Страница 6
Продолжение повести З.Т.Главан "СЛОВО О СЫНОВЬЯХ".
НАС ПАРТИЯ ВЕДЕТ
Организатором и руководителем партийно-комсомольского подполья в Краснодоне был коммунист Филипп Петрович Лютиков. С шахтерским краем связала его пролетарская судьба — с 14 лет, гонимый нуждой, начал трудиться он на шахтах сначала смазчиком подъемных машин, затем электриком. Суровую школу прошел Лютиков в окопах первой мировой войны. Там он впервые услышал о В. И. Ленине, о партии большевиков. Это и определило его дальнейшую судьбу. В годы гражданской войны Филипп Петрович защищал молодую Советскую республику от германских империалистов и внутренней контрреволюции.
Одним из самых главных событий в жизни Ф. П. Лютикова стало его вступление в партию большевиков. Январь двадцать четвертого года. Страна провожала в последний путь Владимира Ильича Ленина. Острой болью отозвалась в сердце Лютикова смерть великого вождя. В эти дни он ясно понял, что его место среди большевиков, и подал заявление в партию.
Коммунист ленинского призыва Ф. П. Лютиков самоотверженно трудится на важнейших народнохозяйственных стройках страны. За ударную работу по восстановлению шахт Донбасса он был удостоен ордена Трудового Красного Знамени. Участвует в сооружении первенца ленинского плана ГОЭЛРО — Штеровской электростанции, рудоремонтного завода в городе Красный Луч. За отличную организацию строительных работ Ф. П. Лютиков был премирован именными золотыми часами.
В октябре 1937 года Филипп Петрович возглавил Центральные электромеханические мастерские треста «Красподонуголь». В течение ряда лет он избирался депутатом Краснодонского городского Совета, возглавлял родительский комитет школы № 4, где учились многие будущие молодогвардейцы. Он часто выступал перед молодежью, делился своим богатым жизненным опытом.
В трудные дни, когда фронт подошел уже совсем близко к Краснодону, Лютиков был назначен райкомом партии руководителем подполья. Во время беседы Лютикову был задан вопрос, не помешают ли ему годы и состояние здоровья взяться за опасную работу — организовать борьбу во вражеском тылу. Филипп Петрович ответил: «Я солдат партии, воля Родины для меня закон. Любое задание партии я готов выполнить. Для коммуниста нет ничего выше, чем доверие партии. Я оправдаю это доверие».
Подпольные комсомольские группы были созданы не только в городе Краснодоне, но и в прилегающих к нему поселках и селах — Первомайке, Краснодоне, Изварине, Новоалександровке, Семейкине, Гундеровке, Таловом.
Ф. П. Лютиков сплотил антифашистские силы в единую подпольную организацию и систематически, изо дня в день направлял ее боевую и агитационную деятельность, руководил всеми группами и звеньями.
Центром партийно-комсомольского подполья стали электромеханические мастерские, которые возглавил коммунист Николай Петрович Бараков. Перейдя на легальное положение, сюда устроился техническим руководителем Ф. П. Лютиков. По его рекомендации были приняты в мастерские коммунисты Д. С. Выставкин, П. И. Румянцев, Н. Г. Телуев, Г. М. Соловьев, комсомольцы Володя Осьмухин и Анатолий Орлов. Электромеханические мастерские полностью оказались в руках патриотов, отсюда тянулись все нити антифашистской борьбы на территории Краснодонского района.
Подпольщики систематически выводили из строя станки, затягивали ремонт шахтного оборудования, то и дело останавливались водокачка и электростанция. По заданию Н. П. Баракова Юрий Виценовский пробрался на шахту № 1 «Сорокино» и подпилил канат подъемника. Оборвавшаяся клеть полностью разрушила шахтный ствол. Оккупантам так и не удалось пустить эту шахту.
Под руководством подпольной партийной организации расширялась деятельность «Молодой гвардии». Ф. П. Лютиков поддерживал связь с ее штабом через Ивана Туркенича и Олега Кошевого, а также через связных Галину Георгиевну Соколову и Евгения Яковлевича Мошкова.
По совету Ф. П. Лютикова Евгений Мошков устраивается директором клуба имени А. М. Горького. Он организует кружки художественной самодеятельности, участниками которых стали многие подпольщики. Директор смог достать для них специальные справки о том, что они находятся на службе и отправке в Германию не подлежат. В клубе проходили заседания штаба, обсуждались и разрабатывались планы предстоящих операций, отсюда многие молодогвардейцы уходили на выполнение боевых заданий.
Филипп Петрович придавал важное значение агитационно-массовой работе среди населения, диверсионным действиям на предприятиях, учил молодежь бдительности и осторожности, требовал неукоснительного соблюдения правил конспирации.
По указанию партийного подполья был организован прием в комсомол молодогвардейцев. Вступая в комсомол, юноши и девушки в своих заявлениях писали: «Прошу принять меня в члены ВЛКСМ. Буду честно выполнять любые задания организации. Если потребуется, то отдам и жизнь за дело народа».
Заявления эти рассматривались комсомольской организацией, и после приема комиссар Олег Кошевой за подписью «Кашук» (подпольная кличка Олега) выдавал временные комсомольские удостоверения, действительные на период войны. Эти билеты печатались в подпольной типографии, собранной молодогвардейцами.
Командиру «Молодой гвардии» Ивану Туркеничу было поручено организовать сбор оружия. Активно этим занимались Володя Осьмухин, Анатолий Орлов и Сергей Тюленин. Добывали они его с риском для жизни, хранили в разрушенном здании бани. На тайном складе лежали автоматы, винтовки, револьверы, гранаты, патроны, взрывчатка.
Уля Громова, Саша Бондарева, Майя Пегливанова, Нина Минаева подготовили необходимый запас медикаментов. В шкафчике на квартире Ули Громовой собралось много бинтов, ваты, йода, индивидуальных пакетов. На случай, если бы немцы все это обнаружили, было приготовлено объяснение: «У меня часто болеет мать, и ей нужны медикаменты».
Накапливались силы для решительной схватки с врагом. На заседаниях неоднократно обсуждался вопрос о подготовке к восстанию, которое должно было начаться в тот момент, когда Красная Армия подойдет к Краснодону.
РЕЮТ КРАСНЫЕ ФЛАГИ
Приближалась 25-я годовщина Великой Октябрьской социалистической революции. Краснодонские подпольщики распространили текст листовки, сброшенной с самолета:
«Дорогие товарищи,
родные люди наши!
Настал день славного праздника — 7 Ноября 1942 года, двадцать пятой годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. 25 лет боролись и трудились мы, чтобы цвела наша родная Советская земля на счастье нам и на счастье нашим детям.
Как лес, поднимались на украинской земле трубы новых фабрик и заводов. Богатыми урожаями колосились украинские нивы. Радостно звучала украинская песня, вольное слово Шевченко, и звенел смех счастливых украинских детей. Красовалась Украина, любимая и уважаемая сестра в семье братских советских народов.
А теперь пламя пожаров стоит над городами и селами родной Украины. Смертоносным громом грохочут наши степи. Стонет под немецкими сапогами Украина-мать, окровавленная, опустошенная, истерзанная проклятыми гитлеровскими палачами.
В огне и громе гигантской битвы встречают советские народы свой большой праздник — двадцать пятую годовщину Октября.
В огне и громе этой битвы куется наша победа.
Красная Армия стойко и героически борется за освобождение советской земли от фашистской нечисти. Она борется за твое освобождение, родной украинский народ!
Много фашистских трупов гниет под Киевом и Одессой, под Керчью и Севастополем, но намного больше падает их сейчас под Сталинградом и у Кавказских гор, где немцы не могут сделать ни шагу, где они захлебываются в своей собственной черной крови. Еще более уничтожающи удары Красной Армии по врагу. Скоро с запада начнут наступать против Германии могучие армии наших союзников.
В партизанских отрядах бей гитлеровцев с тыла! Помогай своим освободителям, своим красным воинам! Пусть увеличивается войско храбрых рыцарей-партизан!
Идет борьба на жизнь и на смерть, жизнь — нам, смерть — немцам. Смерть немцам от оружия Красной Армии! Смерть немцам от оружия героев-партизан!
Смерть немцам от оружия всех советских народов, беспощадных в ненависти к захватчикам и непоколебимых в достижении своей победы.
Двадцать пять лет тому назад партия большевиков повела наш народ к победе над врагом — помещиками и капиталистами. Народ победил. Теперь партия большевиков ведет народ к победе над немецко-фашистскими захватчиками, народ победит!
Сквозь дым пожаров, сквозь тьму немецких тюрем, сквозь кровь и слезы, сквозь море горя, что залило Украину, нам светит солнце победы, солнце Октябрьской революции. Как не погасить солнце на небе, так не погасить и сияния Октября.
Праздник Октября — праздник борьбы за волю и счастье народа. Становитесь на борьбу! Праздник Октября — праздник дружбы народов. Будь верным этой дружбе. Праздник Октября — праздник победы народа над палачами и угнетателями. Борись за победу!
Да здравствует 25-я годовщина Октября!
Да здравствует Всесоюзная Коммунистическая партия большевиков!
Выше знамя священной борьбы за освобождение родной Украины из-под немецкого ига!
Смерть немецким оккупантам!».
Боря обратился ко мне с просьбой:
— Мама, ты можешь дать мне старую простыню? Только ее надо покрасить в красный цвет...
— Зачем она тебе?
— Понимаешь, мамочка, скоро будем отмечать годовщину Октября. Штаб решил вывесить в этот день флаги.
— Простыню я найду. А вот краску...
— Постарайся, мамочка.
И я постаралась. Неподалеку от нас жила женщина, которая еще до прихода немцев красила одежду. Вот я и направилась к ней.
— Что вам нужно покрасить? — Мне показалось, что женщина насторожилась. — Лучше бы принесли мне материю, платье, юбку или что у вас там... Я бы покрасила. Дорого не возьму... Принесите кувшин молока да пышку впридачу.
Пришлось выкручиваться.
— Да краска не мне нужна, знакомой одной, — говорю я. — Сама она болеет, далеко идти не может, вот и попросила меня.
— Туго теперь с красками, — жаловалась красильщица. — Ладно, я небольшой запасец сделала. Так и быть, продам тебе один порошок. Красный, говоришь? — спрашивает она таким тоном, будто догадывается о наших с Борей намерениях.
Я благодарю и, рассчитавшись, поспешно ухожу.
Ночью, когда из комнаты квартирантов доносился могучий храп, я вскипятила воду и покрасила простыню. А утром Боря унес ее.
В канун праздника, уходя с товарищами, Боря сказал мне:
— Мама, ты меня не жди. У нас будет маленькая вечеринка.
Я всматриваюсь в его большие голубые глаза, в открытое лицо и стараюсь понять: правду говорит или успокаивает меня? Боря старается избежать моего пристального взгляда, чмокает в щеку и стремительно выходит из дому. Хлопнула калитка. Кругом стало тихо.
Ночь надвигается быстро. Холодная, ветреная ноябрьская ночь. Я зажигаю коптилку. Окна усеяны мелкими дождевыми каплями. На улице слякоть и беспросветная темень. В комнате за стеной еще гогочут немцы. Но вот и они утихомирились. Кто-то храпит — даже стены вздрагивают. Потрескивает фитиль коптилки, и легкие ажурные тени, разбегаясь, пугливо жмутся по углам.
Я сижу на кровати, дожидаясь сына, и прислушиваюсь к каждому шороху. За окном по-прежнему шумит ветер, мелкий дождь стучит в стекла. Догорев, гаснет фитиль, и плотная тяжелая темнота обступает меня. Я прикасаюсь головой к подушке, и тревожный сон заставляет забыть все...
Просыпаюсь от легкого стука. В темноте белеет пустая постель Бориса.
— Мама, открои скорее, — слышится горячий шепот за дверью.
Входит Борис. Радостно обнимаю его. Он весь мокрый, в грязи, но, прижавшись ко мне, восхищенно говорит:
— Ох и поработали мы сегодня! Ты утром пораньше пойди в город и посмотри. Завтра ведь большой праздник.
Я почистила пиджак Бориса, простирала брюки и повесила их у горячей печки, чтобы к утру высохли.
За окном медленно занимается поздний осенний рассвет. Я уже не ложусь. Наскоро поев, спешу в город.
Дождь уже перестал. На улицах необычное для такого раннего часа оживление. Из поселков, хуторов люди по непролазной грязи пробираются к центру города. Поднявшись на гору, я увидела здание бывшего райпотребсоюза, где недавно работала, и остановилась, пораженная. На крыше развевался по ветру красный флаг.
Люди, удивленные и обрадованные, шли дальше, к школе имени Ворошилова, над которой развевалось самое большое красное полотнище. Здесь, внизу у лестницы, собралась целая толпа. На стене размашисто, с восклицательным знаком выведено: «Заминировано!».
Полицейские с белыми повязками на рукавах мечутся вокруг здания, но никто из них не осмеливается подняться на чердак. А красный флаг, словно подразнивая их, горит и весело реет на ветру.
— Голубчики, родненькие, да кто же это порадовал нас ради такого дня? — сквозь слезы радости приговаривает стоящая позади меня женщина.
Словно перекликаясь, приветственно машут друг другу флаги над шахтой № 1-бис, над самым высоким деревом в парке. Заборы, телеграфные столбы и стены домов белеют листовками. Они повсюду, как цветы, и оттого пасмурный день кажется солнечным.
Полицейские и немцы злобно срывали флаги, разгоняли народ. Люди нехотя расходились, не переставая оглядываться.
Весь день над школой гордо реял флаг, радуя взоры советских людей. Только к вечеру немцы привезли откуда-то минеров, и те осмелились подняться на чердак.
— А мы вчера Москву слушали, — сообщил нам Боря за ужином. — Немцы скоро получат крепко по зубам. Вот увидите.
И действительно, вскоре листовки сообщили краснодонцам о поражении оккупантов на Волге.
Боря пришел домой под утро, усталый, грязный, но счастливый. Закрыв на крючок дверь, он протянул мне сложенный вчетверо листок бумаги.
— Почитай, только потом сожги, — и, раздевшись, повалился на постель.
Это была листовка:
«Товарищи краснодонцы!
Долгожданный час нашего освобождения от ярма гитлеровских бандитов приближается.
Войсками Юго-Западного фронта линия обороны прорвана.
Наши части 25 ноября, взяв станицу Морозовскую, продвинулись вперед на 45 километров. Движение наших войск на запад стремительно продолжается.
Немцы в панике бегут, бросая оружие. Враг, отступая, грабит население, забирая продовольствие и одежду.
Товарищи! Прячьте все, что можно, дабы не досталось оно гитлеровским грабителям.
Саботируйте приказы немецкого командования, не поддаваясь лживой немецкой агитации.
Смерть немецким оккупантам!
Да здравствует наша освободительница — Красная Армия!
Да здравствует свободная Советская Родина!».
Воодушевленные победой наших войск под Сталинградом, молодогвардейцы стали деятельно готовиться к приходу Красной Армии.
ПЕРВЫЙ АРЕСТ БОРИСА
Борис все чаще отлучался из дому по ночам. Зная, что он с головой ушел в боевые комсомольские дела, я успокаивала себя мыслью: Боря выполняет очередное задание штаба. Однако вот уже третий день он совсем не появляется дома, и я начала волноваться.
Наконец не выдержала, пошла к Поповым.
Толя, насупившись, сидел за столом. Увидев меня, он смущенно отвел глаза. Я заметила его растерянность, и недоброе предчувствие сжало сердце.
— Третий день Боря не приходит домой. Я очень беспокоюсь... Ты знаешь, где он?
Не глядя на меня, Толя мрачно проговорил:
— Борис арестован. Его задержали с приемником.
От неожиданности я присела на скамейку. Арестован? Борис арестован?
— Как? Почему же ты не сказал мне? — закричала я в отчаянии.
Толя стал успокаивать меня:
— Не волнуйтесь, его скоро выпустят... Он держится молодцом. Мы сегодня пойдем в полицию.
— Он в полиции? — и, не простившись, я выбежала на улицу.
Наскоро собрав кое-что из продуктов, захватив табака и теплую фуфайку, мы с племянницей отправились в полицию. Оказалось, что торопилась я напрасно. Время еще было раннее, а передачи принимали только с двенадцати часов. Чтобы не томиться четыре часа в ожидании, мы решили зайти к одной девушке... Боря очень хорошо отзывался о ней.
— Я так просила его в тот вечер не брать приемник, будто чуяла беду, — говорила она сквозь слезы. — Но он все стоял на своем. «На Первомайке нужен приемник, — говорит, — и я его должен установить там. Пусть люди знают правду». Я не стала спорить и завернула приемник в одеяло.
Когда Боря переходил темную улицу, его окликнули:
— Стой! Кто идет?
Боря не отозвался и прибавил шагу.
— Стой! Стрелять буду, — повторился окрик, и двое вооруженных вплотную подошли к нему. Боря остановился. Нащупав в одеяле что-то громоздкое, патруль предложил Борису следовать за ним.
В полиции у него отобрали приемник и после краткого допроса заключили в одиночную камеру. Два-три раза в день начальник полиции Соликовский вызывал Бориса на допрос. Он допытывался, где Борис достал приемник, почему не сдал его в комендатуру и что собирался с ним делать. Боря односложно отвечал, что приемник испорчен и его нечего сдавать, что он взял его для изготовления зажигалок.
Все эти подробности узнала знакомая Бориса. Она старалась успокоить меня:
— Я уверена, что он выкрутится.
В двенадцать часов мы отнесли передачу в полицию. Узнать что-либо о Боре не удалось, и я с тяжелым сердцем вернулась домой. Прошла еще одна бессонная ночь. Меня то терзало горькое раздумье, то я утешала себя слабой надеждой.
Поднималась рано с больной, точно свинцом налитой головой. Мучительно медленно ползет время. Приготовила продукты, уложила, а на часах только десять. Не могу больше ждать, выхожу из дому, и вдруг... С горы, весело размахивая руками, бежит Борис. Он кидается ко мне и, подняв, легко кружит вокруг себя.
Обнявшись, входим в дом.
— Ну, рассказывай скорее. Я столько пережила за эти дни.
Но он уже куда-то спешит.
— Некогда, мама. Расскажу потом, — говорит Боря, роясь в своих инструментах. — Я должен сейчас же вернуться в полицию и показать им свои зажигалки. Меня отпустили с условием, что я принесу туда все мое добро... А ловко я провел их! Дурачье, они надеялись что-то у меня выпытать. Не на того напали!
Взяв одну готовую и две недоделанные зажигалки, Боря спешит к двери.
— Не беспокойся, все в порядке. Я у Жени Шепелева был. Собираю раздаренные зажигалки. Чем больше покажу их немцам, тем крепче поверят, что я мастер зажигалочных дел и политикой не занимаюсь. До свидания, мама. Не волнуйся. — Он широко распахивает дверь, но вдруг, захлопнув ее, убежденно обещает:
— А радиоприемник на Первомайке я все-таки установлю.
Увидев зажигалки ручной работы, немцы поверили Борису и отпустили его. Но, отпустив, они установили за ним слежку. В мастерской, где снова стал работать Боря, ежедневно появлялся подозрительный человек. Он вертелся возле Бориса, приглядывался к каждому, кто к нему приходил, прислушивался к тому, о чем и с кем он говорил. Такая опека, конечно, была весьма неприятной.
ТРУДНЫЕ ДЕЛА
Константин Амвросиевич по обыкновению рано утром ходил на базар. Он приносил скудные покупки и с наигранной веселостью говорил:
— Ну вот, считай, еще день прожили.
Сегодня он вернулся озабоченный, возбужденный.
— В городе переполох. Горит какое-то здание. Дымище — солнца не видать! А что горит, допытаться не смог.
Услышав слова дяди, Боря откидывает одеяло и обрадованно переспрашивает:
— Горит, говорите? Вот хорошо! — и украдкой подмигивает мне.
Встает он оживленный, одевается и не перестает кого-то нахваливать:
— Вот молодцы! Спасли тысячи людей от каторги. Все списки в огонь. Замечательно.
— Чем ты восторгаешься, не понимаю? — пожимает плечами Григорий Амвросиевич.
— Как чем? Да тем, что горит биржа труда, — поясняет Боря. — Через нее наших людей отправляли в Германию. А теперь ее нет. Сгорела — и все!
Еще не успели мы забыть о большом пожаре на бирже труда, как в городе заговорили о новых диверсиях. Об этом я хочу рассказать подробнее.
...Боря и его новый друг Женя Шепелев осторожно пробираются небольшим леском к шоссейной дороге на разведку. Идти трудно: кругом глубокие воронки от бомб и снарядов, наполненные водой. Земля топкая, расползается под ногами, вывернуты с корнями деревья.
Выбрав сухое место, они ложатся под старым раскидистым деревом. Здесь надо переждать до наступления темноты.
Лесная настороженная тишина, запах опавшей листвы, знакомый лесной уют навеяли на Бориса воспоминания о чем-то родном и близком. Глубоко вздохнув, он чуть слышно запел:
Кодруле, кодруцуле,
Че май фачь, дрэгуцуле?
Женя слушал, затаив дыхание, удивленно глядя на друга.
— Красивая песня, — задумчиво сказал он, когда Боря умолк. — Жалко только, слов не понимаю.
— Про лес тут говорится. — И Боря тихонько, по-русски, повторил:
Ой ты лес, лесочек мой,
Как живешь, дружочек мой?
— А знаешь, на кого мы с тобой сейчас похожи? — вдруг спросил Борис.
— На кого?
— На гайдуков. Когда-то давно-давно, когда в Молдавии господствовали турки, да еще изменники-бояре, лучшие люди из народа уходили в леса. Там они собирались в отряды и вели борьбу против угнетателей. И народ любил их, песни про них складывал, сказания. Вот послушай:
Крикнул он придворной своре:
«Прочь, не то вам будет горе!
Знайте: есть в лесах дремучих
Много витязей могучих.
И любой из них — Кодрян!
Грозен тысячный их стан!»
— Кодрян, — это один из гайдуцких атаманов. Еще был и Тобулток, Бужор...
Не один Кодрян, а тыща!
Всех бояр тогда разыщем!
Почему, их спросит суд,
Кровь народную сосут?
Пусть попробуют при этом
Отвертеться от ответа!..
— Не удастся! — убежденно сказал Борис. С минуту оба молчали. Оба думали о том, что пройдут годы и народ сложит новые песни о новых гайдуках — обо всех тех, кто, не жалея жизни, боролся с врагами родной земли за счастье народа.
— Вот кончится война, разобьем фашистов, и приеду я к тебе в гости, в Молдавию, — мечтательно заговорил Женя.
— Обязательно приезжай. Понравится тебе моя Молдова, ох как понравится — уезжать не захочешь!
Ребята разведали обстановку в хуторе Волченске, где находилась большая партия военнопленных красноармейцев.
Продолжение
|