Героям Сопротивления посвящается...
Главная | Дети войны. Е. Борщевская, О. Карач и др. | Регистрация | Вход
 
Вторник, 19.03.2024, 07:48
Приветствую Вас Гость | RSS
Меню сайта
Форма входа
Из фондов Витебского областного краеведческого музея
 
(Большая благодарность за эту книгу Валерию Шишанову!)
 
 
«ДЕТИ ВОЙНЫ».
Книга вышла благодаря труду этих людей: Елена Борщевская, Ольга Карач, Александр Погорельский, София Таболо, Ольга Шпаковская.
Проект гражданской кампании «Наш Дом», 2009.
 
В книге представлены воспоминания бывших узников фашистских лагерей и детей, насильно угнанных на работы.
В этих воспоминаниях нет привычной для официоза ретуши. В них – правда войны, увиденная детскими глазами.
 
Память нельзя запретить
 
Есть в жизни моменты, о которых приходится глубоко сожалеть. Не успел, не спросил, не остановился… Вот и я глубоко сожалею о том, что не заставила своего дедушку, Воина-Освободителя, участника финской и Великой Отечественной рассказать о войне. Рассказать не то, что нам говорили с высоких трибун высокие чиновники в норковых шапках, и не то, что пишут в официальных воспоминаниях официальные победители. Теперь я хотела бы узнать, что было на самом деле. И очень жалею, что так и не уговорила своих бабушек – одну, которая была сначала в подполье, а потом в партизанах, и вторую – прошедшую всю войну от начала до конца – поделиться пережитым.
Сейчас мне кажется, что я упустила что-то очень важное и дорогое. И я понимаю: упущена Память моих родных о тех событиях, которые играли в их жизни ключевую роль. Мои бабушки и дедушки ушли, оставив мне самое ценное, что они могли мне дать, - свободу. Я свободный человек в свободной стране. Я понимаю, что их Память отличалась бы от той фальшивой «памяти», которую нам предлагают раз в год на 9 Мая чиновники, произнося «правильные» слова, но делая совсем правильные дела. Потому что после правильных слов отбирать у ветеранов и узников льготы - вот их настоящие дела.
С того времени прошло 65 лет. И оказалось, что победить фашизм легче, чем добиться у белорусских чиновников решения какой-то проблемы. Фашизм мы всей страной победили меньше чем за 4 года, а вот ремонта своего дома с нашими чиновники будешь добиваться все 15. Позабыв страшные уроки войны, мы по­лучили новую напасть: с нами чиновники стали обращаться, как оккупанты. Так, наверное, обращались бы фашисты с населением на оккупированных территори­ях. Уничтожена Площадь Победы, на месте бывшего фашистского концлагеря, где лежат десятки тысяч белорусов, строят жилые дома. Людей, которые выступают за строительство Мемориала на месте бывшего фашистского концлагеря «5-й Полк», запугивают сотрудники КГБ и чиновники на иномарках. Удивительно, но факт: белорусская власть делает всё, чтобы уничтожить Народную Память о преступлениях фашизма на белорусской Земле. Но разве можно уничтожить Память?
Самое страшное, когда свидетелями войны становятся дети. И в этой книге собраны страшные свидетельства тех, кто был ребенком. Их детство закончилось в один день. Они потеряли близких и родных. Им пришлось не только внезапно взрослеть, но потом и восстанавливать страну, лежащую в руинах.
Эта книга не подвергалась цензуре. Все факты изложены так, как они есть. Это трибуна для тех, кто ещё помнит Войну, чтобы они успели рассказать нам, потомкам, об уроках, которые забывать нельзя. Иначе прошлое вернётся.
 
Ольга КАРАЧ
Внучка Воинов-Освободителей
 
АНТИПЕНКОВА
Анна Лукьяновна
1922 года рождения
 
До войны мы жили на Смоленщине. На всю жизнь мне запомнился тот летний день 1943 года, когда на нашу лесную деревню Юрченки налетела немецкая облава. До этого дня немцев не было. Партизаны приходили часто: они находились всего в пяти километрах от нашей деревни.
Мы знали, что немцы сжигают деревни, и собирались спрятаться в лесу, но не успели. Один из немцев хорошо говорил по-русски. Он-то и сказал нам, что не собирались они ехать в нашу деревню, наткнулись случайно, а дорогу им показали местные полицаи.
Вместе с немцами приехала девушка, она была из соседней деревни, работала в немецкой комендатуре. Согнав всех жителей деревни в одно место, немцы стали грабить дома. И Анна (так звали девушку) выбирала себе вещи «на подарок». Из нашего дома она взяла себе самовар.
Закончив с грабежами, немцы погнали нас в Ярцево, а там погрузили в вагоны-«телятники». Со мной были сестра Нина и мама. Я забыла название того городка, куда нас привезли, но было это где-то на границе между Польшей и Германией. Там нас продавали, как скот. Осматривали, обсуждали, только зубы не смотрели. Не верилось, что такое может быть вообще, что нас продают, как рабов.
Меня купила женщина, задав через переводчицу всего один вопрос, умею ли я доить корову. Я ответила, что умею. Оказалось, что купила она меня не для себя, а для пожилой семейной пары, которые жили недалеко от города. Только потом я поняла, как мне повезло. Мои хозяева оказались добрыми людьми. Работала я не больше, чем дома, а жила, как и они. Относились ко мне, как к близкому человеку. Ела за одним столом с ними, одежду мне дали, обувь и никогда голоса не повыси­ли. Очень скоро я стала понимать их язык. Молодая была - память хорошая.
А вот моей маме хозяева попались плохие - зверье, изверги. Я помню, как увидела однажды такую «картину»: они запрягли ее в тележку. Мама везла, а те подгоняли кнутом. Короче, издевались, как хотели. Соседи их осуждали, но по­мочь маме никто не мог.
Отдушиной были встречи с мамой и Ниной, которая работала на ближнем ху­торе. Моя хозяйка всегда старалась подбодрить маму, угощала хорошей едой, с собой всегда давала продукты, потому что мамины хозяева кормили ее тем же, что и своих свиней.
У Нины, моей сестры, хозяева были тоже неплохие, но работы у неё было мно­го: и в доме, и по хозяйству. Но Нину кормили хорошо и одежду с обувью дали.
А потом мои хозяева взяли к себе пленного француза. Он ругался с хозяином и даже попытался напасть на него. Но я удержала его. Разъяснила, что если он хочет жить, как человек, а не мыкаться в лагере, пусть одумается: может, все не так и плохо. Позже он поблагодарил меня и к нашим хозяевам стал относиться уважительно.
Так мы и жили до освобождения.
Когда нас освободили солдаты Войска Польского, они расспрашивали меня, как к нам относились хозяева. Я им рассказала, но маминых хозяев пожалела, не рассказывала про них всего, не хотела ничьей смерти. Пусть их Бог судит.
Домой, на Смоленщину, мы не поехали, а решили ехать к родственнице, которая жила в Шарковщине. Там я устроилась работать в пекарню. Нина пошла в школу, а вот мама всё время оставалась дома: подорвала здоровье в Германии.
Постепенно мы обжились, получили жилье. Нина вышла замуж. А я с её семьёй так и живу. Помогала, чем могла, но сейчас уже старость подошла. Мне 87 лет, а, кажется, совсем недавно заходила в вагон-«телятник», и сердце сжималось от страха за себя, за своих близких, за людей, что были рядом со мной.
То время не забыть никогда.
 
 
БАНКОВСКАЯ (КРУПЕНКОВА)
Зинаида Ивановна
1937 года рождения
 
Война очень быстро подошла к нашей деревне Милютино, Пречистенского района, Смоленской области. Моего отца и старшего брата забрали на фронт, а мама и шестеро детей остались. Перед самой войной мы построили новый, добротный дом, и, когда при отступлении русской армии фронт подошел к Милютино, в нашем доме расположили раненых бойцов. Мы всей семьёй помогали ухаживать за ними.
Немцы наступали очень стремительно. Они были хорошо подготовлены к войне, а у наших бойцов не хватало ни оружия, ни боеприпасов. Когда раненых стали эвакуировать, начальник госпиталя сказал нам, что нужно уходить в лес.
Наступление немцев сопровождалось артобстрелами и бомбежкой. Земля содрогалась от взрывов, всё небо закрывали самолеты. От нашей деревни не осталось ни одного дома. Всё было разрушено и сгорело в пожарах.
Когда пришли немцы, мы остались в лесу. Там создавались партизанские отряды из местных жителей и попавших в окружение бойцов Красной Армии.
В лесу мы прятались до весны 1943 года. А в начале марта попали в немецкую облаву. Всех пойманных погнали колонной в посёлок Ярцево. Попалось много людей, и особенно детей. Семьи были большие, по пять-восемь ребятишек. У нас самой старшей была Вера – 1925 года рождения, потом Валя – 1927, Таня – 1929, братья Тимофей и Володя – 1932 и 1934 годов соответственно.
В Ярцево пленных погрузили в «телятники» и повезли. Везли долго, почти месяц, многие по дороге умерли от голода. Выгрузили нас в Слуцке, где загнали в лагерь.
Слуцкий лагерь состоял из трех лагерей. В двух было гражданское население, в третьем - военнопленные. Два гражданских лагеря называли лагерями парти­занских семей. Мы жили в бараках, которые напоминали колхозные коровники. А спали на трехъярусных дощатых нарах. Наш барак был вторым.
Это было страшное место. От голода и болезней ежедневно умирали сотни людей. Свирепствовал тиф. Вши расползались по всему лагерю, и скоро заболели две мои сестры Валя и Таня. Никто нас не лечил, и они вскоре умерли. Умерших складывали в огромные ямы, а когда их наполняли, присыпали тела сверху землей. Мне даже сейчас вспоминать страшно.
Мой братик Тимоша нашел лаз под колючей проволокой, иногда вылезал и хо­дил в город. Изредка ему удавалось принести кусочек хлеба, несколько картошин, морковку или яблок-опадышей. Он мог съесть все это сам, но приносил все нам, и мы по крошкам делили между собой. Иначе все в тех ямах и оказались бы. На место умерших подвозили все новых и новых узников, пойманных в облавах.
В 1943 году, осенью, нас привезли в Поставы. Там разместили в здании школы.
Навсегда запомнила, как нас кормили молочным супом. К тому времени мы уже забыли вкус нормальной еды. А потом перевезли в Шарковищину, где нас раздали хозяевам. Нашу семью взял Плоский (имени не помню) из деревни Григоровщина. Когда он привёз нас домой, его жена начала кричать, зачем столько голодных ртов привез. Мама успокаивала её, что мы все будем работать.
Старшую сестру Веру забрали в няньки по соседству. Тимошу взяли в соседнюю деревню Ручей пастухом, а мы с Володей остались с мамой. По сравнению с лагерем в Слуцке, здесь мы жили нормально. Западная Беларусь была богатым, зазажиточным краем. Там ещё жили «единолично». Хозяйства были крепкими. Мама жала зерновые, помогала убирать картофель и овощи с огородов. В деревне были и сады. Яблоки казались деликатесом. С братом Володей старались помочь ей, чем могли.
Так и дождались освобождения. Посоветовавшись, решили не уезжать из Беларуси. Она нас спасла от голодной смерти и стала второй Родиной. Сюда к нам вернулся и старший брат с войны. Весь израненный, в лёгких осколок от снаряда. Вскоре от ран он умер.
А Тимошеньку нашего принудительно завербовали восстанавливать Ленинг­рад. Он и умер там. Слабый братик был, никак от голодовки в Слуцком лагере восстановиться не мог. Мальчик ещё совсем, а на стройке тяжело работать прихо­дилось, вот и умер. Его бы подлечить, а не на стройку...
Так из большой семьи мы остались вдвоем: я и брат Володя.
 
БЕЛЯКОВ
Иван Иосифович
1930 года рождения
 
Свое детство помню с 1935 года. Даже чуть раньше. Жили в деревне. В то время жители деревни были рабами государства. Работали бесплатно. Ставили па­лочки, и только по истечении года. Если и платили 50 рублей, то это было хорошо. Разрешали держать одну корову, 50 соток огорода, кур, одного кабана и больше ничего. Теленка уже не разрешали. И вот для того, чтобы нас (троих детей) хоть как-то в школу отправить, мать собирала масло, яйца и за 15-20 километров на себе носила в Витебск. Продавала, а сами вдоволь мы ели это только на Пасху и Рождество.
За все нужно было платить. В колхоз загоняли добровольно-принудительно. У тех, кто не пошел в колхоз, забирали все. Не давали пахать, пользоваться садом. А работали они дотемна.
Я уже в семь лет нянчил младшую сестренку, пас цыплят, собирал траву для поросенка, копал картошку, чтобы к вечеру сварить ужин родителям. Нищета была жуткой. Босиком ходили в школу. Даже когда наступали морозы, обувать нечего было. В поле выгоняли тоже босиком. Утром будили, чтобы пасти коров.
В 1941 году объявили, что началась война. Пришли повестки. В том числе, и моему отцу. Вручали их в сельсовете. Сразу началось беспокойство, волнение. Мужики собрались и пошли пешком в Витебск, в военкомат, а там разброд и ша­тание. Им приказали идти на Городок. А там уже немцы. Вернулись, только двоих как-то успели забрать на фронт. Отец и остальные так и остались на оккупирован­ной территории.
Над нашей деревней немецкие самолеты сбили самолет советский. Он упал в полутора километрах от деревни. Мы побежали смотреть, как горит, а там уже не­мцы. До этого мы их не видели. Нас потом прогнали оттуда, так как начали рваться патроны. Летчиков немцы забрали. Вся деревня была рада, что спаслись, мы ж не знали, что им еще хуже будет.
Установили новую власть. Землю колхозную раздали, разделили на полосы и раздали в частную собственность. В течение 1942-43 годов работали на себя. Го­ворят, что немцы грабили, забирали все - неправда. Сдавали им только определённую часть, а большую оставляли. Зимой 1942-го с появлением партизан, начали появляться и каратели.
Ночью от партизан прятали все. Даже детскую одежду. У меня, например, они сняли с ног валенки вместе с коньками. Пришел домой в одних носках. Забирали последнее. В том числе и корову, которая давала молоко.
В 1943 году стало слышно принижение фронта. Немцы начали «выселять» Городок, Лиозно, Шумилино. Нас погнали из Заронова через Борщовку, Хотиничи и Зайцево в «5-й Полк». За колючую проволоку. До этого там находилось около 74 тысяч военнопленных. Кстати, когда в 1941 году мы приходили в Витебск за горелой солью и горелой патокой, нам сказали, что в «5-ом полку» можно найти своих. Думали, там с нашей деревни кто-то есть. Тогда охрана была не очень. Сильная жара. Без воды и еды военнопленные смотрели на всех из-за колючей проволоки, как на потенциальных спасителей. Им советовали разбегаться, но немцы внушили, что скоро всех отпустят. К сожалению, не нашлось в то время в этом «5-ом полку» организатора, чтобы поднять какое-то восстание и разбежаться. Там десятки тысяч было, если б они разбежались, пусть бы тысяча или две погибли, а остальные убежали б. Они этого не сделали, а потом уже появилась проволока в два ряда. А когда мы сидели, то она уже была в три ряда.
Полгода кормили примерно так - буханка хлеба на десять человек (если это можно назвать хлебом) и кружка баланды. Больше ничего. Я, Миша Кузьмин и Толя Беланович (они уже в раю) подошли к немецкому охраннику, который был пожилым человеком, и попросили пустить за колючую проволоку. Рядом с лагерем, на 2-ой Загородной, ещё стояли частные дома. Он отпускал. Раза два мы лазили по погребам, находили там картошку, бураки. Приносили в лагерь и на костре варили.
Ежедневно было два или три раза построение. Эсэсовцы шли вдоль строя и кого-нибудь выбирали. Военнопленных, когда мы там находились, уже не было. Их почти полностью уничтожили. Мертвых выбрасывали за проволоку, в ямы-мо­гильники. Есть, акт социальной комиссии от сентября 1944 года, в котором засви­детельствовано, что было обнаружено более 300 могил. В одной яме обнаружили более трех тысяч трупов военнопленных. Больно, что сейчас об этом никто не думает...
Когда нас выгоняли с «5-го Полка», немцы вспахивали эги ямы, чтобы было незаметно. Некоторые говорят, что не было бараков, были там бараки. Многие без окон, дверей, не отапливались, нары в три ряда. Умирали люди по 10-20 человек каждые сутки. Трупы выносили и бросали в овраг. Мы на нары не лезли, сидели на куче мусора. Потом нас перевели в другой барак. Он назывался заразным. В начале апреля пригнали колонну крытых машин, погрузили. В каждую, наверное, человек по сто. Сколько можно, столько и набивали. У кого был какой мешок, то его отбирали и бросали в сторону. Вывезли за Бешенковичи, но никого не убивали, а просто, как мусор, выкинули.
Пошли по деревням. Нас приютила одна женщина, царство ей небесное.
У Неё было три дочери. В этом доме было две семьи, наша и ещё женщина с сыном из деревни Прокуды. Заболели все тифом и лежим на полу, сын этой женщины заболел и умер. Наша семья переболела три раза. Выжили, а хозяйка умерла. Как сейчас помню, она умирала и проклинала нас, потому что три девочки оставались сиротами. Там нас и освободили. Правда, немцы отступали долго.
Говорят, что списков узников нет, но я как сейчас помню, что когда нас пригнали в «5-ый Полк», то каждого заводили в какую-то комнату и всё записывали. Немцы – щепетильный народ. Думаю, что и военнопленных они тоже всех фиксировали. Когда в 1948 году я приехал учиться в 8 класс, то брат жил на 2-ой Загородной. Он был прорабом в воинской части и ломал эти бараки. Тонны бумаг ветер гонял, но никому в голову не пришло собрать их и прочитать. Ничего не сохранилось, никаких архивных документов и фотографий. В 1944 году на том месте была делегация из США, и они видели эти могилы. Установлено, что там уничтожено более ста тысяч человек, сейчас даже называется цифра сто пятьдесят тысяч. И в память тех жертвах в 1964 году был установлен обелиск, перспективе создания мемориала. Обелиск стоит в стороне от мест захоронения. Хоронили дальше. Когда едете по улице Титова, не доезжая «5-го Полка», стоит магазин. На костях. Кощунство творится и сегодня, построили там гаражи и дома.
… В 1944 году кончились наши муки. В начале июля вернулись домой. Пепелище кругом. На огороде стоит большая заряженная немецкая пушка. Видимо, выстрелить не успели. В оврагах, в километре от нашего огорода, были землянки. Там и поселились. Отец и брат сразу на фронт ушли. Остались я, мать и сестренка. Есть нечего было. Выросла рожь, что посадили в 1943 году. Рожь эту убрали и поделили. Днем убирали, а ночью молотили. Мука и спасала. Пироги, суп, кашу и хлеб часто ели совсем без соли.
От батьки получили письмо, где он писал, что лежит в Омске госпитале. Его тяжело ранило в голову. Шесть месяцев лечился. Чтобы мне было, что одеть, мать ездила на товарняках в город, меняла там что-то на горох и постное масло. Так и перезимовали.
Когда приехал батя (инвалид), я уже ходил в четвертый класс. В третью смену, нас было 8-10 человек классе. Вечером было два урока. В гильзах керосин горел, нам давали по кусочку хлеба и по полторы ложки повидла на этот хлеб. Темно. Дороги нет. Осень, грязь. Сидим - ждем, когда светать начнет. Потом идем домой, а вечером опять в школу. Брат вернулся из армии в 1950 году.
Родители хотели, чтобы мы учились. Батя ботинки мне купил, хлопчатобумаж­ный костюм по дешевке, какую-то телогрейку.
В 1948 году я закончил семь классов. Батя немного окреп, начали огород па­хать. Родители хотели, чтобы я учился дальше, а у нас в деревне восьмого класса не было, пришлось ехать в Витебск. Жил возле «5-го Полка». Беда была в том, что в деревне учебники были на белорусской мове, а в городе - на русском языке. Проучился два с половиной месяца и бросил, но в документах записал, что закон­чил восемь классов. В 1950 году устроился в сельсовет финансовым агентом. Там платили 460 рублей.
В 1951 году забрали в армию. Там мне, прямо сказать, повезло. На восьмой день попал в штаб старшим писарем, потом заведующим хозотделом хозчасти. Платили 300 рублей. Работу делал хорошо. Отпуск дали. Приехал домой, мать и отец рады были.
… Сколько было мин снарядов после войны! Сколько ребят подорвалось на них! И никто о них не вспоминал и не помогал никогда.
 
БИБИН
Анатолий Александрович
 
В конце лета 1942 года, во время немецкой карательной операции против партизан Суражских лесов Витебской области, я был схвачен вместе с родной тетей и другими беженцами и отправлен в концлагерь, находившийся по Суражскому шоссе в деревне Хомутовка, который располагался около деревни Мишутки. Моя мама, вместе с партизанами и двоюродным братом погнали весь партизанский скот, находящийся в лесу, за реку Западная Двина в Щелбовские леса. В и том ла­гере, находившемся посреди поля, огороженном колючей проволокой и вышками, я находился с моей тетей до глубокой осени. На зиму нас отправили немцы в деревню Желяи для работы. Улучив момент, мы с тетей убежали весной 1943 года. Опять в Суражские леса к партизанам.
Во второй раз я попал в концлагерь ранней весной 1943 года. Во время кара­тельной экспедиции был схвачен немцами и вместе с матерью вывезен в город Витебск, в концлагерь «5-ой Полк». Эту карательную экспедицию немцы проводили с помощью наших советских предателей, военнопленных. Из числа советских военнопленных, фашистами был сформирован кавалерийский 825-й полк и переброшен в Суражские леса для борьбы с партизанами. К концу осени 1943 года был вывезен в Сиротинский район деревню Бубны. Нас освободили советские разведчики, и мы вновь перебрались
в партизанскую зону. Эта местность и сам город Сураж к этому времени были освобождены советскими войсками.
Третий раз я попал в концлагерь «5-й Полк», ранней весной 1944 года, при попытке вместе с матерью перебраться через линию фронта в г. Витебске. По ул. Стадионная у нас был до войны свой дом. При подходе к городу мы были схвачены немцами и отправлены вместе с жителями в концлагерь.
В конце мая месяца 1944 года, фашисты погрузили всех узников на поезд и повезли на передний край своей обороны. Мы находились в лесу, огороженные колючей проволокой и охранявшими нас фашистами. При окружении немцев под Витебском Советской Армией были освобождены советскими разведчиками. Так как город Витебск ещё не был освобожден нашими войсками, мы с матерью опять перебрались в Суражский район. После освобождения, в июне 1944 года, вернулись в город Витебск.
 
Продолжение
Поиск
Архив записей
Друзья сайта
  • Официальный блог
  • Сообщество uCoz
  • FAQ по системе
  • Инструкции для uCoz

  • Сайт создали Михаил и Елена КузьминыхБесплатный хостинг uCoz