В.Минаев. "Молодая гвардия": опять предательство? Страница 16.
В.Семистяга, Ю.Козовский: Почти 50 лет прошло с того времени, как уголовные дела Почепцова, Громова и Кулешова стали объектом нашего изучения. Итоги — поразительные. В протоколах допросов — очевидные противоречия, грубые подтасовки.
<...> Следовательно, мы принимаемся за уголовные дела Геннадия Почепцова и его отчима Василия Громова, чтобы поставить вопрос об их реабилитации.
Детальный анализ материалов уголовного дела Г.Почепцова — В.Громова, а также других материалов и документов, собственное расследование, проведенное нами, показали, что это «дело« зародилось и сфабриковано в тисках НКВД. Однако руку к этому приложили ЦК ЛКСМ Украины, ЦК ВЛКСМ, ЦК КП(б) Украины, а также целый ряд должностных лиц высокого ранга.
Так что и Г.Почепцов, и В.Громов были обречены. Ведь если предателя не было, то нужно было его создать, поймать и покарать [50].
А.Гордеев: Вот ...специальное сообщение наркома внутренних дел УССР Сергиенко «О гибели подпольной комсомольской организации «Молодая гвардия» в Краснодонском районе Ворошиловградской области» от 31 марта 1943 года секретарю ЦК КП(б)У Н.С.Хрущеву. В донесении говорится: «На помощь жандармерии и полиции пришел Почепцов Геннадий Прокофьевич, член организации, который, зная о деятельности и составе «Молодой гвардии», выдал разведке всю организацию... Предатель Почепцов Геннадий Прокофьевич арестован, ведется следствие» [39].
В.М.: Луганские «исследователи» без каких-либо аргументов выгораживают предателей. И, строка в строку, как лыком по парче, шьют вину партийной и комсомольской «руке», «тискам НКВД» с одной целью — втереться в шатию строителей «нового порядка» на руинах бывшего СССР. Но не говорят, например, о коллективном обращении родителей молодогвардейцев к судьям военного трибунала. «Мы, родители погибших наших детей,— писали они в августе 1943 года,— присоединяем свой голос мести проклятым палачам и просим трибунал вынести суровый приговор этим мерзавцам и смертную казнь осуществить на площади, чтобы видел весь народ Краснодона, что эти негодяи получили по заслугам».
А.Гордеев: ...Считать коллаборационизм фашистских пособников «мифом о предателях» или принимать кого-то из них за агента НКВД, как это пытаются делать некоторые исследователи истории «Молодой гвардии», не только безнравственно, но и преступно... Фальсификация истории приводит к игнорированию и современных решений правоохранительных органов, в частности президиума Луганского облсуда, который, выполняя закон Украины от 17 апреля 1991 г. «О реабилитации жертв политических репрессий на Украине», 9 декабря 1992 года рассмотрел заключение Луганской облпрокуратуры на уголовные дела по обвинению Громова и Почепцова и признал, что они осуждены обоснованно и реабилитации не подлежат.
В.М.: Мы убедились, как в процессе защиты предателей криводушные искатели исторической правды прибегают к доказательствам порочным методом: грубым искажением истины и дискредитацией противной стороны. Таким приемом они еще более уверили, что подзащитные реабилитации не подлежат. Трудно не возмущаться невежеством редакций газет, широко распространивших «исследования», в которых вместо фактов и доказательств оценочность и эмоциональность, с помощью которых ведется обличение прошлого, воспитание у молодежи презрения к истории Отечества. В которых вместо логики — точный расчет на наивного читателя. А разве трудно заметить, что критику прошлого, оценку поступков полувековой давности по меркам нынешней гнилой системы морали, они умышленно прикрывают лоском правдоборства?
ОТРЫВКИ
художественного романа А. Фадеева
«Молодая гвардия» (М.: Худ. лит., 1955),
в которых фигурируют Вырикова и Лядская
— Я без всякого энкаведе останусь. А что? — сердито выставляя свои рожки-косицы, сказала Вырикова.— Раз никому нет дела до меня, останусь и буду жить, как жила. А что? Я учащаяся, по немецким понятиям вроде гимназистки: все ж таки они культурные люди, что они мне сделают?
— Вроде гимназистки?! — вдруг вся порозовев, воскликнула Майя.
— Только что из гимназии, здрасте!
И Саша так похоже изобразила Вырикову, что девушки снова рассмеялись.
И в это мгновение тяжелый страшный удар, потрясший землю и воздух, оглушил их. С деревьев посыпались жухлые листки, древесная пыль с коры, и даже по воде прошла рябь. (Гл. 1, с. 15)
* * *
Волнение охватило их. Некоторое время они молчали.
— Давай наметим, с кем поговорить в первую очередь,— хрипло сказал Анатолий, овладев собой.— Может быть, начнем с дивчат?
— Конечно, Майя Пегливанова и Саша Бондарева. И, конечно, Лиля Иванихина. А за Лилей пойдет и Тоня. Думаю еще — Лина Самошина, Нина Герасимова,— перечисляла Уля.
— А эта наша активистка, ну, как ее,— пионервожатая?
— Вырикова? — Лицо Ули приняло холодное выражение.— Знаешь, я тебе что скажу. Бывало, мы все в тяжелые дни резко высказывались о том, о другом. Но должно же быть у человека в душе святое, то, над чем, как над матерью родной, нельзя смеяться, говорить неуважительно, с издевкой. А Вырикова... Кто ее знает?.. Я бы ей не доверилась...
— Отставить, присмотримся,— сказал Анатолий.
— Скорей уж Нина Минаева,— сказала Уля.
— Светленькая, робкая такая?
— Ты не думай, она не робкая, она застенчивая, а она очень твердых убеждений.
— А Шура Дубровина?
— О ней мы у Майи спросим,— улыбнулась Уля. (Гл. 31, с. 238)
* * *
Биржа труда помещалась в одноэтажном белом доме, на холме, неподалеку от районного исполкома. Небольшая очередь в несколько десятков человек, молодых и пожилых, главным образом женщин и девушек, стояла у входа в здание. Валя издали узнала в очереди одноклассницу по первомайской школе Зинаиду Вырикову. Валя узнала ее по маленькому росточку и по гладким, точно приклеенным волосам и торчащим вперед коротким острым косичкам и подошла к ней, чтобы попасть в очередь поближе.
Нет, это была не одна из тех очередей, в которых немало пришлось постоять людям в дни войны — и в хлебной, и в продовольственной, и за получением продкарточек, и даже при мобилизации на трудовой фронт. Тогда каждый старался попасть поближе, и люди ссорились, если кто-нибудь проходил без очереди, используя знакомство или служебное положение. Это была очередь на немецкую биржу труда, никто не стремился попасть туда раньше других. Вырикова молча взглянула на Валю недобрыми, близко сведенными глазами и уступила ей место перед собой.
Очередь продвигалась довольно быстро,— входили по двое. Валя, державшая у груди в потной руке паспорт, завернутый в платочек, вошла вместе с Выриковой.
В комнате, где регистрировали, прямо против входа стоял длинный стол, за которым сидели толстый немецкий ефрейтор и русская женщина с очень нежной розовой кожей лица и неестественно развитым длинным подбородком.
И Валя и Вырикова знали ее: она преподавала в краснодонских школах, в том числе и в первомайской, немецкий язык. Как это ни странно, но фамилия ее тоже была Немчинова.
Девушки поздоровались с ней.
— А... мои воспитанницы! — сказала Немчинова и неестественно улыбнулась, опустив длинные темные ресницы.
В комнате стучали машинки. К дверям направо и налево протянулись две небольшие очереди.
Немчинова спрашивала у Вали сведения о возрасте, родителях, адрес и записывала в длинную ведомость. Одновременно она переводила все эти данные немецкому ефрейтору, и он заносил все это в другую ведомость по-немецки.
Пока Немчинова спрашивала ее, кто-то вышел из комнаты направо, а кто-то вошел. Вдруг Валя увидела молодую женщину со сбившейся прической, неестественно красным лицом, со слезами на глазах. Она быстро прошла через комнату, одной рукой застегивая кофточку на груди.
В это время Немчинова еще что-то спросила Валю.
— Что? — спросила Валя, провожая глазами эту молодую женщину со сбившейся прической.
— Здорова? Ни на что не жалуешься? — спрашивала Немчинова.
— Нет, я здорова,— сказала Валя.
Вырикова вдруг дернула ее сзади за кофточку. Валя обернулась, но, Вырикова смотрела мимо нее близко сведенными, безразличными глазами.
— К директору! — сказала Немчинова.
Валя машинально перешла в очередь направо и оглянулась на Вырикову. Вырикова механически отвечала на те же вопросы, какие задавали и ее подруге.
В комнате у директора было тихо, только изредка доносились отрывистые негромкие восклицания по-немецки. Пока опрашивали Вырикову, из комнаты директора вышел паренек лет семнадцати. Он был растерян, бледен и тоже застегивал на ходу гимнастерку.
В это время Валя услышала, как маленькая Вырикова резким своим голосом сказала:
— Вы же сами знаете, Ольга Константиновна, что у меня тебеце,— вот, слышите? — И Вырикова стала демонстративно дышать на Немчинову и на толстого немецкого ефрейтора, который, отпрянув на стуле, с изумлением смотрел на Вырикову круглыми петушиными глазами. В груди у Выриковой действительно что-то захрипело.— Я нуждаюсь в домашнем уходе,— продолжала она, бесстыдно глядя то на Немчинову, то на ефрейтора,— но если бы здесь, в городе, я бы с удовольствием, просто с удовольствием! Только я очень прошу вас, Ольга Константиновна, по какой-нибудь интеллигентной, культурной профессии. А я с удовольствием пойду работать при новом порядке, просто с удовольствием!
«Боже мой, что она городит такое?» — подумала Валя, с бьющимся сердцем входя в комнату директора.
Перед ней стоял немец в военном мундире, упитанный, с гладко прилизанными на прямой пробор серо-рыжими волосами. Несмотря на то, что он был в мундире, он был в желтых кожаных трусиках и в коричневых чулках, с голыми коленками, обросшими волосами, как шерстью. Он бегло и равнодушно взглянул на Валю и закричал:
— Раздевайт! Раздевайт!
* * *
Валя пришла в себя уже на улице. Жаркое дневное солнце лежало на домах, на пыльной дороге, на выжженной траве. Уже больше месяца как не было дождя. Все вокруг было пережжено и высушено. Воздух дрожал, раскаленный.
Валя стояла посреди дороги в густой пыли по щиколотку. И вдруг, застонав, опустилась прямо в пыль. Платье ее надулось вокруг пузырем и опало. Валя уткнула лицо в ладони.
Вырикова привела ее в себя. Они спустились с холма, где стояло здание райисполкома, и мимо здания милиции, через «Восьмидомики», пошли к себе на «Первомайку». Валю то знобило, то бросало в жаркий пот.
— Дура ты, дура! — говорила Вырикова.— Так вам и надо таким!.. Это же немцы,— с уважением и даже подобострастием сказала Вырикова,— к ним надо уметь приспособиться!
Валя, не слыша, шла рядом с ней..
— У ты, дура такая! — со злобой говорила Вырикова.— Я же дала тебе знак.
Надо было дать понять, что ты хочешь им помогать здесь, они это ценят. И надо было сказать: нездорова... Там, на комиссии, врачом Наталья Алексеевна с городской больницы, она всем дает освобождение или неполную годность, а немец там просто фельдшер и ни черта не понимает. Дура, дура и есть! А меня определили на службу в бывшую контору «Заготскот», еще и паек дадут... (Гл.31, с. 241,242,243)
* * *
В этот же день девушка с «Первомайки», Вырикова, встретила на рынке свою подругу Лядскую, с которой она сидела когда-то на одной парте, а с началом войны разлучилась: отец Лядской был переведен на работу в поселок Краснодон.
Они не то чтобы дружили,— они были одинаково воспитаны в понимании своей выгоды, а такое воспитание не располагает к дружбе,— они просто понимали друг друга с полуслова, имели одинаковые интересы и извлекали обоюдную пользу из общения друг с другом. С детских лет они перенимали у своих родителей и у того круга людей, с которым общались их родители, то представление о мире, по которому все люди стремятся только к личной выгоде и целью и назначением человека в жизни является борьба за то, чтобы тебя не затерли, а наоборот,— ты преуспел бы за счет других.
<...> Не проявив особенного оживления, они были все же очень довольны, увидев друг друга. Они дружелюбно сунули друг другу негнущиеся ладошки — маленькая Вырикова в ушастой шапке с торчащими вперед поверх драпового воротника косичками и Лядская, большая, рыжая, скуластая, с крашеными ногтями. Они отошли в сторонку от кишащей базарной толпы и разговорились.
— Ну их, этих немцев, тоже мне избавители! — говорила Лядская.— Культура, культура,— а они больше смотрят пожрать да бесплатно побаловаться за счет Пушкина... Нет, я все ж таки большего от них ожидала... Ты где работаешь?
— В конторе бывшей Заготскота...— Лицо у Выриковой приняло обиженное и злое выражение: наконец, она могла поговорить с человеком, который мог осуждать немцев с правильной точки зрения.— Только хлеб, двести, и все... Они дураки! Совершенно не ценят, кто сам пошел к ним служить. Я очень разочарована,— сказала Вырикова.
— А я сразу увидела: невыгодно. И не пошла,— сказала Лядская.— И жила сначала, правда, неплохо. Там у нас была такая теплая компания, я от них все ездила по станицам, меняла... Потом одна из-за личных счетов выдала меня, что я не на бирже. Да я ей — фигу с маслом! Там у нас был уполномоченный с биржи, пожилой, такой смешной, он даже не немец, а с какой-то Ларингии, что ли, я с ним пошла, погуляла, потом он мне даже сам доставал спирт и сигареты. А потом он заболел, и вместо него посадили такого барбоса, он меня сразу — на шахту. Тоже, знаешь, не мед — вороток крутить! Я с того и приехала сюда,— может, схлопочу что получше здесь на бирже... У тебя заручки там нет?
Вырикова капризно выпятила губы.
— Очень я ими нуждаюсь!.. Я тебе так скажу: лучше иметь дело с военными: во-первых, он временно, значит рано или поздно уйдет, ты перед ним ничем не обязана. И не такие скупые,— он знает, что его могут завтра убить, и не так жалеет, чтобы ему погулять... Ты б зашла как-нибудь?
— Куда ж заходить,— восемнадцать километров, да еще сколько до вашей Первомайки!
— Давно ли она перестала быть вашей?.. Все ж таки заходи, расскажи, как устроишься. Я тебе кой-что покажу, а может, и дам кой-чего, понимаешь? Заходи! — И Вырикова небрежно ткнула ей свою маленькую негнущуюся ладошку.
* * *
В эти дни была доставлена из поселка Краснодон в жандармерию Лядская, и ей дали очную ставку с Выриковой. Каждая считала другую виновницей своих злоключений, и они на глазах невозмутимого Балдера и потешавшегося Кулешова стали браниться, как базарные торговки, и разоблачать друг друга.
— Извини-подвинься, ты была пионервожатая!..— красная до того, что не стало видно веснушек на ее скуластом лице, кричала Лядская.
— Ох ты, вся Первомайка помнит, кто ходил с кружкой на Осоавиахим! — сжав кулачки, кричала Вырикова, так и пронзая ненавистную острыми косичками.
Они едва не полезли в драку. Их развели и подержали сутки под арестом. Потом их порознь снова вызвали к вахтмайстеру Балдеру. Схвахив за руку сначала Вырикову, а потом точно так же Лядскую, Кулешов каждой шипел одно и то же:
— Будешь еще ангела из себя строить? Говори, кто состоит в организации!
И Вырикова, а потом Лядская, заливаясь слезами и клянясь, что они не только не состоят в организации, а всю жизнь ненавидели большевиков, также как и большевики их, назвали всех комсомольцев и всех видных ребят, которые остались на «Первомайке» и в поселке Краснодон. Они прекрасно знали своих товарищей по школе и по месту жительства, кто нес общественную работу, кто как настроен, и каждая назвала десятка по два фамилий, которые довольно точно определяли круг молодежи, связанной с «Молодой гвардией». (Гл. 57, с. 439)
Показания бывшего полицейского Лукьянова Ф.Н.
11 ноября 1971 года
В декабре 1942 года я вторично выезжал по истреблению советских парашютистов, выброшенных в районе с.Ново-Александровка с Соликовским и совместно с полицейскими: Бауткиным, Давыденко, Тукаловым, Герасимовым, Красновым Матвеем, Извариным, Мельниковым и другими полицейскими.
Во время этой операции мы расстреляли четырех парашютистов.
Вопрос: Вам известны обстоятельства, при которых были арестованы члены организации «Молодая гвардия»?
Ответ: Сразу после оккупации немцами Краснодона советские патриоты развернули активную антифашистскую деятельность.
На стенах городских зданий стали появляться листовки, призывающие население к борьбе против немецких оккупантов. Кроме того, на самом высоком здании города, на школе десятилетке в годовщину Октябрьской революции был водружен красный флаг.
Неспокойно было и в районе Краснодона, где на дорогах систематически обстреливались проходившие с войсками немецкие автомашины.
Смелые действия советских патриотов вызывали беспокойство у немецких оккупационных властей, но несмотря на принятые меры, выявить советских патриотов Краснодонской полиции до конца декабря 1942 года не удавалось.
В конце 1942 года на одной из улиц Краснодона ночью была разгромлена автомашина с новогодними подарками.
Это событие еще больше привело в ярость немцев и они приказали Соликовскому во чтобы то ни стало установить и арестовать лиц, участвовавших в разгроме этой автомашины.
Принятой полицией мерами на Краснодонском базаре был задержан мальчик, продававший немецкие сигареты, которые по всем данным находились в новогодних посылках для немецких солдат.
На допросе мальчик назвал лиц, от которых он получил сигареты, в результате чего были арестованы комсомольцы Мошков и еще один подросток, фамилии которого не знаю.
Массовые же аресты молодежи начались после того, как следователем Захаровым в полицию была привезена Лядская, которая выдала многих подпольщиков.
Вопрос: Откуда вам это известно?
Ответ: Когда Лядская была доставлена в полицию, то она содержалась не в камере, а в кабинете Захарова и без какого-либо принуждения добровольно заявила о существовании в Краснодоне подпольной комсомольской организации «Молодая гвардия», назвав при этом некоторых участников этой организации.
На основании показаний Лядской начались массовые аресты краснодонской молодежи. Так за короткий период времени было арестовано свыше 70 девушек и юношей, которые впоследствии приняли мученическую смерть. В уничтожении комсомольцев я также принял участие.
<…> Арестованных вывезли на автомашине в сопровождении полицейских: Красинского, Новикова, Бауткина, Мельникова, Авсецина, Журавлева и других, вооруженных винтовками и автоматами, с нами также поехали четыре немецких жандарма, один из которых находился в кабине шофера.
Раньше нас к месту казни выехали Соликовский, Захаров, Стаценков и офицеры полевой жандармерии…
По приказанию Соликовского с автомашины, стоявшей примерно в 40 метрах от ствола шахты № 5, я, Бауткин, Мельников и другие полицейские стаскивали по одному арестованному, снимали с них верхнюю одежду и подводили к стволу шахты.
Первых двух молодогвардейцев расстрелял и сбросил в ствол шахты офицер немецкой жандармерии, а остальных 11 человек расстреляли и сбросили в ствол шахты Соликовский и Захаров.
<…>…По прибытию в полицию, Соликовский приказал мне и еще одному полицейскому возвратиться обратно на шахту № 5.
Вопрос: Для какой цели?
Ответ: Для охраны места казни, чтобы туда не подходили местные жители и не обнаружили совершенные нами злодеяния…
(Подлинник находится в уголовном деле под № 100275,
хранится в архиве КГБ при СМ СССР в гор. Москве)
Не факты, а эффекты
Беседа десятая
Автор романа «Молодая гвардия» Александр Фадеев как-то сказал: «Я буду принимать покорно любую критику художественных недостатков моего романа. Но я хочу сказать, что я в этом романе не вступил на путь идеализации,— нет! Да, я утверждаю, что люди, изображенные мною, именно такими людьми и были».
Но сегодня критика романа построена на упрощенном, кустарном подходе к осмысленным и обобщенным в художественном произведении явлениям действительности. Авторы оценок исходят только из личных тактических соображений.
Еще в XIX веке литературный критик, публицист, философ В.Г.Белинский о личной оценке сказал, что она может «иметь свой вес, когда дело идет о кушаньи, винах, рысаках, гончих собаках и т.п.; тут могут быть свои авторитеты. Но когда дело идет о явлениях истории, науки, искусства, нравственности — там всякое «я», которое судит самовольно и бездоказательно, основываясь только на своем чувстве и мнении...» не может служить основанием для правильных научных выводов. «Критиковать — значит искать и открывать в частном явлении общие законы... по которым и через которые оно могло быть, и определять степень живого, органического соотношения частного явления с его идеалом» [69].
Неужели профессиональные журналисты, исследователи не знают этого? А о чем бы они писали, если бы А.Фадеев литературным героям дал выдуманные фамилии?
Его героико-романтическое произведение высоко оценили многие известные писатели планеты.
К.Иванцов: ...Напомню высказывания об этом произведении хотя бы некоторых выдающихся Мастеров русской литературы.
М.Шолохов: «Пожалуй, как никто из нас — прозаиков — Фадеев обладает чудесной особенностью глубоко и взволнованно писать о молодежи, и в «Молодой гвардии» в полную меру раскрылась эта черта его большого таланта».
С.Сергеев-Ценский, высказывая свои суждения о писателе ... опирался на творчество М.Шолохова и А.Фадеева. Старый Мастер ставил рядом их книги «Тихий Дон» и «Молодая гвардия». И непременно подчеркивал: «Нужна высота творческого духа, нужны широкие горизонты», чтобы создать такие произведения.
<...> А вот высказывание ... К.Федина: «Я не помню в истории литературы, чтобы романист в такой близости шел вслед за действительными событиями, художественно воплощая их в романе, как это сделано в «Молодой гвардии».
<...> Парижская газета «Леттр Франсез» (1949 г., 3 июня), например, писала: «Если история одной цивилизации и один из ее величайших моментов должны быть выражены одним только литературным произведением, то в СССР таким произведением вполне может служить «Молодая гвардия» Александра Фадеева» [70].
В.М.: За месяц пребывания в Краснодоне, в сентябре-октябре 1943 года, писатель получил от свидетелей тех событий такой эмоциональный заряд, что перенесенный на страницы романа он всегда будет волновать и зажигать читателя.
Вот эта зажигательность и стала причиной для развенчания его положительных героев и очернения, дискредитации самого писателя.
Н.Петрова: Не улучшило, а скорее обострило обстановку в Краснодоне посещение города известным писателем А.А.Фадеевым [63].
О.Притыкин: ... Фадеев по приезде в Краснодон поселился у матери Олега. Родители других погибших ребят знали, что это писатель, что он собирает материал для книги об их детях, и с нетерпением ждали встречи с ним. Но ... так и не дождались. Когда же, одолеваемые любопытством, сами явились домой к Кошевым, услышали из уст Александра Александровича примерно следующее: «Необходимости в этих встречах нет. Я уже собрал достаточно материала: думаю, общая картина мне ясна» [36].
В.М.: Только гнусный негодяй способен приписать такое А.А.Фадееву. А доктору наук скажу: не обострял писатель обстановку, не обострял!
В те дни Красная Армия полностью освободила Донбасс и многомесячный гул дальнего боя затих. Земля, политая кровью и слезами, одарила людей высоким урожаем, и тачки, вздыбившись оглоблями от перегруженности початками кукурузы, подсолнухами, тыквой, со всех сторон стекались в город. А во дворах кипела молотьба. Но военная обстановка оставалась, и все работали с большим напряжением. И писатель — тоже: редко кому довелось видеть столько горьких материнских слез. А многие родители, чтобы не убиваться на чужих глазах, не теребить еще живую сердечную рану, отказались от встречи с писателем. Так что матерей одолевало не «любопытство», а горе.
Но ложь пачкуна понадобилась главному редактору В.Выхованцу, чтобы распространить ее 700 тысячам читателей газеты именно в юбилей «Молодой гвардии»...
Дабы заткнуть за пояс авторов прежних «сенсаций» и поводить за нос читателей, журналист выдал и такую нелепицу: дескать, на научно-практической конференции в Краснодоне «не исключено, что будут оглашены до сих пор неизвестные документы о деятельности юных подпольщиков. Возможно, благодаря им хоть на часть вопросов прозвучат внятные ответы».
Однако невежд, приткнувшихся к незнакомой теме, не оказалось, и оглашать «неизвестные документы» не пришлось.
Продолжение
|