Героям Сопротивления посвящается...
Главная | Сталинградцы в бою и труде. Страница 14. | Регистрация | Вход
 
Вторник, 19.03.2024, 16:58
Приветствую Вас Гость | RSS
Меню сайта
Форма входа
Сталинградцы в бою и труде.
Страница 14.
 
В сентябре 1943 г. после пополнения фондов (книги поступали из многих уголков СССР, помогали и сталинградские школьни­ки), вновь открылась областная библиотека. Книжный фонд сос­тавил свыше 60 тысяч экземпляров, а число читателей достигло 3 тысяч человек. В 1945 г., благодаря усилиям Нины Сергеевны Мурай, заведующей библиотекой, было выделено помещение в цент­ре города.
Восстанавливают свою работу учреждения искусств: в освобожденных районах области бригадами Урюпинского театра проводятся концерты и спектакли; после возвращения из эвакуации, драмтеатр им. Горького открывает сезон спектаклем «Русские люди» К. Симонова, в дальнейшем будут «Нашествие» Л. Леонова, «Жди меня» К. Симонова, «Мещане» М. Горького (поставленного еще в эвакуации в Сызрани); с апреля 1944 года в Камышине работал Сталинградский театр музыкальной комедии, выпустивший спек­такль «Раскинулось море широко» В. Вишневского.
В 1944 г. Краеведческий музей, разместившийся в Урюпинске, посетили около 8,5 тысячи человек.
С большим успехом в Сталинграде прошли концерты Государственного русского народного оркестра под руководством заслуженного артиста Н. П. Осипова; заслуженного деятеля искусств, мастера художественного слова Сурена Кочаряна, который нака­нуне своих выступлений, заявил: «Я хотел, чтобы на моих концер­тах Сталинградцы забыли обо всем пережитом и получили полный душевный отдых...».
Сталинградская филармония организовала женский ансамбль народной песни и ансамбль танца. В драмтеатре создается студия подготовки молодых актеров.
В освобожденных районах области работают 204 избы-читальни, 8 домов культуры, 30 библиотек.
В соответствии с постановлениями Совета Народных Комисса­ров СССР облисполкомом создан отдел культурно-просветитель­ной работы, а горисполкомом принято решение о создании Ста­линградского отдела кинофикации.
По распоряжению Совнаркома СССР и решению исполкома облсовета был проведен 2-й областной смотр художественной самодеятельности, в котором приняли участие 2296 коллективов (свы­ше 40 тысяч человек).
Возобновились концерты филармонии, проводившиеся в час­тях Красной Армии и в районах области. Сборы от многих выступ­лений сдавались в Фонд помощи семьям фронтовиков.
Значимым событием в городе явилась выставка сталинградских художников Н. Е. Черниковой, А. М. Николаева, П. С. Васильева и других, открывшаяся в здании драматического театра.
К завершению Великой Отечественной войны в Сталинградс­кой области работали 61 дом культуры, 956 изб-читален, 140 кол­хозных клубов, 127 красных уголков, в 4 тысячи кружков вовлече­но около 75 тысяч человек. В 36 районах действовали кинотеатры.
 
ОПАЛЕННЫЕ ВОЙНОЙ
Дети военного Сталинграда вспоминают
М. Т. Поляков
 
Предвоенное детство мое прошло на станции Тундутово Красноармейского района города Сталинграда. Оно было полусиротским, бедным, если не сказать больше. Отец умер в 33-м от репрес­сий, непосильной физической работы и голода. А я, как самый младший в семье был всегда на подхвате. С восьми лет стал зарабатывать себе на хлеб и одежду. Первые ботинки мне купил старший брат, когда я пошел учиться во второй класс. Мы, школьная ребят­ня, помогали взрослым убирать колхозные бахчи, которые находи­лись примерно в трех километрах от села. Правда, деньгами нам не платили, отдавали арбузами, дынями, тыквами. Вечером каждого дня свой «заработок» мы везли на тележке с бахчей домой с надеж­дой продать их проезжающим на поезде пассажирам.
А когда колхозные бахчи перенесли на другое, более отдален­ное поле, станционная детвора лишилась «заработка», и я пошел пасти скот. Сначала подпаском был у деда Ермолая, потом само­стоятельно доверили пасти телят и коз. А тут и война в наши края нагрянула.
Лето 42-го. Я был в поле с телятами, когда немцы стали бом­бить станцию Тундутово, где в это время дома были мать и два мои старшие брата — Иван и Петр. Слышу стрельбу зениток, разрывы бомб на железнодорожных путях. Там стояли вагоны с военной тех­никой и красноармейцами.
Гоню я телят по пыльной степной дороге в калмыцкое село Червленое, которое находится примерно в километре от Тундуто-во, а бойцы из окопов, вырытых у дороги, стреляют по пикирую­щим фашистским самолетам и кричат:
— Малец! Прыгай к нам в окоп, убьет тебя ненароком. Брось ты своих телят!
Вражеские самолеты то и дело заходили вдоль окопов наших бойцов и бесконечными пулеметными очередями поливали их свин­цовым дождем. Какой-то солдат уже совсем приготовился принять меня в окоп, отложил в сторону свою винтовку кричит мне:
— Прыгай, пацан, сюда!
А я ему в ответ говорю:
— Нельзя, дяденька, телят в село пригнать надо, потеряются, у мамки денег платить нету.
И погнал телят дальше. Так, под взрывы авиабомб, пулеметную и зенитную стрельбу и вошел я со стадом в село Червленое, жите­лям которого принадлежал охраняемый мною скот. А тут уже мать и брат ждали меня. И всего-то пожитков, убегая от бомбежки, зах­ватили с собой каравай домашнего пшеничного хлеба да солдатс­кий котелок с кашей из тыквы и пшена.
Мать с братом радовались тому, что я вернулся в село живым и невредимым, больше чем я. Тогда у меня и в мыслях не было, что меня могли убить или ранить, потому что не знал, что такое война.
Когда закончилась бомбежка, мы вернулись домой. Саманная наша хатенка осталась целой, только взрывной волной угол кры­ши сорвало, да выбило окна. Соседние дома, у кого они были дере­вянные, еще продолжали гореть. Наш дом сохранился, видимо, потому, что в нем и крыша, и стены, и полы — все было из глины, гореть было нечему. Как и другие жители, мы решили уехать из села. На двухколесную тележку, на которой с бахчи возили арбузы и тыквы, сложили кое-какой домашний скарб и отправились в от­крытую степь, где разметалась колхозная плантация. Здесь многие тундутовцы вырыли окопы и стали жить. Не знаю, почему взрос­лые считали, что здесь безопаснее. Вечером брат с сестрой привели к окопу, который они вырыли только наполовину, нашу главную надежду на будущую сытную жизнь — телку-трехлетку и комолую козу Машку. Козе потом тоже сделали окопчик, а телку на ночь привязывали к вбитому колу.
Мы жили на самой полосе передовой линии. На востоке — наши, на западе от нас были немцы. Германская артиллерия редкий день не обстреливала позиции красноармейцев, расположившихся на Воропоновском бугре, где в сентябре 1942 г., как я узнал потом, яростные атаки фашистов отбивала 35-я гвардейская стрелковая дивизия под командованием генерала Василия Андреевича Глазко-ва. В этой же дивизии героически сражался сын пламенной Долорес Рубен Руис Ибаррури, командуя пулеметной ротой. Будучи ранен в руку, он не ушел с поля боя, заявив: «Пока работает одна рука и голова на плечах, я с поля боя не уйду и буду бить злейших моих врагов — фашистов». Несколькими днями позже, 24 августа, заме­няя командира батальона, Рубен получил еще одно, смертельное ранение.
Вдоль линии наших окопов, мирных жителей-тундутовцев, располагалась батарея противотанковых ружей. Были у бойцов также бутылки и стеклянные шары с зажигательной смесью. Помню, один шар из прозрачного зеленоватого стекла имел трещину и потому постоянно над ним курился дымок. Красноармейцы не прогоняли нас, ребятню, из своих окопов, а наоборот, были даже рады на­шим приходам, потому что мы всегда приносили им что-нибудь поесть. Не знаю почему, но бойцы очень сильно голодали. Видимо, это и побудило их поймать нашу телку на прибрежном лугу, где она каждый день паслась вместе с козой. Телку солдаты зарезали и съели. Однажды мы с братом нашли ее кожу и рога. Ни мать, ни старшая сестра слова против не сказали. Ведь мы имели еще дой­ную козу Машку, а у солдат совсем нечего было есть. А коза наша была довольно хитрым созданием. При первой же стрельбе зениток она прибегала в свой окопчик и поглядывала оттуда на небо, где пролетали немецкие самолеты, сбрасывая похожие на тире черные бомбы. Коза от испуга сильно кричала, но из окопа не выходила до окончания бомбежки. На вой сирены и разрывы бомб она отзыва­лась неистовым криком...
Как и все жители, а здесь у единственного в поле дома овоще­водов, теперь в окопах жили десятки тундутовских семей, наша большая семьямать, сестра и нас трое братьев — питались, как говорится, чем бог пошлет. Старшие братья Иван и Петр с тележ­кой ночью ездили на колхозную овощную плантацию, которая вплотную подходила к немецким позициям. Привезли мешок свек­лы, несколько вилков капусты, немного помидоров. На другой день мы с Петром отправились на колхозное поле, где скошенная рожь лежала в копнах. На плацпалатку, которую нам дали красноар­мейцы, мы клали снопы ржи и палками обмолачивали их. Перед самым обедом, когда у нас уже был приличный оклунок намоло­ченной ржи, неожиданно появился немецкий самолет. Летел он очень низко. Мы едва успели зарыться в копну соломы, как послы­шалась пулеметная очередь. Слава богу, в нас он не попал. С оклун-ком ржи мы отправились домой, т. е. в окоп. Иван, узнав о том, что немецкий самолет обстрелял нас из пулемета, сказал:
— Матери не говорите. — И добавила: — а то меня не пустит.
Мы с братом молча посмотрели на него: куда не пустит?
Об этом мы узнали в конце дня, когда Иван возвратился с дву­мя плоскими камнями в мешке. За ними он ходил, а точнее ска­зать, половину пути преодолел ползком, к плотине лимана, в ко­тором овощеводы весной накапливали воду для полива плантации. За плотиной уже стояли немцы. По нему стреляли и наши, потому что думали, что к фашистам подался, и немцы, видимо, приняли его за советского разведчика. Иван и в самом деле потом стал раз­ведчиком, дошел до Берлина, стал полным кавалером ордена Славы. Его имя занесено на мраморную стелу на Аллее Героев города Вол­гограда.
Из камней, с таким трудом добытых подростком Иваном, мы потом сделали жернова ручной мельницы. В качестве ручки исполь­зовали латунную гильзу патрона противотанкового ружья. Обмоло­ченную рожь провеяли и стали молоть. Получилась не ахти какая, но все же мука. У нас появился хлеб. Мать пекла пышки, пирожки со свеклой, и мы носили их красноармейцам батареи. Нашему при­ходу они были бесконечно рады.
Утром 4 сентября 1942 г. фашисты совершили очередной воз­душный налет на позиции наших войск. Мы все попрятались в свой окоп. Я очень боялся, что вот-вот ничем не укрепленные стены окопа не выдержат, обвалятся, перекрытие обрушится на нас и все мы будем погребены заживо. Мне очень хотелось выйти на волю, но мать и старший брат Иван не пустили меня. Я еще раньше ви­дел, как бомбы, отделяясь от самолета в виде черточек, постепен­но выравниваются и летят острием вниз, видел: как они рвались среди домов моей родной станции Тундутово, черно-белыми шапка­ми взметали они землю на склонах Воропоновского бугра и за реч­кой Червленая, где в окопах копошились наши бойцы.
На этот раз бомбы рвались совсем близко. Как в лихорадке дро­жала земля, разрывы бомб отдавались такими мощными хлопка­ми, что казалось, вот-вот лопнут перепонки в ушах. От собствен­ной беспомощности мне хотелось плакать, но страх отнял у меня и слезы, и способность плакать. Я смотрел на бледные перепуганные лица матери, сестры, старших братьев и будто мысленно винил их за то, что они допустили эту бомбежку немцев. Только старший брат Иван, которому было уже шестнадцать лет, успокаивал меня:
— Ты не бойся, не бойся, они скоро улетят. Вот увидишь, уле­тят, и мы опять пойдем с тобой на речку ловить окуней.
И верно, самолеты вскоре улетели. Опять стало тихо, умиротво­ренно. Когда мы все вновь вышли из окопа, наша коза Машка уже неподалеку щипала траву и, казалось, с укором поглядывала на нас, что мы так долго сидели в окопе, а она вот уже давно пасется и совсем не боится фашистской бомбежки.
Утром следующего дня пошел на батарею, понес бойцам варе­ную кукурузу в початках. Бойцы сидели, сосредоточенно жевали твердоватые кукурузные зерна, переговариваясь между собой.
— Куда же делся тот отступающий танк, что вчера к речке про­скочил? — спросил боец без пилотки у своего давно небритого товарища с усами.
— Может, в зарослях спрятался?
— Трудно такую махину в зарослях таволги укрыть. Неужели через речку вброд пошел и утонул?
— Кто его знает.
— Танкисты могли и вплавь речку переплыть. Она тут узкая, я бывал в излучине, — произнес боец, откинув пустой кукурузный початок, и почему-то немного смутился, боковым зрением погля­дывая на меня. Возможно, он вспомнил свое участие в забивании нашей телки и ему стало неудобно передо мной.
Не знаю, чем закончился бы этот разговор бойцов, если бы в это время под конвоем двух красноармейцев к ним не подвели плен­ного немца. Зеленая суконная форма сидела на нем ладно, яловые сапоги (такие я до войны видел у своего дядьки Петра Савельева, он принес их домой с первой империалистической) были в пыли, сам он тоже был измазан то ли землей, то ли золотой. Нам правую ногу он хромал, возможно, от ранения, а может, притворялся не­мощным. Но крови нигде не было видно.
Едва конвойные остановились, бойцы, забыв обо мне, дружно встали и с нескрываемым любопытством стали рассматривать плен­ного.
— Да он еще и при орденах, сволочь такая! — проговорил боец без пилотки, которого я звал дядей Васей.
В ответ на это усатый красноармеец — он был лет на десять старше своего товарища — подошел к немцу и одним махом со­рвал две награды с груди фашиста. Немец сразу же отреагировал по-русски:
— Не заработал — не трогай!
Видимо, еще высоким был моральный дух наступающей не­мецкой армии.
Усатый не выдержал такой дерзости и с размаху ударил фаши­ста в лицо. Немец сделал рывок в сторону ударившего, но конвои­ровавшие красноармейцы за руки удержали его и, не говоря ни слова, повели пленного дальше, в штаб.
В первой половине сентября 1942 г. после очередной массиро­ванной бомбардировки фашисты открыли артиллерийский обстрел наших позиций. При поддержке танков на обороняющихся двину­лась вражеская пехота. Иногда казалось, что бойцы не выдержат вражеский шквал огня и все мы попадем к немцам в плен. Броне­бойщиков крепко поддерживали пехотные соединения. Потери среди бойцов противотанковых рубежей были особенно ощутимы. Немцы в первую очередь били по противотанковым батареям, досталось и той, которая стояла вблизи наших окопов. Один из бронебойщиков погиб, второй был тяжело ранен. Вражеский снаряд попал в ящик с бутылками с зажигательной смесью, отчего обуглилась, сдела­лась черной траншея, в которой хранилась воспламеняющаяся смесь. Немцы тоже потеряли немало. На всей равнинной степи виднелись подбитые фашистские танки.
В боях на этом направлении, как я узнал потом из документаль­ных источников, геройски сражались бронебойщики 101-го полка 35-й гвардейской стрелковой дивизии. А двадцатичетырехлетнему командиру роты Иннокентию Герасимову было присвоено звание Героя Советского Союза.
В один из тихих погожих дней сентября мы с братом Петькой по мальчишески своим надобностям пошли к речке, благо идти было совсем недалеко. На обычном месте козу свою Машку мы не нашли. Шагаем дальше по зарослям вдоль берега по узкой извилистой тро­пе по направлению к плотине через речку. Метрах в ста от нее среди кустарников и небольших чахлых тополей наткнулись на танк. Настоящий боевой советский танк. По следу было видно, что стоит он здесь недавно. Подошли ближе, обошли кругом и заметили с левой стороны под башней рваное отверстие от снаряда. Здесь же, около танка мы обнаружили и захоронение танкиста. Кто это сде­лал, мы не знали. Но, по всей видимости, так был подбит по ошибке нашей же артиллерией. Батарея стояла как раз напротив за рекой. Возможно, это произошло ночью, не видно было опознавательных знаков. Скорее всего, артиллеристов насторожило то, что танк, обогнув излучину реки вдоль берега, стремился попасть на плоти­ну и был уже в ста метрах от нее. Почему он отступал в одиночку, миновав позиции бронебойщиков и пехоты? Я до сих пор сожа­лею, что мы с братом не заглянули в люк танка, возможно, там был кто-то. Хотя, конечно, какой с нас спрос, если мне было десять лет, а брату двенадцать. Мы как увидели плохо сделанную могилку, из которой торчали пальцы рук покойного, так от страху чуть не умерли. Рассказали об этом матери. С тех пор она нас пере­стала посылать даже за козой. Впрочем, этого и не требовалось. Вечером она сама прибегала домой и просила пить. Удивительно ум­ное было животное.
Пришел ноябрь. Наступили холода. Ударили первые заморозки, выпала пороша. А мы все продолжали жить в окопах без воды, без тепла, без продуктов. Было неимоверно трудно. Трудно и нам, окоп­ным жителям, и красноармейцам, которые держали оборону горо­да, часто голодные, в холоде.
Наконец неожиданно пришла команда — нам собираться в до­рогу. На открытых бортовых машинах все тундутовские семьи пере­везли в Красноармейск. У нас там жили родственники в своем доме. Мы остановились у них. Старший брат Иван пошел работать на местный горчичный завод, а через месяц, когда ему исполнилось семнадцать лет, добровольцем ушел на фронт.
Здесь во время бомбежки контузило мою сестру и ранило мать. В добавок к этому она еще простудилась и заболела воспалением легких. В январе 1943-го ее не стало. Так мы с братом Петром в мальчишеском возрасте стали круглыми сиротами.
Зимой 1943 г., когда наша семья жила у родственников в Беке-товке, мы, мальчишки, целыми днями смотрели, как вели плен­ных немцев. Оборванные, грязные, с обвязанными тряпками рука­ми и головами, они тянулись бесконечной извилистой змеей. А когда их останавливали на привал, мы приближались к ним, чтобы рас­смотреть, какие они, фашисты. Однажды немец, видимо, это был офицер, предложил мне обменять на хлеб маленький в серебряной оправе компас, который мне очень понравился. Я тут же сбегал домой и принес краюху хлеба, отдал немцу. От сестры мне потом здорово попало за это: самим есть было нечего. Так что мы с бра­том Петькой в тот вечер легли спать без ужина.
А компас этот долго я хранил как память о войне в Сталинграде. Когда пошел служить в армию, взял его с собой. Там он мне очень пригодился. Но во время военных маневров на Полтавщине, где я служил, переплывая через речку, потерял его.
И хотя мы с братом остались круглыми сиротами, родная со­ветская власть помогла нам вырасти, получить образование. Я ушел на пенсию с высокой государственной должности, имею прави­тельственные награды, в 1987 г. мне было присвоено звание заслу­женного работника культуры РСФСР.
Страна отметила 60-летие победы на Волге, в которой за это время, как говорится, много воды утекло. Но никогда не забудут дети военного Сталинграда огненные тропы той жестокой войны.
Поиск
Архив записей
Друзья сайта
  • Официальный блог
  • Сообщество uCoz
  • FAQ по системе
  • Инструкции для uCoz

  • Сайт создали Михаил и Елена КузьминыхБесплатный хостинг uCoz