Героям Сопротивления посвящается...
Главная | Страница 4 | Регистрация | Вход
 
Вторник, 19.03.2024, 11:45
Приветствую Вас Гость | RSS
Меню сайта
Форма входа
Страница 4
 
Продолжение книги «ДЕТИ ВОЙНЫ», авторы Елена Борщевская, Ольга Карач, Александр Погорельский, София Таболо, Ольга Шпаковская.
 
 
ДУДИНСКАЯ
Ольга Владимировна
1924 года рождения
 
... Из каждой семьи одного человека выделяли копать противотанковые рвы. А тут объявление: «Немцы подходят к Старому Селу. Старое Село от нас через две автобусные остановки. У нас там были кони. Ночевали в палатках под сосна­ми. А потом кто-то скомандовал: идем домой, раз уж немцы так близко. Верну­лись. Но в тот же день немцы в нашу деревню не пришли.
Появились, наверное, только через два дня. Мы жили на одной стороне дерев­ни, а немцы - на другой. Там сажалка была. В ней они мылись и купались.
С ней, кстати, связано и еще одно мое воспоминание. До того времени пока не пришли немцы, наши зенитчики стояли в Загорянах. Было объявлено: выкопать себе в огородах окопы. Так мы и сделали. Как-то в окоп я заходила последней и услышала, что нет воды.
Взяла ведро и пошла на сажалку. Когда подходила к ней, увидела там белую машину.
Оказывается, она была уже немецкой. Зачерпнула воды и пошла назад. Только оттуда отошла, как наши зенитки начали стрелять. Угодили в дом Наума Павловича, и он загорелся. После того как зенитки затихли, выбралась из нашего окопа наружу. Надо ж было посмотреть, что там творится. Немецкая машина уже уехала. Вскоре в нашу деревню немцев понаехало очень много. Нашу хату заняли солдаты, а нас переселили в другую. Жило там шесть человек. Поставили на огороде прожектор. Когда летит русский самолет, то они его ловят лучом света.
Немцы в нашем доме сделали себе трехэтажные полати. Потом они подались куда-то под Смоленск, и мы вернулись назад. Стали поти­хоньку вновь суживаться. Огороды разбили на десятидворки в начали сеять. Так было до 1942 года, когда начался тиф. А город горел. Тут у нас, в Гришанах, тоже была сильная жара. Кто его зажег, не знаю - то ли русские самолеты, то ли кто-то еще. Сами немцы еще ничего не палили. В «5-й Полк» нагнали много военнопленных. Пошли туда с сестрой. Посмотреть, может, в плен попали наши братья. К счастью, никого из них там не было. Колючей проволоки тоже. Некоторые военнопленные убегали. Приходили и к нам, и к другим, чтобы переодеться, просили одежду. Многие потом скрывались от немцев. Те это потом обнаружили, обнесли весь лагерь густой колючей проволокой.
Потом Велиж начали эвакуировать, и к нам одну семью подселили тоже. Как и во всех Гришанах. В 1942 году заболела тифом. Выздоровела, и в 1943 меня отправили в Германию. Было нас шесть девчат и парней. Все подходили по воз­расту, могли работать. Везли на поезде, а к поезду мы дошли пешком. Посадили в вагоны. Привезли в Минск. Там уже было «пополнение». Вагоны набили битком, снаружи закрыли засовами. Довезли до Грае во. Это Польша, в трех километрах от немецкой границы. Там раздели, построили в шеренгу. Всех проверили рентгеном. Больных отделяли, а здоровых вели в большой зал. «Сортировка» прошла очень быстро. Нашу одежду «выпаривали» часа два. Сколько там пробыли - не помню. В кустах стоял большой котел, где нам варили еду. Почти всегда кольраби или кузику, немного заправляли мукой.
А потом рано утром (еще темно было) подняли и вновь погрузили в поезд. Куда-то привезли, высадили и сразу опять повели в баню. Потом приехали буду­щие хозяева. Кто на машине, кто на открытой бричке. Позже я узнала, что это был Будслау. Всех разобрали, а мы (довольно много) остались. Повезли в Гайнов, это небольшой город.
Там был уже другой порядок. Мы стояли, а немцы с переводчиком сидели за столом. Подзывали к себе по два человека. Записывали, пальцы макали во что-то черное, делали отпечатки. Осталось пять человек. Из них к столу подозвали сразу троих – Ульяну, Надьку и меня. Погрузили на запряжённую парой коней телегу. Я начала плакать, а подруги стали успокаивать. Дескать, ничего изменить уже не­льзя.
Новый хозяин привез нас в свой двор, потом завел в дом. А там грязь, решет­ки на окне и три койки. Есть давали по четвертушке молока (если есть малые дети), а всем остальным наливали кефир или масленку (жидкость из-под масла). По кружке каждую субботу. Буквально сразу же нам принесли мельзупе (мучной суп). Отруби какие-то. У нас от него заболели животы. Тогда хозяева начали давать картофельный суп. Сильно густой, но постный. И горький кофе, в котором была ложка сиропа. Там мы грузили навоз, вязали и складывали снопы. Потом все нем­цы эвакуировались на Запад. Они русских смертельно боялись. Наш хозяин тоже уехал. Мы остались одни, и сами пошли пешком домой. На одном перекрестке (уже в Австрии) нас подобрал какой-то майор Советской Армии и привёл в какую-то военную часть. Там всех переписали. В ней и остались. Я доила коров, варила солдатам еду. А когда война кончилась, нас перевели в «вольнонаёмники».
 
 
ЖЕВЛАКОВА
Таисия Павловна
1931 года рождения
 
Мы спали. Немцы приехали на мотоциклах.
В «5-ом Полку» были в основном военнопленные. Их очень часто расстреливали. Это было на том месте, где сейчас стоит памятник, проходит дорога. А еще там сейчас маршрут автобуса №7. Раньше это была восточная сторона «5-го Пол­ка». Рядом - тоже могилы. Сюда привозили и расстреливали евреев. Некоторых даже закапывали живьем.
Деревенские носили военнопленным еду. Как нас забрали в «5-й Полк», я забыла. Пробыли там очень мало, сразу отправили в Германию. Потом мы находи­лись в том месте, где протекала река Эльба. Не работали на конкретного хозяина, а наш лагерь располагался в поле. Все огорожено колючей проволокой. По пе­риметру - охранники с собаками. Взрослых, мужчин и женщин, гоняли работать на железную дорогу. Освободили нас американцы. Однако это было еще не все. Неожиданно на нас напали эсэсовцы с собаками. Кто убежал, а кого побили.
Сперва американцы отправили нас в русский пересылочный лагерь, а уже от­туда домой. Везли назад тоже в «телятниках». На границе был санпропускник.
В Германии из нашей деревни очень много деток умерло. И хоронили их за кладбищем. Я маленькая была, у немцев значилась в прислуге. Вот и не помню, как немку звали, которая хотела оставить меня у себя.
 
ЖЕВНИНА
Валентина Петровна
1951 года рождения
 
Я дочь Жевнина Петра Михайловича, военнопленного, убежавшего из «5-го Полка». Мама рассказывала, что утром пошла в туалет, а там стоит мужчина. Ока­залось, беглый военнопленный. Мама привела его в дом. Переодела. Он убежал из «5-го Полка». Они с товарищем где-то под колючей проволокой сделали подкоп и ночью убежали. Попали сюда, в Бителёво. Он рассказывал, какие там были муче­ния. Мама его спрятала и спасла, когда немцы приходили искать. Он решил здесь остаться и стал с мамой жить. Хотя сразу же предупредил, что в России у него есть семья. Мама все время носила в «5-й Полк» еду и воду. Рассказывала, что таким же образом они спасли еще много военнопленных. Приводили в поселок, переодевали, прятали.
Меня крайне возмутило, что на месте «5-го Полка» построили гаражи. Память должна быть памятью. Для гаражей пусть ищут другое место. А насчет жилых до­мов я совсем ничего не понимаю. Как люди будут жить на человеческих костях?
Я не понимаю, как там можно вообще что-то строить?..
 
ЖИНЬ (АДАМОВСКАЯ)
Таиса Ивановна
1927 года рождения
 
Наша семья жила в деревне Освея. Вокруг леса, и к 1942 году там были ор­ганизованы и базировались несколько партизанских отрядов. Когда началось наступление Советской Армии в 1943 году, немцы бросили против партизан регулярные войска в помощь немецким гарнизонам и полиции. Партизаны подрывали поезда, повреждали железнодорожное полотно, разрушали мосты. Против них была предпринята карательная экспедиция. Наша семья пряталась в лесу, но не­мцы организовывали облавы, прочесывая лес. Так они и схватили всех. Сначала бабушку и дедушку с младшей сестрой Надей, через день маму, папу, еще одну сестру брата и меня. Заперли нас в церкви, а потом погнали на территорию Лат­вии, в лагерь смерти Саласпилс. Страшное было место. Раздели догола, остригли - это называлось дезинфекция. Потом разделили: детей оставили в одном бараке, взрослых мужчин и женщин тоже развели по разным баракам.
Взрослых гоняли на работу, дети сидели в бараке, а старых людей сожгли. Наша младшая сестра видела, как к крематорию гнали и нашего дедушку. Сам вид лагеря был зловещим. Высокий забор, в два ряда колючая проволока, огромная труба крематория и черные злые собаки с охраной. В Саласпилсе я была недолго, может недели четыре. Потом молодежь, человек 300, перевезли под Новгород. Там мы валили лес я обчесывали его. А некоторые строили дорогу. На лесоповале мы работали с апреля по август 1943 года. Но началось наступление русских, и нас снова перевезли в Саласпилс. Из 300 человек в живых осталось меньше полови­ны. Голодали, ели траву и умирали.
Меня поселили в рабочем лагере. Из него нас гоняли на работу к местным хозяевам. Так я узнала, что моя младшая сестра Надя живет у хозяина, а не в ла­гере. В Саласпилсе я была до сентября 1943 года. Потом нас снова погрузили в «телятники» и повезли в Германию. Семья снова была в одном эшелоне, но уже без дедушки. Сестра Василина попала в Польский лагерь, а вся остальная семья в Мюнхен. Там я работала на вагоноремонтном заводе «Фрайман». На работу при­возили к 6-ти часам утра и увозили в шесть вечера. Я убирала мусор и делала все, что приказывал мастер.
И снова голодала. Кормили нас плохо: немного хлеба и суп кольраби с перцем. Есть хотелось постоянно. Однажды меня и мою подругу Валю Матвееву из Ви­тебска послали в распоряжение немки, молодой, красивой женщины. Мы ездили с ней получать какие-то части и инструменты для завода. А когда вернулись, уже вечером, она дала нам булку хлеба. Мы боялись брать, всякие были провокации (могли, например, обвинить в воровстве), но она нас уговорила. Я до сих пор пом­ню, каким вкусным был тот хлеб.
На завод нас возили в вагонах. Вместе с нами ехали пленные итальянцы и французы. Итальянцы дразнили нас «потата монжары», что означало «жареная картошка». Мы же дразнили их «макаронники». Также на завод привозили узни­ков из лагеря «Дахау». Он был в 6 км от нашего лагеря. Однажды видела, как их кормили баландой, и один узник попросил добавки. Его жестоко избили, приго­варивая по-немецки: «Вот тебе добавка!» Но к нам в лагере относились неплохо. Помню начальника барака, его звали Карл. Он был пожилым человеком. Всегда очень громко кричал, размахивая плеткой, но никогда никого не ударил, а к концу войны мы иногда даже притворялись больными. Хотя притворяться и не нужно было, мы все были худыми и бледными от голода. На работу, в случае болезни, Карл нас не посылал. И еще разрешал не работать в день рождения. Мы по оче­реди и отмечали «свои дни рождения». Откуда Карлу было знать, когда каждый из нас родился? Но он всегда громко ругался, что мы то больные, то у нас день рождения, но на работу «именинницу» не посылал.
А потом пришли американские солдаты, и мы получили свободу. Солдаты были дружелюбными, вкусно и вдоволь нас кормили и переселили в пустующие дома.
Когда нас перевезли в русскую оккупационную зону, и меня, и маму с папой, допрашивали офицеры НКВД, старались запутать разными вопросами. Меня спрашивали, почему не убежала, пока работала «на воле» под Новгородом. Я от­ветила коротко: «Чтобы не застрелили на месте».
В середине лета мы приехали домой. Опасаясь, чтобы нас не отправили в со­ветский лагерь, (ведь со многими так случалось, достаточно было одного ложного доноса), папа попросил перевести его на работу в Западную Беларусь. С тех пор я здесь и живу. Вышла замуж за любимого человека, но он погиб в 1957 году, уто­нул в озере. Двое детей поднимала одна. Сейчас уже дети взрослые, внуки растут. Жить можно, но уже некогда. Здоровье подорвано.
Одного желаю, чтобы никому и никогда не пришлось пережать то, что вынес­ло наше поколение. Слишком тяжелая у нас память.
 
ЗАГРЕЩЕНКО
Александр Николаевич
1934 года рождения
 
Нас забрали немцы где-то в конце апреля 1944 года. Точно не помню, какого числа. И отвезли в «5-й Полк». Там мы пробыли совсем немного. Где-то с месяц, наверное, потому что заболели тифом. Все держались вместе – мать, брат, я, естес­твенно, моя двоюродная сестра, родная сестра моей мамы и ее сын Иван. Помню, как нас там кормили. В поселке Кировском наш барак был последним, а рядом стояло кое-то высокое деревянное здание. Может, костел?.. Там давали еду. У нас была полулитровая железная банка. Немец линул туда немножко какой-то бурды. А я не отхожу, думал, добавит еще. Тогда он половником мне «бац» по лбу. Хлеба давали со спичечный коробок. Не знаю, из чего его детали. Возможно, из опилок. Возможно, из ячменной муки.
Там был колодец, но подойти к нему было нельзя. Дело в том, что туалета не было, поэтому кто, где мог, там и оправлялся. Воду привозили грязную. Наверное, брали ее в обычной сажалке. Мы попили этой воды и заболели тифом.
Для тифозных была сделана палатка, метров тридцать длиной. В ней в два ряда стояли койки. Немцы нас даже лечили. Скорее всего, им нужна была рабсила, а. может, для разных опытов или еще чего. Ночью лягу спать. Температура большая. Все снились пожары. Потом нас вывезли на 5-ую Линию что на Песковатике. Конвоиры все ходили и проверяли, чтоб никто не разбежался. Там уже было посвободней. Помню, ходили под Бабиничи. Там был небольшой бурт столовых бураков. Полакомились вдоволь. Наберем с братом где-то ведра по два. Нести тя­жело, большой снег.
Потом всех выздоравливающих собрали вместе и поместили в свободный двухэтажный дом. Он стоял в том месте, где сейчас мост, по нему трамваи ходят на площадь Победы. Взрослых женщин и мою двоюродную сестру гоняли под Лиозно копать окопы. С едой там тоже было получше. Давали 10-15 граммов мар­гарина и более хороший хлеб. Немного веселей стало жить, но неволя есть неволя. Одно спасение - Двина. Рядом, метров сто от этого дома, немцы глушили рыбу, но больше глушилось во время бомбежек. Мы бегали туда с братом. Что-нибудь поймаем в заводи, а потом жарим на простой воде. Один раз нам очень повеяло. По реке плыла «четвертушка». Оказалось, рыбий жир. Большое удовольствие!
Были и другие случая. Там близко мост Блохина. Один раз смотрим, плывет мертвый красноармеец. Немцы с моста его, наверное, всего изрешетили. Спустя некоторое время плывет второе тело. К берегу там удобный спуск. Пришла какая-то машина, поймали труп и вытянули его на берег. Приехал немецкий офицер. Не знаю, о чем они там говорили, только потом солдаты выкопали на берегу могилу и похоронили тело.
Где-то в середине лета часа в три или четыре утра, всех нас выгнали из дома, построили в колонну и по Бешенковичской дороге гнали до самого обеда. Куда? Зачем? Не знаю. Немцы отступали, их видно сильно прижали. Все время над на­шими головами летали самолеты. Вначале бомбили, а потом увидели, наверное, что идет много мирного населения и бомбить перестали. Только постреливали из пулеметов. Немцы и конвоиры разбежались. Кажется, там была деревня Песчанка. Прямо возле шоссе. В ней мы и остались. Нашли бункеры, забрались в них. А по­том услышали: «Ура. За Родину! За Сталина!», пулеметные и автоматные очереди. Через некоторое время заходят к нам красноармейцы и выводят вновь на дорогу. Ужас! Прямо на ней лежат раненые солдаты: один кричит, другой просит пить, третий умоляет, чтобы его пристрелили. Господи! Разбитые немецкие повозки, разбомбленная полевая кухня. У коней оторваны ноги, мучаются бедные. Зашли в какую-то деревню. Глядим, немец лежит убитый, и курица у него под мышкой. Скорее всего, когда кого-то грабил, его и прибили.
Ну а потом уже приехали сюда, в Ананьино. Тут тоже все было поразбито. В Ананьино уцелело только пять домов, и все позарастало бурьяном. Жуткое дело.
 
ЗАЙЦЕВА (АЛЬХОВИКОВА)
Мария Романовна
1932 года рождения

Осень 1942 года в нашу деревню, что была в Духовищенском р-не Смоленс­кой области приехали немцы. Согнали всех жителей на край деревни, окружили автоматчиками и погнали в городской поселок Ярцево. Под видом борьбы с партизанами многие деревни в округе тогда сожгли, а людей расстреляли или согнали в лагеря. В Ярцево нас погрузили в вагоны на которых были надписи «Рус партизанен». И повезли в лагерь в Слуцк. В семье нас было четверо: моя старшая сестра с сыном, брат 15-ти лет и я. Муж сестры был на фронте. Слуцкий лагерь был страшным местом. Мы сидели в дощатых бараках на голых нарах. Голод, холод, вши, кругом горе. Вещи, которые успели взять из дома с собой, все побросали, потому что до Ярцева нас гнали без отдыха, и, если кто слабел, не мог идти, уби­вали на месте. Где уж тут что-то нести, только бы ноги держали. Кормили раз в день. Выдавали один литр баланды и 100 граммов хлеба, в котором почти не было муки. Сынок моей сестры скоро умер от голода. Счет времени мы потеряли, знали только пору года, а какой месяц, какое число? А не все ли равно, когда смерть еже­дневно в глаза смотрит? Люди ежедневно умирали десятками.
А потом нас снова повезли. Сначала в Поставы, потом в Березвечский лагерь, что в Глубоком, а оттуда в Шарковщину. Сестру хотели забрать в Германию, но она стала выдавать нас с братом за своих детей. Определить по внешнему виду возраст, было невозможно. Все измождены, худые, ослабевшие от голода. В Герма­нию, в первую очередь, брали одиноких, молодых людей. «Качественную рабочую силу», - как говорили немцы.
Из Шарковщины нас забрали в деревню Иоды. Нашим хозяином стал Алексей Соколов. Он был немецким солтосам. Сестра с братом работали по хозяйству, а я пасла гусей - целое стадо.
Когда в 1944 году, летом, немцы отступали, наш хозяин тоже эвакуировался. Домой не поехали. Сестра уже знала, что муж ее погиб на фронте, а больше близких родственников у нас не было. Так и остались на Шарковщинской земле. Я вы­шла замуж. Вырастила пятерых детей. Сестра прожила с моей семьей всю жизнь. До самой кончины так и осталась всем нам матерью. А брат после службы в Ар­мии вернулся на родину, на Смоленщину в Ярцево. После счерти мужа живу одна. Дети приезжают, заботятся. Уже 12 внуков имею и правнучку.
Все в жизни забывается, только время, проведенное в лагерях, особенно в Слуцке, осталось в памяти как страница ужаса, которую вырвать уже нельзя.
 
ЗДОЛЬНИКОВА
Леонида Викторовна
1935 года рождения
 
В «5-ом Полку» помню голые нары. На них все и спали. Четверо детей и мама. Кроме нас, в лагере была еще бабушка по папиной линии. Мама где-то узнала, что нас должны эвакуировать, и подошла к дежурному немцу. Все ему рассказала. Нас отпустили, а бабушку Аню нет, она была в другом бараке. Так там и умерла. Напротив была воинская часть. С большими такими воротами. Там сейчас улица Титова проходит. Нас погрузили в трехтонные грузовики и отвезли в Ушачи. У хозяина, где мы приютились, был большой дом. Собралось очень много детей. Партизанские края. Кругом леса. Когда бомбили окрестности, он прятал всех в подвал. Ели все, что дает хозяин. В основном картошку. Ее у него было много.
Пробыли в них до освобождения. Потом нас привезли в Витебск. Жили на хуторе Мопр. Наш дом заняли другие люди. Мать пожаловалась в военкомат (семья погибшего на войне, все-таки). Освободили половину дома. Прожили там до 1953 года.
Это настоящее безобразие, что на месте «5-го Полка» построили гаражи и строят жилые дома. Зачем было строить именно там, что мало места? Гаражи пос­троили на костях. Ужас!
 
ИВАНОВА (ШАЛАШОВА)
Тамара Кирилловна
1939 года рождения
 
Приехали к нам в деревню Якушонки немцы и стали выселять всех жителей из хат, забивать досками окна и двери, подпаливать факелами крыши хат. Потом нас посадили в обоз. Запрягли, кто коней, кто коров и поехали. Я хотела взять с собой котенка, но мама не разрешила - неизвестно, где окажемся сами.
Доехали до Бабинич. Там на нас напал самолет и стал бомбить. Когда это началось, мама первой покатилась с горы, а нам говорит: «Детки (нас четверо было) вы за мной катитесь, а то я вас тогда не найду». Мы покатились, а самолёт ски­дывал бомбы на обоз. Говорили, что одна женщина подняла белый платок и стала им махать перед собой, самолет полетал и больше не стал бомбить. Улетел, мы стали вновь собираться к обозу, а один из сопровождающих нас немцев ударил эту женщину по лицу. Если б она не махала платком, то самолёт всех бы побил, и немцам не нужно было гнать нас дальше. Вскоре мы оказались в «5-ом Полку». Что мы ели в лагере, я не помню. Помню, только, как нас «сортировали»: на левую сторону становились малые и старые, а на правую военнопленные, которых по­том гнали на работу. Построят шеренгой, и немецкие конвоиры сопровождают их с овчарками. А нас опять запирают в лагерь. Там прошло все мое детство. Помню, нары были в два этажа, дети спали на нижнем. И на этих нарах мы прыгали, так теплее, так как накрываться было нечем. Собаки охранников запомнились мне на всю жизнь. Большие, серые. Этого я не видела, но люди рассказывали, что рас­стреливали военнопленных много и в яму скидывали. Сколько мы там пробыли, не знаю.
Приехали в Якушонки - одни печки стоят. Нашли свою, наварили еды. Уже щавель был, когда мы приехали.
 
КАГУКИНА
Анна Ильинична
1934 года рождения
 
Родилась я в большой семье. Была четвертой, за мной шел еще младший бра­тик Вася. Отца арестовали и расстреляли в 1937 году. Остались мы полусиротами. Жили в Первомайском районе Витебска (2-я Прибрежная д.6.), на левом берегу Западной Двины.
Когда пришла война, начались бомбежки, расстрелы, угоны в Германию. Фа­шисты грабили, уничтожали весь скот, всячески нас унижали. Прятались под пол. Света в доме не было, освещались керосиновой лампой. Немцы светили фонари­ками, искали партизан. Мама брала маленького Васю на руки, у него были глаза красные, и говорила, что это тиф. Немцы быстро уходили из дома.
6 марта 1943 года нас и соседей посадили в машину и увезли в «5-й Полк». Там было двухрядное ограждение из колючей проволоки. На проволоке висели консервные банки. Немцы с собаками охраняли ворота. Выгнали из машины - и в барак. Мама посадила нас на какие-то саночки. Во второй половине дня уже пересчитали. Запомнилась женщина с малым ребенком на руках. Немцы забирали его, отдавали какой-либо старухе в руки и пихали назад. А молодую мать грузили в машину и везли копать окопы. Грязь хлюпала под ногами, люди кричали, пла­кали, просили хлеба. Я думала, что попала в сумасшедший дом. Когда стемнело, фашисты нас снова загнали в машину и повезли на вокзал. Погрузили в товарные вагоны, посчитали, бросили по буханке хлеба и закрыли дверь. В нашем вагоне ехала переводчица с забинтованной головой. Ее часто машинисты вызывали, по­этому дверь немного открывалась - могли дышать воздухом. Сесть было негде. Когда поезд тронулся, сверху послышались какие-то выстрелы. Наверное, стреля­ли с самолета. Одна крупнокалиберная пуля пробила в полу у моих ног довольно большую дыру. Чтобы я не упала, мама держала меня возле себя. Воды не давали. Не кормили. Везли девятнадцать суток.
Привезли в Германию, в город Хамм, за Берлином 625 км. Вначале эшелонов было шесть. Сосчитала по звуку. Потом пяти, четыре, три, два. Наш поезд очень долго шел. Горы, скалы, туннели. Встретили старики-полицейские, построили по четыре человека и вновь погнали в лагерь. Колючая проволока там была какая-то зигзагообразная. Переписали. Украинцы, русские и белорусы. А потом пригнали поляков и итальянцев. Американцы начали бомбить. Транспорт перестал ходить. Налеты стали все чаще и чаще. Самолетов тучи. Когда они летели, земля вокруг дрожала. Образовавшиеся после бомб воронки быстро заполнились водой, столет­ние деревья переворачивались кверху корнями.
В том лагере было восемь бараков. Он значился рабочим. Обували на ноги де­ревянные колодки, надевали на нас черную одежду и загоняли на завод Зимы там не было. Утром выпадет снег, к обеду уже расстаял.
Матери оставляли в лагере малых детей. Трех-двух лет и старше. Мне было уже девять, помогала маме, которой поручали их смотреть. Нужно было этих де­ток кормить, одевать, убирать за ними, ходить в столовую за зеленой баландой. Кормили один день шпинатом, второй - стельмаком. Стельмак это сурепица обыкновенная, несеченая, немытая, длинная. А в воскресенье кормили гнилой брюк­вой. Это был уже вкусный суп. Когда дети не ели, мама им говорила: кушайте, сегодня этот суп, а завтра сварят вкусного. Дети ее слушались, но все равно были очень худыми.
Еще давали лусточку хлеба, а на нее клали кусочек маргарина. И один кусочек сахара. Когда фронт стал приближаться, мы слышали, как гремели орудийные вы­стрелы, как били «катюши», но расстояние до них не уменьшалось.
Американцы начали бомбить почти постоянно. Превратили город в смесь кирпичей и ям. Когда начиналась бомбежка, сначала гудела предупредительная (редкие), а потом боевая тревога - частые гудки. Нужно было бежать в бомбоубе­жище, которое находилось за нашим бараком. В нем можно было спастись только от трассирующих пуль. Американцы обычно использовали «фугаски». Это такие небольшие бомбы в виде карандашей. Они горели и трещали. Если она упадет на рельс, то тот плавился. Если упадет в пяти метрах от человека, через два часа он умирал. Вот такое у них было оружие.
Бомбы сыпались, как дождь. Мы прятались в бомбоубежище и днем, и но­чью. 31 мая в первой половине дня вся смена на заводе погибла, потому что люди не вместились в бомбоубежище и были хорошо видны американскому летчику. Осталась живая украинка Варя из Полтавы. А Полину Загрещенко из Витебска (Лучесы) отбросило в сторону взрывной волной. К сожалению, она была уже не живал. Не повезло и Вале Матюшечкиной из Смоленска. Очень красивая девушка, с высокой такой прической. У нее был гвоздь в бедре. Положили в госпиталь, я мы ходили с мамой проведать. Встретила нас сидя на больничной постели. Больше мы ее не видели.
Та бомбежка принесла очень много горя. Например, у одной женщины погиб­ли три дочки. Они ходили в одинаковых платьях в горошек – Надя, Вера и Люба. Фамилия их Борисевич. Мать, потеряла сознание, и ее приводили в чувство водой из ведра. У Щегловых погибла мама, у них осталось двое деток Олечка (1941 года рождения) и Вовочка (1940 года рождения). А отец их остался жив, он был на вто­рой смене. У Литвиновых погибла мама Ольга Алексеевна 1916 года рождения, и Мишенька остался сиротой. Остался сиротой и мальчик Коля. У него были роди­тели артисты, очень красивые. От рождения он был немым. Когда шли с работы, он у проходной встречал маму, а ее уже не было в живых...
В кирпичной стене для нас сделали калитку, полицаи открывали ее только тог­да, когда была боевая тревога. Пускали в многоэтажный бункер. Он находился примерно в 70 метрах от лагеря. Купол крыши у него был круглым. Когда падали бомбы, то отскакивали. Окон не было, только люк и маленькие отверстия для воз­духа. Старики жили там постоянно, а нас запускали в кочегарку.
Когда в апреле 1945 года нас освобождали американцы, то они сперва с самолета сбросили десант. Шестнадцать человек. Наши ворота и открыли. Накормили сухим пайком, построили в колонну. Почти вес шли пешком, только самых маленьких сирот посадили в тачку от мусора. Ее использовал какой-то украинец - убирал в концлагере.
Потом нам сделали справки. Брали отпечатки пальцев и фотографировали. Предлагали переехать в Америку. Мама отказалась. Затем нас рассортировали и погрузили в машины, снабдили в дорогу коробками с сухим пайком и повезли через Эльбу. Металлический стационарный мост лежал в воде, переправляли по гюнтонному. Перевезли к русским войскам и распределяй по поездам.
В Витебске жили мы у тети. Я окончила семь классов. Ходила в школу за че­тыре километра. Уроки делала на подоконнике. К столу, где стояла керосиновая лампа или свечка, по очереди ходили читать книжки. Очень хотели учиться.
В 1960 году вышла замуж и родила двух детей. Дочери сейчас сорок семь лет. а сыну сорок шесть.
 
КАЛАИДА(ФЕДОРЕНКО)
Галина Ивановна
1935 года рождения
 
Наша семья к началу войны жила в деревне Луговое Невельского района Великолукской области. До 1943 года немцы нас не трогали, но, решив уничтожить партизан, к ним отнесли и все мирное население. Начались облавы. В округе запы­лали деревни. Одна за другой, иногда вместе с людьми. Ворвались немцы и в наше Луговое. Сначала отделили молодежь, их увезли на машинах, потом объявили, что оставят в живых семьи тех, кто пойдет служить в полицию. Некоторые, чтобы спастись, согласились. Потом мы узнали, что, когда очень скоро Великолукскую область освободили, всех мужчин, которые остались в деревне и согласились (еще не служили!) пойти в полицию, расстреляли сотрудники НКВД.
А нас немцы погнали в Невель. Там посадили в два сарая - старики, дети, женщины. Утром на один из сараев полицай указал, как на партизанский, и его сожгли вместе с людьми. Наша семья была в другом. Всего восемь человек. Дедушка, бабушка, мама, папа и четверо маленьких детей. Младшему Коле был один год, а мне, самой старшей, восемь лет.
Из Невеля нас эшелоном повезли в Витебск. В лесу состав обстреляли совет­ские самолеты. Поезд остановился, и все стали выпрыгивать из телятников. Пос­традавших не было. Только в вагон с зерном угодил снаряд, и зерно рассыпалось по шпалам. Мы напихали его в карманы. Под этот шум многие сбежали в лес и не вернулись. С детьми далеко не убежишь...
Довезли нас до Витебска, а через несколько дней отправили в Слуцкий ла­герь. Это было страшное место. Люди знают об ужасах Бухенвальда, Освенцима, Дахау, Саласпилса. Слуцкий лагерь смерти стоит с ними в одном ряду. Там не было крематория. Зато были огромные ямы рядом с лагерем, в которые ежедневно сбрасывали сотни тел замученных голодом людей. Не знаю, сколько людей было там загублено (да и кто может это знать), но тот лагерь я до сих пор вспоминаю с содроганием.
Когда нас туда привезли, в лагере свирепствовали тиф, голод и вши. Очень ско­ро заболели и мы. Младший брат Коля умер, а мы выжили. Мама выползала в лаз под проволокой и ходила в окрестные села. Люди давали кусочки хлеба, картофе­лины или морковку, и она приносила их нам. Очень рисковала. Полицаи, если ло­вили пленниц за территорией лагеря, издевались над ними, а иногда и забивали до смерти. Отец не мог никуда пойти, потому что мужчин расстреливали на месте.
Наверное, и мы оказались бы и тех ямах, но нас перевезли в Поставы. Это и стало спасением. Местное население приносило еду. Здесь жили единоличными хозяйствами, и люди не обнищали, как в наших краях. В Поставах мы могли сво­бодно ходить и просить еду. Детям никогда не откатывали. И часто местные жен­щины приносили нам супы, кашу, молоко. А когда кто-то дал нашей маме меду в сотах, я помню, спрашивала старших, что это такое? За войну забыла, что бывает нормальная еда.
Из Постав нас перевезли в Шарковщину и раздали по хозяйствам. Нас взял хозяин из деревни Дубовка по фамилии Гридюшко. Здесь и встретили Советскую Армию. Больших боев не было. Мы стали свободными.
Обратно домой не поехали, решили остаться. Привыкли к этой земле, прижи­лись. Я училась в школе. Потом работала на кирпичном заводе. Есть дети, внуки. И война уже забылась, стерлись те события в памяти, но воспоминания о месяцах, проведенных в Слуцком лагере, неизгладимы. Никогда и никому об этом вслух не рассказывала. Слишком страшно и больно. До сих пор...
Поиск
Архив записей
Друзья сайта
  • Официальный блог
  • Сообщество uCoz
  • FAQ по системе
  • Инструкции для uCoz

  • Сайт создали Михаил и Елена КузьминыхБесплатный хостинг uCoz