, она же «Оксана». Возникает вопрос: Теодор Личман пробрался в Горловку после разгрома подполья в Днепропетровске, или Ф.Личман прибыл в Луганск по решению Днепропетров­ского краевого провода ОУН(б)? Что скажет на это сам Стахив?
Е.Стахив: Я припоминаю, что когда вернулся из Лу­ганска в Днепропетровск, Лемиш послал в Луганск руко­водить подпольем новых людей. Осенью 1942 туда были посланы Екатерина Мешко и студент Теодор Личман. А кроме того, я послал туда Володьку Козельского [16].
В.М.: А когда сам пробрался в Луганск?
Е.Стахив: Летом 1942 года, в июле, я перебрался в Луганск, и в этом снова помог Мариуполь: редактор газе­ты Николай Стасюк сделал фальшивую справку, что я являюсь корреспондентом той газеты. Я мог действовать полулегально и быстро. Организовал подполье. Как вдруг передают, что комендант сердится: кто это делает все; а ему докладывают, это приехал такой-то из Мариуполя... Я знал, что все пропало, нужно бежать. На мое место прислали другого человека [18].
В.М.: Снова неясность: «Евген» — Е.Стахив прибыл в Луганск легально как представитель Ровенского «Пресс-бюро» или полулегально как корреспондент мариупольс­кой газеты? Если в Луганск Стахив прибыл в июле, зна­чит, вместе с передовыми частями оккупантов. А когда бежал от «рассерженного коменданта»?
Е.Стахив: ...Перед самым взятием Ворошиловграда Красной Армией наша подпольная разведка уведомила меня, что Шаповал (был у нас такой) — большевистский агент, что он донес гестапо на тех членов подполья, кото­рых знал, указал несколько наших явочных квартир. Я немедленно послал связника-курьера в Ворошиловград, чтобы спасти членов подполья от ареста. Кое-кому, как, например Теодору Личману, посчастливилось его избежать. Потом гестапо схватило Личмана в Мариуполе, и он по­гиб сорок четвертого года в концлагере Бухенвальд. Дру­гих арестовали в Ворошиловграде, с ними и «молодогвар­дейцев» во главе с Олегом Кошевым. Вполне понятно, почему большевики помогли немцам уничтожить подполь­щиков. Эти юноши и девушки исповедовали лозунги, ко­торые сегодня называют национал-коммунистические. Они не хотели обнародовать такой, например, факт, что Олег Кошевой, бывший комсомолец, организатор подполья, во­шел в союз с уже действующим украинским самостийницким подпольем [8].
В.М.: Позвольте! Это же сапоги всмятку! Общеизвес­тно: молодогвардейцы были краснодонские и их в Воро­шиловграде не арестовывали. Почему же руководитель организации, в которой якобы были и молодогвардейцы, не знает этого?
П.Шевченко: Как полагает историк (В.Семистяга), воз­можно, Стахив, действительно, несколько преувеличивает собственную роль в организации и создании оуновского подполья [19].
В.М.: Мягко сказано. Закрадывается подозрение: не умышленно ли все перепутано, перемешаны временные отрезки, а места событий не определены временем их свер­шения? Может быть, так и нужно для «остросюжетного» романа. Но даже художественная правда, как известно, полноценна лишь при наличии основных признаков места и времени. А запутанное изложение Стахива и подавно далеко от научного, и не может быть вставкой в отечественную историю.
По выражению В.Сильченко, подпольщик Е.Стахив играл в «кошки-мышки» с гестапо в Донбассе и по всей Украине. Другой его собеседник, М.Федоренко, назвав пять имен самостийников, погибших в застенках гестапо Кри­вого Рога и Джанкоя, сказал: «Около двух десятков чело­век потеряла на Донетчине группа Евгения Стахива». Но как самому Стахиву удавалось выходить сухим из воды?
Е.Стахив: Мой коллега Билык, который был перевод­чиком в сталинском (донецком) гестапо, сказал мне, что между документами увидел донос на меня из Горловки и что меня ищут. Конечно, постоянно пребывая во вражес­ком окружении, имеешь усталые нервы,— и я страшно бо­ялся, что до меня, наконец, доберутся. Но Билык успокаи­вал: «Донос есть донос, тебя никто не поймает, аж пока кто-то на тебя не покажет пальцем. Но если кто-то пока­жет пальцем, то есть донос или нет, уже не играет ника­кой роли — пропал и так».
<...> С Билыком мы встречались тайно, потому что ему было крайне небезопасно встречаться с лидером под­полья, которого к тому же искали немцы. Но он был от­важный, геройский парень и, как очень дисциплиниро­ванный член ОУН, также поддерживал со мной контакт. И однажды сообщил: есть новый донос — из Луганска, от коменданта полиции Шаповала. В нем говорилось о том, что в городе есть подполье и руководит им дочь Бернацкого [16].
В.М.: Наивно полагать, что донос, мол,— ерунда; лишь бы не указали пальцем. Может, так и было для оуновцев?
А Шаповал — это тот комендант полиции, который рассердился за организацию подполья в Ворошиловграде, и потому Стахиву пришлось бежать?
Значит, он служил немцам, был оуновцем и одновре­менно — «большевистским агентом». Вспомните, он даже помог оккупантам расправиться в Ворошиловграде с мо­лодогвардейцами. Дескать, чтобы не обнародовать союз О.Кошевого с оуновским подпольем. Действительно «приключенческий роман», ошеломляющий сенсационной при­митивностью.
А разве не странны переброски кадров? «Луганск ос­тавили и Екатерина Мешко, и Теодор Личман, и Бернац-кий»,— рассказывает Стахив в своих мемуарах. Екатери­ну Мешко, дескать, Лемиш назначил в Крым, Личмана — к нему, Стахиву, и он послал его в Мариуполь, Володька Козельский перешел работать в Знаменку — между Пав­лоградом и Новомосковском. «С Днепродзержинска убе­жали Степан Держко и Нюра (ее называли Цыганкой), потому что их там искало гестапо. Степан перешел в Ма­риуполь, а Нюра стала работать с Вячеславом в Горловке и Краматорске».
Какая бурная деятельность! Но почему так легко из­бегают арестов те, кто «был на грани провала», и те, кого «искало гестапо»? Может и обстановка во вражеском ок­ружении была не такой уж опасной, как рассказывает ис­тория?
Е.Стахив: Ситуация была грозная. Она отражалась на населении. Скажем, немецкая политика в отношении ком­мунистов сначала была такая: на оккупированных терри­ториях коммунисты должны были зарегистрироваться. Многие действительно зарегистрировались и сидели себе тихо в немецком тылу. Но когда дошло до Сталинграда, где-то с конца января — начала февраля, немцы стали арестовывать коммунистов [16].
В.М.: То есть, не было бы поражения немцев под Ста­линградом, они бы не арестовывали коммунистов? Это умышленный обман. Даже у нас, в Краснодоне, где немцы рассчитывали на активную поддержку белоказаков, в первый месяц оккупации по доносам были арестованы десят­ки советских граждан.
Э.Ренатус, бывший начальник жандармерии Красно­донского округа: В середине сентября мою работу в Крас­нодоне проверял подполковник Хандцог. Через несколько дней такую же проверку произвел генерал полиции бригаденфюрер СС Деринг. Согласно указаниям моих началь­ников я сообщил Соликовскому (начальнику полиции Краснодона — В.М.), что всех арестованных, которые окажутся евреями и коммунистами, необходимо расстре­лять [20].
В.М.: По этому указанию после долгих издевательств несгибаемых советских патриотов, в том числе 10 комму­нистов, со связанными проволокой руками загнали по ап­парели в глубокий ров — укрытие для автомобиля — и живых засыпали землей.
Это зверство совершено тогда, когда гитлеровцы, штур­муя Сталинград, приближались к его центральной части.
Как же можно в противовес народной исторической памяти выдвигать уродливую мыслишку о лояльности фашистов к советским людям, тем более к коммунистам?
Нелишне напомнить и приказ начальника штаба воо­руженных сил Германии фельдмаршала Кейтеля от 16 сен­тября 1941 года о «Коммунистическом повстанческом дви­жении на оккупированных территориях», в котором, в ча­стности, говорилось: «Чтобы в корне задушить и пресечь недовольство, необходимо по первому же поводу, неза­медлительно принимать самые жестокие меры, чтобы ут­вердить авторитет оккупационных властей...
Действенным средством запугивания может быть толь­ко смертная казнь».
Каждая буква этого приказа касалась советских пат­риотов. История сохранила сотни достоверных фактов провалов подпольных групп и организаций, тысячи — о зверской расправе над подпольщиками и партизанами. А где скрыты свидетельства о разгромах оуновских групп? Может быть, и не было никаких провалов?
Е.Стахив: В Мариуполе подполье таки раскрыли, и помог немцам галичанин, которому я доверял, и другие доверяли: его фамилия Олег Вальчик, из Львова. Было расстреляно около двадцати человек — очень хороших украинских патриотов... Гордея Николаевича Черкащенка, у которого я скрывался, гестапо тоже забрало, его убили в концлагере. Когда я возвращался из Горловки, дочка Гордея Николаевича выбежала на улицу и кричала: «Убегай, а то тебя гестапо ждет уже три дня». Так и спасла меня [18].
В.Семистяга: Он говорит правду. Его немцы искали. Именно он организовал подполье. Но «Молодая гвардия» возникла раньше... [21].
Е.Стахив: Я почти три раза был в руках гестапо. Меня предал Личман. Дочка подпольщика меня три дня ждала. И когда увидела, кричала, что отца арестовали и меня ищут... И я покинул Донецк [22].
В.М.: Удивляет неправдоподобно пассивное гестапо. Или оно не стремилось поймать эмиссара ОУН(б) «Евгена»?
Может быть, исследователь обрисует ту обстановку и в ней «лидера подполья»?
В.Семистяга: Он («Евген») ознакомил Бернацкого с оуновской литературой, бюллетенями, листовками, изда­вавшимися во Львове и Кракове, в которых ОУН призы­вала к борьбе на два фронта - против режимов Гитлера и Сталина.
Такая позиция оказалась близкой Бернацкому, и «Ев­ген» убедил последнего создать и возглавить нелегальную организацию и легальную украиноязычную оккупацион­ную газету, через которую можно было бы распростра­нять идеи национально-освободительного движения и объе­динять вокруг себя сознательных украинцев, чтобы они с оружием в руках могли выступить за независимость Ук­раины...
Сама редакция превратилась в штаб подполья. Отсю­да распространяли специальную литературу, листовки, бюллетени ОУН как на украинском, так и на русском языках, а также украинские газеты из Львова, Кракова, Станислава, Берлина и др. Впрочем, объективности ради надо признать, что, работая в условиях жесткой оккупаци­онной немецкой цензуры, газета печатала и различного рода материалы, документы и приказы оккупантов, вос­хваляла «новый порядок» в Европе [19].
В.М.: Как понимать жесткость цензуры, которая по­зволяла печатать нелегальное? Или то были материалы с призывами против Сталина? А как удавалось в жестком режиме военного времени, после, как уже рассказывалось, разгрома подполья во многих городах, да еще прячась у незнакомых людей, доставлять нелегально пропагандистс­кие материалы из Львова, Кракова, Берлина?
На самом деле газета Бернацкого «Нове життя» была рупором оккупантов. Газета выходила 3 раза в неделю. Последний номер (14/72) вышел 7 февраля 1943 года, за неделю до освобождения Ворошиловграда. Из дневника молодогвардейки Лиды Андросовой: «27/ХI-42 г. Пятница. После обеда приходил Коленька. Приносил газету «Нове життя».
<…>…В Сорокино (пос.Первомайка – В.М.) много немцев, они отступают… Ох сколько радости! … и в газете они нет-нет да и забрешутся, как собаки».
П.Шевченко: Это подполье имело свою специфику, что, впрочем, не принижает его членов как участников движения Сопротивления. Владимир Семистяга на осно­вании изученных документов утверждает также, что оуновцы не имели контактов с германскими спецслужбами и военными властями, а, следовательно, и не сотрудничали с ними. И наконец — члены подполья были раскрыты и большей частью уничтожены карательными сталинскими органами либо еще во время войны, либо после ее оконча­ния [19].
В.М.: «Ученый» говорит неправду. Публикация в га­зете приказов властей, восхваление «нового порядка» есть не что иное, как сотрудничество оуновского «подполья» с гитлеровцами. Да и соратник Стахива Билык, работая в спецслужбе, не мог не иметь с ней контактов.
Именно за сотрудничество с фашистами были осужде­ны оуновцы Ворошиловграда. Это преступление против советской власти.
Сведения же о разгромах подполья немцами противо­речивы. В.Семистяга говорит, что «в 1943 году гитлеров­цам удалось разгромить оуновское подполье в Сталино и Мариуполе, часть оуновцев была арестована и отправлена в концлагерь Дахау». Сам «руководитель подполья» о раз­громе в Сталино молчит, но говорит, что гестапо схватило Личмана в Мариуполе, и он погиб сорок четвертого года в концлагере Бухенвальд. Других арестовали в Ворошиловграде [8]. А луганский «ученый» говорит, что «эти члены подполья были раскрыты... сталинскими органами». И еще: откуда известно, что оуновцев отправили в Дахау, а Личман погиб в Бухенвальде, да еще сорок четвертого года?
Е.Стахив: Я думал, он погиб, но он уцелел и вернулся в СССР, где его схватили. Сохранились его свидетельства обо мне и нашем подполье. То есть все было задокументи­ровано советской тайной полицией.
В.М.: Откуда же эти «новые» сведения?
Е.Стахив: Сейчас этой историей занимается Влади­мир Семистяга, преподаватель Луганского пединститута. Он нашел в архивах бывшего КГБ дела подпольщиков из Мариуполя и Донецка.
А.Ильченко: Так как же вам удалось ускользнуть от гестапо?
Е.Стахив: В военные годы я находился в городке Рудченково возле Сталино (Донецк). Работал на овощной базе, что было удобно с точки зрения конспирации — люди могли туда свободно приходить и уходить. После того, как схватили Личмана, он под пытками рассказал, где я живу и работаю. Меня хотели взять живым, но мне повез­ло — меня в это время не было в городе. А у одного из подпольщиков, Черкащенко, была дочь Тоня. Она знала, что через три дня я должен вернуться в город. Каждый день Тоня выходила на проселочную дорогу, ждала меня и предупредила о готовящемся аресте. И я сумел скрыть­ся [23].
В.М.: Овощная база в Рутченково вместо шахты в Гор­ловке существенно меняет сюжет. И объясняет, отчего так много разноречий. Известно, что небылицы каждый раз передаются по-разному, и к тому же трудно рисовать не пережитое. Вот и приходится вуалировать примитивный вымысел об игре в «кошки-мышки» с гестапо. Напраши­вается естественный вопрос: а было ли недовольство, ко­торое по приказу Кейтеля должны были «в корне заду­шить и пресечь»?
Ю.Семиволос: Как потом сложилась подпольная работа?
Е.Стахив: Сталино, затем Днепропетровск, Крым, Ни­колаев. Большевики уже перешли в Днепропетровск, Днеп­родзержинск. В октябре, где-то числа 10-го, 1943 года я поехал через Кировоград на Волынь. В ноябре я добрался до Львова. Когда Лебедь стал референтом внешней поли­тики, меня назначили к нему. Послали завязать контакт с западными альянсами, чтобы вырваться из немецкого коль­ца. С фальшивыми документами я прорвался в Италию, 1 марта 1944 был уже в Триесте.
Ю.Семиволос: А как же Краснодон? Подполье — то есть «Молодая гвардия»?
Е.Стахив: Люди знали, что было подполье. Нужно было его переделать. И наше подполье сделали красным [18].
М.Федоренко: Как сложилась ваша судьба после Дон­басса?
Е.Стахив: Я был там до самого прихода Красной Ар­мии. Видел, как горела Украина. Немцы, отступая, жгли все, что могло гореть. Из Донбасса я двинулся в Днепро­петровск. Когда пришел туда, там уже были большевики. Нас трое — Дужий, Петренко и я — поехали на Черкащину. Хотели поднять там восстание против фашистов. Но люди к нему не были готовы. Никто даже не пускал нас переночевать. Пробрались в Николаев над Черным морем. Там было наше подполье. Я передал нашим людям инст­рукции, чтобы они пробивались к Одессе, а то уже подхо­дят большевики. Потом была Волынь, дальше — Львов. Там я был переведен в референтуру внешних связей, то есть в ведение Лебедя. Начались мои зарубежные вояжи. Выходил на контакты с англичанами, американцами, ита­льянцами. Имел встречи с военными, бизнесменами, по­литиками. Мы надеялись привлечь внимание мировой общественности к нашей борьбе с большевизмом. Однако обстоятельства были против нас [8].
В.М.: Непонятен приход в Днепропетровск, когда там были большевики. И потом поездка на Черкащину, чтобы поднять восстание. Как же удавалось столько раз перехо­дить фронт?
Донбасс был очищен от гитлеровцев к середине сен­тября, а Днепропетровск — 25 октября. Следовательно, двадцатипятилетний Стахив странствовал по оккупиро­ванной территории более месяца. А по инструкции гене­рала Хойзингера «странствующие должны сдаваться в руки службы СД, гестапо или доставляться в лагеря военноп­ленных». На моих глазах отступающие немцы хватали не успевших скрыться подростков и стариков и угоняли с собой. Как же смогли три подпольщика странствовать фак­тически по прифронтовой полосе?
А как можно прийти в Днепропетровск после 25 ок­тября («когда там были большевики»), а 10 октября по­ехать через Кировоград на Волынь? Как быть тогда с «вос­станием» на Черкащине? Да и «военная тропа» от Днеп­ропетровска до Волыни запуталась.
Такая путаница в рассуждениях, абсурдно очерченная роль «коменданта полиции Шаповала», особенно в судьбе молодогвардейцев, сомнительные «провалы» и переброс­ки по городам подпольщиков изобличают Е.Стахива в незаинтересованности утверждать правду.
Умозаключения «ученого» В.Семистяги и журналиста П.Шевченко о том, что «подполье имело свою специфи­ку» и что оуновцы «не сотрудничали» с оккупантами, умышленно неправильные и вводят в заблуждение. Ведь Билык, «очень дисциплинированный член ОУН», служил в гестапо, а Бернацкий, по словам В.Семистяги, «подби­рал новых членов подпольной организации как среди ме­стных жителей, так и украинцев, находившихся на службе в германской армии, привлекая их к сотрудничеству в га­зете. Среди них были студент Львовского университета, переводчик одной из войсковых частей О.Городисский, сту­дент Черновицкого университета, переводчик отдела пропаганды госуправы В.Якубович и другие» [19].
Все это склоняет к мысли, что Е.Стахив и его соратники, скорее всего, вправду играли в «кошки-мышки» с гестапо: гитлеровцы делали вид, что преследуют оуновцев, а те для вида спасались в подполье. Поэтому необхо­димо выяснить суть оуновского подполья и уточнить, ка­ким оно было на самом деле.
 
 
И то бывает,
что овца волка съедает (посл.)
 
Выдержки из книги
Стахів Є. Останній молодогвардієць.—К.: Варта.—2004.
Составитель книги Виталий Аблицов. «Крізь тюрми, підпілля й кордони. Повість мого життя».
 
...Я поехал в Украину. Побывал коротко, две-три неде­ли в Бердичеве, столько же в Кременчуге, оттуда проско­чил в Киев, а потом назад, во Львов.
В Бердичеве (то должны были быть последние дни августа 1941 года) я встретил маленькую группу членов ОУН, проводником которой был Назаркевич из Яросла­ва. Кажется, именно от него я узнал, что в Житомире застрелены Сеник и Сциборский — обвинили как бандеровцев, а во-вторых, что началась охота гестапо за члена­ми ОУН бандеровского направления. Скоро я потерял контакт с Назаркевичем, так как его тоже арестовало гес­тапо.
После того я был в Кривом Роге — где-то с 5 по 25 сентября. В тамошней группе ОУН работали Ярослав Проточный и Мирослав Мричко — бывшие выпускни­ки Перемышльской гимназии, Г.Максимец, Дмитрий Гор­бачев.
<...> 25 сентября я приехал в Кременчуг и был там до середины октября. В городе существовала небольшая груп­па ОУН, в которой были Владимир Вережак, (служил переводчиком в немецкой армии), Богдан Мазяр, Павел Длябога. Выходила газета «Дніпрова хвиля». Редактор — Михаил Щепанский, родом из Каменец-Подольского. В редакции – Надя Мойленко, Люся Черненко, отец кото­рой работал в типографии. Секретаршей была девушка по фамилии Цыбуля. И был там секретарь Днипров. Он по­шел на сотрудничество с гестапо и донес, что «Дніпрова хвиля» во главе с Щепанским — ячейка ОУН. Пока я еще был в Кременчуге, до 14-15 октября, там все было спо­койно, газета выходила, печатала патриотичные статьи, ма­териалы по истории Украины.
Я поехал в Киев вместе с Олегом Витошинским и Андреем Пащуком — поездом через Лубны, Ромодан. Выш­ли в Дарнице. На правый берег нельзя было добраться — был развален мост. Перешли какой-то кладкой через Днепр и искали, где бы остановиться. Забрели на Большую Васильковскую, 40.
<...> Я искал в Киеве контакт с бандеровским подпо­льем. Но встретил одного из лидеров мельниковцев Анд­рея Шикерика. Он работал в городской управе, и я там переночевал пару раз. Я знал, что в Киеве где-то был Дмитрий Мирон.
<...> Просил пойти к Елене Телиге, которая была ре­дактором литературного журнала «Литаври» и к Ивану Рогачу — редактору ежедневной газеты, которого я знал с Хуста, с Карпатской Украины, и по муштровочному лаге­рю в Завберсдорфе.
<…> Я ходил к Рогачу, говорил с Телигой.
 
* * *
«Тогда ко мне снова приходят: «Эй, ты был в Украи­не, все там знаешь. Наши группы разбиты, одних аресто­вали, остальные сбежали. Мало людей осталось. Может быть, ты бы поехал назад?» — «Почему бы нет? — отве­чаю.— ... Хорошо. Я хочу. Я из Перемышля, значит поеду на Донбасс — на другой конец Украины»... Нашли напар­ника — он уже был на Украине, в Запорожье, и убежал оттуда. Иван Клим. Немного старше меня, кончил Кра­ковский университет. Вдвоем веселее и легче, так как си­деть нам на территории, где еще нет никакого начала и надо как-то зацепиться.
Я абсолютно сознавал, что из Донбасса мы никогда не возвратимся и там нам конец, гроб. Но был молодой, дер­зкий и будто отстраненно это воспринимал. Думал: зна­чит надо ехать под фанфары.
<...> Мы оба имели фальшивые бумаги. Но у меня был хороший документ, а Ивану печатала девушка, которая не знала немецкого, и наделала ошибок — наше счас­тье, что не было контроля в дороге. В Киеве я уже знал наши подпольные квартиры, контакт с Маевским, Дмит­рием Мироном, Ярославом Хомивом. У них был опыт под­полья, ребята давали нам советы. Критиковали нашу программу — наш тотальный национализм. Так что кое-чему мы научились в Киеве...
Зима, февраль. И мы едем дальше. ... Доехали до Кре­менчуга.
В Кременчуге я знал людей: Щепанский, Черненко, Мойленко. Еще была такая Даша Запорожец, которой Витошинский голову крутил.
Приходим в «Дніпрову хвилю», встречаем там дядь­ку — красивый усатый казарлюга. Спрашиваем: «Вы отку­да?» — «С Донбасса,— говорит.— Из Горловки».— «А здесь что делаете?» — «Услышали, что здесь есть хорошая газе­та, хотим взять ее с собой». Тот мужчина по фамилии Чумак рассказал нам, что у них беда — голод, нечего есть. Поэтому организовали свой учительский кооператив, имеют две грузовых машины, покупают в Кременчуге на заводе дешевую махорку, а там продают дороже. А еще немцы наловили коней, и за 5-10 пачек у сторожей можно выме­нять коня.
Я договорился с Чумаком, чтобы взял с собой Ивана (горемычный ехал наверху, так как в кабине не было мес­та, было ему плохо — зима), а сам на несколько дней остался поговорить с остальными подпольщиками.
За пару дней я приехал поездом в Днепропетровск. Нашел на самой горе улицы Карла Маркса нужный дом, где жил Тарас Онишкевич. В одной квартире с ним жила еще одна наша девушка Маруся, которая работала секретаршей, дородная такая, крепкая, лицо круглое. Все вмес­те мы пошли к Екатерине Мешко (младшей сестре Окса­ны Мешко, известной диссидентки 70-х гг., члена Хельсинского союза)...
Я и у них просил какие-то адреса на Донбассе, но они также ничем не могли помочь. Что-то мы там ели: карто­фель, жаренный на масле, лук. Хлеба не было.
Я пробыл у них день или два и двинулся в сторону Ясиноватой, где должен был пересаживаться на Горловку. Поезд был из одних товарных вагонов, и только впереди один — пассажирский, отапливаемый. Впервые я ехал в теплом вагоне. Вместе с немцами, солдатами словаками, один или двое было гражданских. Я вез с собою два чемо­дана с литературой. Меня никто ничего не спрашивал.
<...> Аж под вечер приехали в Ясиноватую. В Горлов­ке был уже поздно.
 
* * *
Как раз пришла весть, что немцы прорвали фронт и рвутся к Сталинграду и на Кавказ. И я решил, что надо уже податься в Луганск для организации подполья. Так как лучше это делать с самого начала, тогда можно иметь влияние на новую государственную, общественную жизнь в городе.
Я мог в своих целях передвигаться со своим удостове­рением корреспондента Мариупольской газеты, поэтому на раздорожье поймал итальянскую машину, которая дви­галась в сторону Сталинграда, и доехал до Луганска. Хожу по городу, осматриваю центр. Все вывески, надписи на русском, а один — на русском и украинском. Это был жилищный отдел городской управы. Представился заве­дующему этого отдела Гречко как корреспондент. Он дал мне ордер на жилье к какой-то вдове с дочкой 20-22 лет — его добрых знакомых.
<...> Гречко сказал мне, что в городе проходит учи­тельское собрание. Ясная речь, я на него пошел. В зале было, может, человек двести, и все дискутировали, на ка­ком языке проводить обучение — русском или украинском. Я попросил слова. Отрекомендовался как корреспон­дент газеты и говорю: «Есть такой указ, изданный немец­кой властью, что в Украине должен быть украинский язык, а вне ее границ — русский». Тогда председательствующий спрашивает у зала: «Так какой вы хотите язык?» Конечно, все проголосовали за украинский. Так вот вышло, что я учредил украинский язык.
<...> Между теми учителями на собрании я познако­мился и с профессором, преподавателем пединститута, ав­тором учебников по языкознанию Бернацким. Я был у него дома, где все говорили на украинском: жена, дочь — студентка университета. Он меня познакомил с другими преподавателями, в частности с Наконечным. Они мне рас­сказали, что здесь выходит маленькая — на две страни­цы — русская газетка «Вести». Спрашиваю Бернацкого: «Хочешь быть редактором?» — «Да я могу»,— отвечает. Приходим с ним в редакцию. Говорю редактору: «Почему выходите на русском языке? Видите (а я имел с собой несколько газет), в Украине все газеты украинские. Идите прочь. Пан Бернацкий здесь будет редактором, и газета отныне будет украинская». Ей богу, так и было. Он пошел прочь. А Бернацкий стал редактором. Так я заправлял на­циональной политикой в Луганске.
Гречко меня познакомил со своим братом — замести­телем бургомистра. Тот говорил по-русски, умел по-укра­ински, но тяжело. Как-то Гречко мне говорит: «Брат про­сил, чтобы ты к нему зашел». Я зашел. А тот: «Здесь немецкий комендант спрашивал, кто дает распоряжения и о газетах, и о школах, и просил тебя прийти к нему помочь координировать работу». Когда я узнал, что немец меня зовет, понял, что надо убегать. Пошел на квартиру и гово­рю: «Я еду прочь». Не простился даже с Гречко. Пошел за город, к разбитому мосту, сел в какое-то военное итальян­ское авто. Моментально убежал, пробыв там дней 10-12.
Но интеллигенция Луганска знала, кто я и что. Я рассказал, что — националист, от ОУН, организовываю под­полье. Предупредил Бернацкого, что от меня приедет кто-то продолжать работу.
Со всем тем я поехал в Днепропетровск сказать, чтобы послали кого-то в Луганск, дали новые адреса. Там были очень довольны, что все идет хорошо на Донбассе. А еще я познакомился в Ворошиловске — по дороге через Дебальцево — с ветеринаром, национально сознательным ук­раинцем, и также обещал привлечь его к работе.
 
Продолжение
Поиск
Архив записей
Друзья сайта
  • Официальный блог
  • Сообщество uCoz
  • FAQ по системе
  • Инструкции для uCoz

  • Сайт создали Михаил и Елена КузьминыхБесплатный хостинг uCoz