Героям Сопротивления посвящается...
Главная | Страница 16 | Регистрация | Вход
 
Вторник, 19.03.2024, 16:47
Приветствую Вас Гость | RSS
Меню сайта
Форма входа
В.Минаев. "Молодая гвардия": опять предательство?
Страница 16.
 
 
В.Семистяга, Ю.Козовский: Почти 50 лет прошло с того времени, как уголовные дела Почепцова, Громова и Кулешова стали объектом нашего изучения. Итоги — по­разительные. В протоколах допросов — очевидные проти­воречия, грубые подтасовки.
<...> Следовательно, мы принимаемся за уголовные дела Геннадия Почепцова и его отчима Василия Громова, чтобы поставить вопрос об их реабилитации.
Детальный анализ материалов уголовного дела Г.Почепцова — В.Громова, а также других материалов и доку­ментов, собственное расследование, проведенное нами, показали, что это «дело« зародилось и сфабриковано в тисках НКВД. Однако руку к этому приложили ЦК ЛКСМ Украины, ЦК ВЛКСМ, ЦК КП(б) Украины, а также це­лый ряд должностных лиц высокого ранга.
Так что и Г.Почепцов, и В.Громов были обречены. Ведь если предателя не было, то нужно было его создать, пой­мать и покарать [50].
А.Гордеев: Вот ...специальное сообщение наркома внутренних дел УССР Сергиенко «О гибели подпольной комсомольской организации «Молодая гвардия» в Крас­нодонском районе Ворошиловградской области» от 31 марта 1943 года секретарю ЦК КП(б)У Н.С.Хрущеву. В донесении говорится: «На помощь жандармерии и поли­ции пришел Почепцов Геннадий Прокофьевич, член орга­низации, который, зная о деятельности и составе «Моло­дой гвардии», выдал разведке всю организацию... Преда­тель Почепцов Геннадий Прокофьевич арестован, ведется следствие» [39].
В.М.: Луганские «исследователи» без каких-либо ар­гументов выгораживают предателей. И, строка в строку, как лыком по парче, шьют вину партийной и комсомоль­ской «руке», «тискам НКВД» с одной целью — втереться в шатию строителей «нового порядка» на руинах бывшего СССР. Но не говорят, например, о коллективном обраще­нии родителей молодогвардейцев к судьям военного три­бунала. «Мы, родители погибших наших детей,— писали они в августе 1943 года,— присоединяем свой голос мести проклятым палачам и просим трибунал вынести суровый приговор этим мерзавцам и смертную казнь осуществить на площади, чтобы видел весь народ Краснодона, что эти негодяи получили по заслугам».
А.Гордеев: ...Считать коллаборационизм фашистских пособников «мифом о предателях» или принимать кого-то из них за агента НКВД, как это пытаются делать неко­торые исследователи истории «Молодой гвардии», не толь­ко безнравственно, но и преступно... Фальсификация ис­тории приводит к игнорированию и современных реше­ний правоохранительных органов, в частности президиу­ма Луганского облсуда, который, выполняя закон Украи­ны от 17 апреля 1991 г. «О реабилитации жертв полити­ческих репрессий на Украине», 9 декабря 1992 года рас­смотрел заключение Луганской облпрокуратуры на уго­ловные дела по обвинению Громова и Почепцова и признал, что они осуждены обоснованно и реабилитации не подлежат.
В.М.: Мы убедились, как в процессе защиты предате­лей криводушные искатели исторической правды прибегают к доказательствам порочным методом: грубым иска­жением истины и дискредитацией противной стороны. Таким приемом они еще более уверили, что подзащитные реабилитации не подлежат. Трудно не возмущаться неве­жеством редакций газет, широко распространивших «ис­следования», в которых вместо фактов и доказательств оценочность и эмоциональность, с помощью которых ве­дется обличение прошлого, воспитание у молодежи пре­зрения к истории Отечества. В которых вместо логики — точный расчет на наивного читателя. А разве трудно заметить, что критику прошлого, оценку поступков полувеко­вой давности по меркам нынешней гнилой системы мора­ли, они умышленно прикрывают лоском правдоборства?
 
 
ОТРЫВКИ
художественного романа А. Фадеева
«Молодая гвардия» (М.: Худ. лит., 1955),
в которых фигурируют Вырикова и Лядская
 
— Я без всякого энкаведе останусь. А что? — сердито выставляя свои рожки-косицы, сказала Вырикова.— Раз никому нет дела до меня, останусь и буду жить, как жила. А что? Я учащаяся, по немецким понятиям вроде гимна­зистки: все ж таки они культурные люди, что они мне сделают?
— Вроде гимназистки?! — вдруг вся порозовев, вос­кликнула Майя.
— Только что из гимназии, здрасте!
И Саша так похоже изобразила Вырикову, что девуш­ки снова рассмеялись.
И в это мгновение тяжелый страшный удар, потряс­ший землю и воздух, оглушил их. С деревьев посыпались жухлые листки, древесная пыль с коры, и даже по воде прошла рябь. (Гл. 1, с. 15)
 
* * *
Волнение охватило их. Некоторое время они молчали.
— Давай наметим, с кем поговорить в первую оче­редь,— хрипло сказал Анатолий, овладев собой.— Может быть, начнем с дивчат?
— Конечно, Майя Пегливанова и Саша Бондарева. И, конечно, Лиля Иванихина. А за Лилей пойдет и Тоня. Думаю еще — Лина Самошина, Нина Герасимова,— пере­числяла Уля.
— А эта наша активистка, ну, как ее,— пионервожа­тая?
— Вырикова? — Лицо Ули приняло холодное выраже­ние.— Знаешь, я тебе что скажу. Бывало, мы все в тяже­лые дни резко высказывались о том, о другом. Но должно же быть у человека в душе святое, то, над чем, как над матерью родной, нельзя смеяться, говорить неуважитель­но, с издевкой. А Вырикова... Кто ее знает?.. Я бы ей не доверилась...
— Отставить, присмотримся,— сказал Анатолий.
— Скорей уж Нина Минаева,— сказала Уля.
— Светленькая, робкая такая?
— Ты не думай, она не робкая, она застенчивая, а она очень твердых убеждений.
— А Шура Дубровина?
— О ней мы у Майи спросим,— улыбнулась Уля. (Гл. 31, с. 238)
 
* * *
Биржа труда помещалась в одноэтажном белом доме, на холме, неподалеку от районного исполкома. Неболь­шая очередь в несколько десятков человек, молодых и по­жилых, главным образом женщин и девушек, стояла у входа в здание. Валя издали узнала в очереди одноклассницу по первомайской школе Зинаиду Вырикову. Валя узнала ее по маленькому росточку и по гладким, точно приклеен­ным волосам и торчащим вперед коротким острым косич­кам и подошла к ней, чтобы попасть в очередь поближе.
Нет, это была не одна из тех очередей, в которых не­мало пришлось постоять людям в дни войны — и в хлеб­ной, и в продовольственной, и за получением продкарточек, и даже при мобилизации на трудовой фронт. Тогда каждый старался попасть поближе, и люди ссорились, если кто-нибудь проходил без очереди, используя знакомство или служебное положение. Это была очередь на немец­кую биржу труда, никто не стремился попасть туда раньше других. Вырикова молча взглянула на Валю недобры­ми, близко сведенными глазами и уступила ей место пе­ред собой.
Очередь продвигалась довольно быстро,— входили по двое. Валя, державшая у груди в потной руке паспорт, завернутый в платочек, вошла вместе с Выриковой.
В комнате, где регистрировали, прямо против входа стоял длинный стол, за которым сидели толстый немец­кий ефрейтор и русская женщина с очень нежной розовой кожей лица и неестественно развитым длинным подбо­родком.
И Валя и Вырикова знали ее: она преподавала в красно­донских школах, в том числе и в первомайской, немецкий язык. Как это ни странно, но фамилия ее тоже была Нем­чинова.
Девушки поздоровались с ней.
— А... мои воспитанницы! — сказала Немчинова и неестественно улыбнулась, опустив длинные темные рес­ницы.
В комнате стучали машинки. К дверям направо и на­лево протянулись две небольшие очереди.
Немчинова спрашивала у Вали сведения о возрасте, родителях, адрес и записывала в длинную ведомость. Од­новременно она переводила все эти данные немецкому еф­рейтору, и он заносил все это в другую ведомость по-немецки.
Пока Немчинова спрашивала ее, кто-то вышел из ком­наты направо, а кто-то вошел. Вдруг Валя увидела моло­дую женщину со сбившейся прической, неестественно крас­ным лицом, со слезами на глазах. Она быстро прошла через комнату, одной рукой застегивая кофточку на груди.
В это время Немчинова еще что-то спросила Валю.
— Что? — спросила Валя, провожая глазами эту моло­дую женщину со сбившейся прической.
— Здорова? Ни на что не жалуешься? — спрашивала Немчинова.
— Нет, я здорова,— сказала Валя.
Вырикова вдруг дернула ее сзади за кофточку. Валя обернулась, но, Вырикова смотрела мимо нее близко све­денными, безразличными глазами.
— К директору! — сказала Немчинова.
Валя машинально перешла в очередь направо и огля­нулась на Вырикову. Вырикова механически отвечала на те же вопросы, какие задавали и ее подруге.
В комнате у директора было тихо, только изредка до­носились отрывистые негромкие восклицания по-немец­ки. Пока опрашивали Вырикову, из комнаты директора вышел паренек лет семнадцати. Он был растерян, бледен и тоже застегивал на ходу гимнастерку.
В это время Валя услышала, как маленькая Вырикова резким своим голосом сказала:
— Вы же сами знаете, Ольга Константиновна, что у меня тебеце,— вот, слышите? — И Вырикова стала демон­стративно дышать на Немчинову и на толстого немецкого ефрейтора, который, отпрянув на стуле, с изумлением смотрел на Вырикову круглыми петушиными глазами. В груди у Выриковой действительно что-то захрипело.— Я нуждаюсь в домашнем уходе,— продолжала она, бесстыд­но глядя то на Немчинову, то на ефрейтора,— но если бы здесь, в городе, я бы с удовольствием, просто с удоволь­ствием! Только я очень прошу вас, Ольга Константинов­на, по какой-нибудь интеллигентной, культурной профес­сии. А я с удовольствием пойду работать при новом по­рядке, просто с удовольствием!
«Боже мой, что она городит такое?» — подумала Валя, с бьющимся сердцем входя в комнату директора.
Перед ней стоял немец в военном мундире, упитан­ный, с гладко прилизанными на прямой пробор серо-ры­жими волосами. Несмотря на то, что он был в мундире, он был в желтых кожаных трусиках и в коричневых чулках, с голыми коленками, обросшими волосами, как шерстью. Он бегло и равнодушно взглянул на Валю и закричал:
— Раздевайт! Раздевайт!
 
* * *
Валя пришла в себя уже на улице. Жаркое дневное солнце лежало на домах, на пыльной дороге, на выжжен­ной траве. Уже больше месяца как не было дождя. Все вокруг было пережжено и высушено. Воздух дрожал, раскаленный.
Валя стояла посреди дороги в густой пыли по щико­лотку. И вдруг, застонав, опустилась прямо в пыль. Пла­тье ее надулось вокруг пузырем и опало. Валя уткнула лицо в ладони.
Вырикова привела ее в себя. Они спустились с холма, где стояло здание райисполкома, и мимо здания милиции, через «Восьмидомики», пошли к себе на «Первомайку». Валю то знобило, то бросало в жаркий пот.
— Дура ты, дура! — говорила Вырикова.— Так вам и надо таким!.. Это же немцы,— с уважением и даже подобострастием сказала Вырикова,— к ним надо уметь при­способиться!
Валя, не слыша, шла рядом с ней..
— У ты, дура такая! — со злобой говорила Вырико­ва.— Я же дала тебе знак.
Надо было дать понять, что ты хочешь им помогать здесь, они это ценят. И надо было сказать: нездорова... Там, на комиссии, врачом Наталья Алексеевна с городс­кой больницы, она всем дает освобождение или неполную годность, а немец там просто фельдшер и ни черта не понимает. Дура, дура и есть! А меня определили на служ­бу в бывшую контору «Заготскот», еще и паек дадут... (Гл.31, с. 241,242,243)
 
* * *
В этот же день девушка с «Первомайки», Вырикова, встретила на рынке свою подругу Лядскую, с которой она сидела когда-то на одной парте, а с началом войны разлу­чилась: отец Лядской был переведен на работу в поселок Краснодон.
Они не то чтобы дружили,— они были одинаково вос­питаны в понимании своей выгоды, а такое воспитание не располагает к дружбе,— они просто понимали друг друга с полуслова, имели одинаковые интересы и извлекали обо­юдную пользу из общения друг с другом. С детских лет они перенимали у своих родителей и у того круга людей, с которым общались их родители, то представление о мире, по которому все люди стремятся только к личной выгоде и целью и назначением человека в жизни является борьба за то, чтобы тебя не затерли, а наоборот,— ты преуспел бы за счет других.
<...> Не проявив особенного оживления, они были все же очень довольны, увидев друг друга. Они дружелюбно сунули друг другу негнущиеся ладошки — маленькая Вы­рикова в ушастой шапке с торчащими вперед поверх дра­пового воротника косичками и Лядская, большая, рыжая, скуластая, с крашеными ногтями. Они отошли в сторонку от кишащей базарной толпы и разговорились.
— Ну их, этих немцев, тоже мне избавители! — гово­рила Лядская.— Культура, культура,— а они больше смот­рят пожрать да бесплатно побаловаться за счет Пушки­на... Нет, я все ж таки большего от них ожидала... Ты где работаешь?
— В конторе бывшей Заготскота...— Лицо у Выриковой приняло обиженное и злое выражение: наконец, она могла поговорить с человеком, который мог осуждать нем­цев с правильной точки зрения.— Только хлеб, двести, и все... Они дураки! Совершенно не ценят, кто сам пошел к ним служить. Я очень разочарована,— сказала Вырикова.
— А я сразу увидела: невыгодно. И не пошла,— сказа­ла Лядская.— И жила сначала, правда, неплохо. Там у нас была такая теплая компания, я от них все ездила по ста­ницам, меняла... Потом одна из-за личных счетов выдала меня, что я не на бирже. Да я ей — фигу с маслом! Там у нас был уполномоченный с биржи, пожилой, такой смеш­ной, он даже не немец, а с какой-то Ларингии, что ли, я с ним пошла, погуляла, потом он мне даже сам доставал спирт и сигареты. А потом он заболел, и вместо него поса­дили такого барбоса, он меня сразу — на шахту. Тоже, знаешь, не мед — вороток крутить! Я с того и приехала сюда,— может, схлопочу что получше здесь на бирже... У тебя заручки там нет?
Вырикова капризно выпятила губы.
— Очень я ими нуждаюсь!.. Я тебе так скажу: лучше иметь дело с военными: во-первых, он временно, значит рано или поздно уйдет, ты перед ним ничем не обязана. И не такие скупые,— он знает, что его могут завтра убить, и не так жалеет, чтобы ему погулять... Ты б зашла как-ни­будь?
— Куда ж заходить,— восемнадцать километров, да еще сколько до вашей Первомайки!
— Давно ли она перестала быть вашей?.. Все ж таки заходи, расскажи, как устроишься. Я тебе кой-что покажу, а может, и дам кой-чего, понимаешь? Заходи! — И Выри­кова небрежно ткнула ей свою маленькую негнущуюся ладошку.
 
* * *
В эти дни была доставлена из поселка Краснодон в жандармерию Лядская, и ей дали очную ставку с Выриковой. Каждая считала другую виновницей своих злоключе­ний, и они на глазах невозмутимого Балдера и потешав­шегося Кулешова стали браниться, как базарные торгов­ки, и разоблачать друг друга.
— Извини-подвинься, ты была пионервожатая!..— крас­ная до того, что не стало видно веснушек на ее скуластом лице, кричала Лядская.
— Ох ты, вся Первомайка помнит, кто ходил с круж­кой на Осоавиахим! — сжав кулачки, кричала Вырикова, так и пронзая ненавистную острыми косичками.
Они едва не полезли в драку. Их развели и подержали сутки под арестом. Потом их порознь снова вызвали к вахтмайстеру Балдеру. Схвахив за руку сначала Вырикову, а потом точно так же Лядскую, Кулешов каждой ши­пел одно и то же:
— Будешь еще ангела из себя строить? Говори, кто состоит в организации!
И Вырикова, а потом Лядская, заливаясь слезами и клянясь, что они не только не состоят в организации, а всю жизнь ненавидели большевиков, также как и больше­вики их, назвали всех комсомольцев и всех видных ребят, которые остались на «Первомайке» и в поселке Красно­дон. Они прекрасно знали своих товарищей по школе и по месту жительства, кто нес общественную работу, кто как настроен, и каждая назвала десятка по два фамилий, которые довольно точно определяли круг молодежи, свя­занной с «Молодой гвардией». (Гл. 57, с. 439)
 
 
Показания бывшего полицейского Лукьянова Ф.Н.
11 ноября 1971 года
 
В декабре 1942 года я вторично выезжал по истреблению со­ветских парашютистов, выброшенных в районе с.Ново-Александровка с Соликовским и совместно с полицейскими: Бауткиным, Давыденко, Тукаловым, Герасимовым, Красновым Матвеем, Извариным, Мельниковым и другими полицейскими.
Во время этой операции мы расстреляли четырех парашютистов.
 
Вопрос: Вам известны обстоятельства, при которых были арестованы члены организации «Молодая гвардия»?
Ответ: Сразу после оккупации немцами Краснодона советские патриоты развернули активную антифашистскую деятельность.
На стенах городских зданий стали появляться листовки, призывающие население к борьбе против немецких оккупантов. Кроме того, на самом высоком здании города, на школе десятилетке в го­довщину Октябрьской революции был водружен красный флаг.
Неспокойно было и в районе Краснодона, где на дорогах систематически обстреливались проходившие с войсками немецкие автомашины.
Смелые действия советских патриотов вызывали беспокойст­во у немецких оккупационных властей, но несмотря на принятые меры, выявить советских патриотов Краснодонской полиции до конца декаб­ря 1942 года не удавалось.
В конце 1942 года на одной из улиц Краснодона ночью была разгромлена автомашина с новогодними подарками.
Это событие еще больше привело в ярость немцев и они приказали Соликовскому во чтобы то ни стало установить и аресто­вать лиц, участвовавших в разгроме этой автомашины.
Принятой полицией мерами на Краснодонском базаре был задержан мальчик, продававший немецкие сигареты, которые по всем данным находились в новогодних посылках для немецких солдат.
На допросе мальчик назвал лиц, от которых он получил сигареты, в результате чего были арестованы комсомольцы Мошков и еще один подросток, фамилии которого не знаю.
Массовые же аресты молодежи начались после того, как следователем Захаровым в полицию была привезена Лядская, которая выдала многих подпольщиков.
 
Вопрос: Откуда вам это известно?
Ответ: Когда Лядская была доставлена в полицию, то она содержа­лась не в камере, а в кабинете Захарова и без какого-либо принуждения добровольно заявила о существовании в Краснодоне подпольной комсомольской организации «Молодая гвардия», наз­вав при этом некоторых участников этой организации.
На основании показаний Лядской начались массовые аресты краснодонской молодежи. Так за короткий период времени было аресто­вано свыше 70 девушек и юношей, которые впоследствии приняли мученическую смерть. В уничтожении комсомольцев я также принял участие.
<…> Арестованных вывезли на автомашине в сопровождении по­лицейских: Красинского, Новикова, Бауткина, Мельникова, Авсецина, Журавлева и других, вооруженных винтовками и автоматами, с нами также поехали четыре немецких жандарма, один из которых находился в каби­не шофера.
Раньше нас к месту казни выехали Соликовский, Захаров, Стаценков и офицеры полевой жандармерии…
По приказанию Соликовского с автомашины, стоявшей примерно в 40 метрах от ствола шахты № 5, я, Бауткин, Мельников и другие полицейские стаскивали по одному арестованному, снимали с них верх­нюю одежду и подводили к стволу шахты.
Первых двух молодогвардейцев расстрелял и сбросил в ст­вол шахты офицер немецкой жандармерии, а остальных 11 человек рас­стреляли и сбросили в ствол шахты Соликовский и Захаров.
<…>…По прибытию в полицию, Соликовский приказал мне и еще одному полицейскому возвратиться обратно на шахту № 5.
 
Вопрос: Для какой цели?
Ответ: Для охраны места казни, чтобы туда не подходили местные жители и не обнаружили совершенные нами злодеяния…
 
(Подлинник находится в уголовном деле под № 100275,
хранится в архиве КГБ при СМ СССР в гор. Москве)
 
 
Не факты, а эффекты
Беседа десятая
 
Автор романа «Молодая гвардия» Александр Фадеев как-то сказал: «Я буду принимать покорно любую крити­ку художественных недостатков моего романа. Но я хочу сказать, что я в этом романе не вступил на путь идеализации,— нет! Да, я утверждаю, что люди, изображенные мною, именно такими людьми и были».
Но сегодня критика романа построена на упрощен­ном, кустарном подходе к осмысленным и обобщенным в художественном произведении явлениям действительнос­ти. Авторы оценок исходят только из личных тактических соображений.
Еще в XIX веке литературный критик, публицист, философ В.Г.Белинский о личной оценке сказал, что она может «иметь свой вес, когда дело идет о кушаньи, винах, рысаках, гончих собаках и т.п.; тут могут быть свои авторитеты. Но когда дело идет о явлениях истории, науки, искусства, нравственности — там всякое «я», которое су­дит самовольно и бездоказательно, основываясь только на своем чувстве и мнении...» не может служить основанием для правильных научных выводов. «Критиковать — значит искать и открывать в частном явлении общие зако­ны... по которым и через которые оно могло быть, и опре­делять степень живого, органического соотношения част­ного явления с его идеалом» [69].
Неужели профессиональные журналисты, исследова­тели не знают этого? А о чем бы они писали, если бы А.Фадеев литературным героям дал выдуманные фа­милии?
Его героико-романтическое произведение высоко оце­нили многие известные писатели планеты.
К.Иванцов: ...Напомню высказывания об этом произ­ведении хотя бы некоторых выдающихся Мастеров рус­ской литературы.
М.Шолохов: «Пожалуй, как никто из нас — прозаи­ков — Фадеев обладает чудесной особенностью глубоко и взволнованно писать о молодежи, и в «Молодой гвар­дии» в полную меру раскрылась эта черта его большого таланта».
С.Сергеев-Ценский, высказывая свои суждения о пи­сателе ... опирался на творчество М.Шолохова и А.Фадее­ва. Старый Мастер ставил рядом их книги «Тихий Дон» и «Молодая гвардия». И непременно подчеркивал: «Нужна высота творческого духа, нужны широкие горизонты», что­бы создать такие произведения.
<...> А вот высказывание ... К.Федина: «Я не помню в истории литературы, чтобы романист в такой близости шел вслед за действительными событиями, художествен­но воплощая их в романе, как это сделано в «Молодой гвардии».
<...> Парижская газета «Леттр Франсез» (1949 г., 3 июня), например, писала: «Если история одной цивилиза­ции и один из ее величайших моментов должны быть вы­ражены одним только литературным произведением, то в СССР таким произведением вполне может служить «Мо­лодая гвардия» Александра Фадеева» [70].
В.М.: За месяц пребывания в Краснодоне, в сентябре-октябре 1943 года, писатель получил от свидетелей тех событий такой эмоциональный заряд, что перенесенный на страницы романа он всегда будет волновать и зажигать читателя.
Вот эта зажигательность и стала причиной для раз­венчания его положительных героев и очернения, дискре­дитации самого писателя.
Н.Петрова: Не улучшило, а скорее обострило обста­новку в Краснодоне посещение города известным писате­лем А.А.Фадеевым [63].
О.Притыкин: ... Фадеев по приезде в Краснодон посе­лился у матери Олега. Родители других погибших ребят знали, что это писатель, что он собирает материал для книги об их детях, и с нетерпением ждали встречи с ним. Но ... так и не дождались. Когда же, одолеваемые любо­пытством, сами явились домой к Кошевым, услышали из уст Александра Александровича примерно следующее: «Необходимости в этих встречах нет. Я уже собрал доста­точно материала: думаю, общая картина мне ясна» [36].
В.М.: Только гнусный негодяй способен приписать такое А.А.Фадееву. А доктору наук скажу: не обострял писатель обстановку, не обострял!
В те дни Красная Армия полностью освободила Дон­басс и многомесячный гул дальнего боя затих. Земля, по­литая кровью и слезами, одарила людей высоким урожа­ем, и тачки, вздыбившись оглоблями от перегруженности початками кукурузы, подсолнухами, тыквой, со всех сто­рон стекались в город. А во дворах кипела молотьба. Но военная обстановка оставалась, и все работали с большим напряжением. И писатель — тоже: редко кому довелось видеть столько горьких материнских слез. А многие роди­тели, чтобы не убиваться на чужих глазах, не теребить еще живую сердечную рану, отказались от встречи с писа­телем. Так что матерей одолевало не «любопытство», а горе.
Но ложь пачкуна понадобилась главному редактору В.Выхованцу, чтобы распространить ее 700 тысячам чита­телей газеты именно в юбилей «Молодой гвардии»...
Дабы заткнуть за пояс авторов прежних «сенсаций» и поводить за нос читателей, журналист выдал и такую не­лепицу: дескать, на научно-практической конференции в Краснодоне «не исключено, что будут оглашены до сих пор неизвестные документы о деятельности юных под­польщиков. Возможно, благодаря им хоть на часть вопро­сов прозвучат внятные ответы».
Однако невежд, приткнувшихся к незнакомой теме, не оказалось, и оглашать «неизвестные документы» не при­шлось.
 
Продолжение
Поиск
Архив записей
Друзья сайта
  • Официальный блог
  • Сообщество uCoz
  • FAQ по системе
  • Инструкции для uCoz

  • Сайт создали Михаил и Елена КузьминыхБесплатный хостинг uCoz