Глава 55.
Так ничего и не добившись от уже арестованных подпольщиков, Печечкин отправил полицейских за Артуром Давыденко в надежде узнать от него ещё чьи-нибудь имена. И не ошибся. Парень был настолько перепуган, что назвал всех, даже тех, кого просто подозревал. Назвал также всю группу посёлка Волчанск, куда несколько раз относил готовые листовки. Сообщил, что сводки Советского информбюро принимали у Игната Теплоухова. Что у Васи Беркутова есть подруга – Раула. Что ребята неоднократно упоминали имя Паши Каризо, доставали у него оружие. Что Теплоухов и Козырев часто общались с Колей Мельником. Что очень многие подпольщики работали в клубе, маскировались под артистов. Что задания получали от старших товарищей (от кого именно и как осуществлялась связь, Артур не знал). Сообщил, что Полозова, Шарушинова и Барченко были связными, часто отлучались из города, относили в сёла листовки, но куда именно он не знал, назвать смог лишь только Грумово. Что в Пальвики один раз ходила Надя, а в Новоильинское пару раз бегал Тёма. Сообщил и некоторую другую информацию, назвал ещё несколько имён (но он не знал, имели ли они отношение к подполью).
И никто не заметил, что когда Давыденко выходил из кабинета Печечкина, за ним следило несколько пар глаз. Что узники потом сообщат товарищам на свободе о том, что Артур Давыденко посещал кабинет Печечкина, беседа, судя по всему, проходила мирно, так как Артура не били и сразу отпустили. А друзья на воле уже всё сопоставят и придут к общему выводу. И гулять Артуру Давыденко осталось совсем недолго. Его бывшие товарищи вынесут ему суровый приговор и приведут его в исполнение.
Печечкин позвонил в Изломово и Волчанск (благо, связь в это время была исправна) и потребовал привезти в город обе эти группы. А полицейская подвода поехала по городу за новыми жертвами. В списке появились новые имена: Раула Крошева, Паша Каризо, Николай Мельник, Люда Кравцова (Артур сообщил, что часто её видел с Полозовой и Шарушиновой), Дмитрий Кардышев (является другом Дымова и Козырева), а Илья Ванич – брат Кардышева, и они тоже были дружны между собой, и Ванича Артур часто видел с Дымовым и Козыревым. Также в этой компании Давыденко несколько раз встречал Ваню Халтурина и Рому Лузина.
* * *
-А ну говори, где твой сын?! – орал Барсуков на пожилую женщину – мать Паши Каризо.
-Да как же я могу знать, где он? Он ведь мне не докладывает, - оправдывалась беззащитная женщина. И получила беспощадный удар по лицу.
-Отвечай! – требовал Барсуков.
-Мамочка, - бросилась девочка к своей матери. Барсуков схватил Веру за косы.
-Где твой брат?! – гаркнул он ей в ухо. Девочка вздрогнула, сжалась.
-Не знаю, - пролепетала она.
Поняв, что ничего не добьётся, Барсуков приказал оставить в доме Каризо засаду.
А Паша Каризо и Рома Лузин тем временем направлялись к Роминому дому. Они собирались помочь своим товарищам в тюрьме, планировали устроить им побег. Они ещё не знали, что в полиции появился новый список, в котором числились и они оба. У них сейчас было много дел, и к Ромке они хотели заскочить ненадолго, мимоходом. Но, не доходя до места квартала за два, Пашка резко затормозил, остановил друга, оглядывая улицу, выпалил:
-Валим отсюда скорее, - и, развернувшись, отправился прочь, увлекая за собой Рому.
-Паша, что случилось? – не понял Ромка.
-Там полиция, - сказал на ходу Паша.
-Откуда?! – удивился Рома.
-Откуда я знаю? – буркнул Паша. Он о чём-то сосредоточенно думал.
-Но там у меня бутылки и гранаты остались, - сообщил своему командиру Рома.
-Где? – коротко поинтересовался Паша.
-На сеновале, в сене завалены.
-Надо надеяться, что не доберутся. Они нам могут ещё пригодиться.
Какое-то время ребята шли молча.
-Паша, а куда мы сейчас идём?
-Ко мне.
-Паша, там тоже могут быть, наверное, - затронул Рома друга за руку.
-Знаю, - ответил Паша. – Надо проверить.
-Вроде бы чисто, - заметил Лузин возле дома Каризо и направился уже ко входу в дом.
-А ну подожди, - резко остановил его Павел.
-Ты чего? – не понял Рома.
-Тишина какая-то подозрительная, - сказал Паша, оглядываясь по сторонам и поправляя свою шапку. – Пойдём-ка отсюда!
-Но куда?
-В лесу домик есть. Там пока побудем. Потом обратно вернёмся.
И они отправились в лесную избушку, о которой Каризо узнал от Толи Петрова, и в которой несколько дней назад обитали Вера Каменщикова и Раула Крошева.
* * *
Люда Кравцова сидела возле окна и смотрела на улицу. Вот уже несколько дней у неё на душе было очень тревожно. Люда не знала, из-за чего арестовали первых товарищей – Олега, Илью и Сергея. Но подозревала, что это было случайно, что ребята совершили какую-то незапланированную организацией глупость. Клуб тщательно обыскали и опечатали. Ей передали решение штаба, что она может покинуть город. Но, посоветовавшись со своими подругами Надей Полозовой и Юлей Шарушиновой, девушки решили остаться в городе и продолжить работу. Но через несколько дней совершенно неожиданно были арестованы несколько товарищей, среди них и Надя с Юлей. По городу прошёл слух, что подполье раскрыто. Арестовывали всё новых людей. Люде передали приказ штаба – срочно всем покинуть город. Но Люде уходить было некуда. Родня у них была вся далеко – за линией фронта. А здесь, в городе, жила только семья папиного брата. Но к ним она идти не собиралась, так как самого дяди не было, он был на фронте, а семья их была многочисленная и жила впроголодь. Люда не хотела становиться для них обузой. Да и понимала, что если её у них обнаружат, то их здорово накажут за укрывательство подпольщика. Люда понимала, что рано или поздно придут и за ней. Но пока этого не произошло, она продолжит свою работу! Будет продолжать писать и клеить листовки. Игнат Теплоухов был арестован, а другой связи с Москвой она не знала. Не знала, у кого из ребят есть ещё приёмники. Поэтому тексты листовок составляла сама, проявляла в этом всё своё творчество, на которое была способна. Вот и сейчас у неё в столе лежали листовки, которые она собиралась расклеить сегодня ночью.
Мама что-то готовила на кухне. С мамой Люда лишний раз говорить не хотела. Понимала, что она тревожится за свою дочь, переживает, просит рассказать, чем так опечалена её дочь последнее время. Но Люда не была ещё готова к этому разговору. Рассказать маме об организации она не имела права, но и успокоить свою родительницу девушке было нечем. Врать она не умела и не хотела, а правда была неутешительная.
Люда подошла к своему пианино, погладила его нежно, прощаясь. Села за него, подняла крышку, ненадолго задумалась и уверенно нажала на клавиши. По дому понеслась мелодия, которую старательно и уверенно выводили девичьи пальцы, раздался мелодичный голос девушки:
-Как высоко над нами наше небо!
Любимой Родины лежат под ним края.
Цветут луга, шумят колосья хлеба –
И всё для нас растит страна моя!
И не объять, и взором не окинуть
Поля пшеничные, деревни, города,
И наших рек не вымерять глубины,
Не сосчитать на пастбищах стада!
И даже тот поёт про наше небо,
Кто нашей Родины дорог не исходил,
Кто никогда под этим солнцем не был,
Но свет его по песням полюбил!
И если кто Отчизну нашу тронет,
То наше мужество и всю любовь свою
Мы отдадим стране, что не уронит
И не отдаст своих знамён в бою!
Песня закончилась, смолк голос девушки. Она так увлеклась этой песней, своими мыслями, что не заметила, как в комнату вошла мама, встала возле двери.
-Доченька, что ты поёшь? – мягко сказала женщина. – Сейчас вон время-то какое тревожное, услышат на улице, забрать ведь могут.
Ох, мама-мама, не понимала она и не знала, что над её дочерью нависла серьёзная опасность, и за гораздо большую провинность перед «новой властью», чем песни.
-Так надо, мама, - посмотрела дочь на обеспокоенное лицо своей матери. И уже мягче добавила:
-Я так хочу, мамочка. Не волнуйся.
Девушка вновь повернулась к пианино. На этот раз раздалась суровая революционная песня:
-Слезами залит мир безбрежный,
Вся наша жизнь – тяжёлый труд,
Но день настанет неизбежный,
Неумолимо грозный суд!
Лейся вдаль, наш напев! Мчись кругом!
Над миром наше знамя веет
И несёт клич борьбы, мести гром,
Семя грядущего сеет.
Оно горит и ярко рдеет,
То наша кровь горит на нём,
То кровь работников на нём.
Пусть слуги тьмы хотят насильно
Связать разорванную сеть,
Слепое зло падёт бессильно,
Добро не может умереть!..
Девушка уже почти допела песню до конца, как в дверь раздались тяжёлые удары, послышались грозные окрики:
-А ну открывай немедленно!
У девушки ёкнуло сердце: «Вот оно! Вот и закончилась её безоблачная жизнь – жизнь на свободе». Она не представляла, что её ждёт впереди, могла лишь только догадываться. Мать её побледнела, руки её опустились.
-Зачем ты это пела, дочка?
-При чём тут песни? – Люда соскочила со своего места. – Мама, не открывай пока! Печь растоплена?
Она рванулась к своему столу, распахнула его. Ничего не понимающая мать только вымолвила:
-Да.
А в дверь барабанили изо всех сил:
-А ну открывайте, а то дверь вышибем!
-Может открыть им? – неуверенно спросила мать.
Люда сунула в огонь печи кипу исписанной бумаги, сказала:
-Теперь открывай, мама, - опять отошла к своему пианино.
В открывшуюся дверь ворвались трое полицейских во главе с Барсуковым.
-Попалась, голубка! – зло разглядывая девушку, вымолвил он. – В печи посмотрите! – приказал он своим подручным, заметил, как девушка изменилась в лице, села на табурет возле пианино.
-Так что ты там сейчас пела? Долой тиранов, говоришь? И кто же у тебя тираны? – он заметил в глазах девушки испуг, неуверенность. Но она тихо сказала:
-Вы, - и отвернулась.
-Что?! – пробасил Барсуков, подскочил к ней, ударил по голове. Хоть удар и показался ей сильным, но она смогла удержаться на табурете, вцепилась руками в пианино, отвернулась.
-Что вы делаете? – негодующе закричала мать, ринулась на защиту своей дочери, но голос Люды её остановил:
-Мама, не надо. Не лезь!
Из кухни пришёл полицейский, радостно сообщил:
-Вот, нашли в печи! Обгорела уже вся! Но текст ещё можно разобрать! – он сунул обгорелую листовку Барсукову, тот мельком глянул на неё:
-Собирайся, красавица, пойдёшь с нами! – приказал он Люде. Она молча встала и начала одеваться.
-За что вы её? – подалась вперёд её мать.
-Твоя дочь партизанка! – пробасил Барсуков. – И за это ответит!
-Как так? – не понимала женщина. – Доченька? – Мать ринулась к своей дочери, та её обняла, попыталась успокоить:
-Не волнуйся, мамочка, всё будет хорошо, - она погладила свою маму по голове, отвернулась и направилась к двери.
В тюрьме уже больше не было места в единственной женской камере, поэтому Люду поместили в отдельную маленькую комнатку, которая раньше была просто вспомогательным, запасным помещением. С одной стороны располагался кабинет Барсукова, с другой – камера мужчин. Люда была пока одна. Из кабинета Барсукова раздавались окрики полицейских, свист плетей, стоны. Но Люда попыталась не обращать на них внимания. Она села в углу камеры, начала вспоминать счастливое довоенное время, школу, мысли её переключились на дни оккупации, появившихся у неё друзей, клуб, репетиции, концерты, как она ходила с ребятами по ночам расклеивать листовки. Как ребята? Интересно, кто сидит в соседней камере? Может, кто из своих там есть? А кого сейчас мучают в кабинете Барсукова? Бедный! Она поёжилась. А что ей самой предстоит впереди?
Вдруг дверь распахнулась:
-Выходи! – грозно окликнули её. Люда почувствовала, как внутри у неё всё похолодело. Ох, как не хотелось ей никуда идти! А хотелось, наоборот, вжаться в эту стену и остаться на месте! Но делать нечего. Поволокут силой (Люда это понимала), а насилие над собой она не терпела и не выносила.
Привели её в кабинет Печечкина, посередине которого стояла… Надя Полозова. Люда её еле узнала, так та уже была избита и измучена.
-Знакомы? – спросил Печечкин.
-Нет, - не задумываясь, ответила Надя. Люда стояла в нерешительности, не зная, что ответить.
-А ты что скажешь? – повернулся к Люде Печечкин.
-В клубе видела, но мы с ней не общались, - тихо и медленно говорила девушка, отворачиваясь от Печечкина.
Надя усмехнулась.
-Врёшь, - повысил голос Печечкин.
-Нет, - прошептала Люда.
-А это чьё? – сунул ей под нос Печечкин обгорелую листовку.
-Не знаю, - говорила девушка.
-Из печи в твоём доме достали!
Люда посмотрела на него открытым взглядом, сказала:
-Я ничего не знаю и ничего говорить не буду.
-Ах, ты! Заговоришь ещё!
Он попытался ударить её по лицу, но она успела увернуться. Он рассвирипел. Надя, наблюдавшая за этой сценой, рассмеялась. Тогда он подскочил к ней. Схватил её за руку, прошипел:
-Поговорю с тобой ещё, стерва! В камеру её пока, - он, с силой сжал её руку, выворачивая, потянул на себя, приблизился к ней почти вплотную, - Побеседуем ещё, - шипел он ей почти в самое лицо. Надя изловчилась и вцепилась зубами ему в руку, державшую её. Печечкин заорал, отскочил от неё, сжал пострадавшую руку здоровой.
-Ах ты, тварь! На скамью её! – орал он.
-Что, ублюдок, не понравилось?! А нам каково?
И пока с Нади сдёргивали остатки одежды и волокли её к скамье, она изрыгала из себя страшные ругательства в адрес Печечкина и его прихвостней. Люде стало жутко смотреть на всё это, она сжалась вся, отвернулась.
Надю истязали недолго – она быстро потеряла сознание. Её уволокли в камеру.
-Ну что, красавица, насмотрелась на свою подружку? Так же хочешь или поговорим? – подступил к ней Печечкин.
-Чего вы хотите? – медленно проговорила девушка.
-К кому в Пальвики ходила твоя подруга? С кем ты расклеивала листовки? Чем вы ещё занимались? Назови своих руководителей?..
-Не много ли сразу-то всего вы хотите узнать? – перебила она начальника полиции.
-А ты можешь и не сразу всё говорить, - ответил он ей почти уже ласково. – Ответишь сейчас на часть вопросов. Мы тебя домой отпустим. Там подумаешь, всё напишешь и нам принесёшь, - убеждал он девушку. – Красивая ведь ты и молодая ещё совсем. Жить тебе да жить ещё. А то ведь с этими со всеми пойдёшь, - он кивнул на дверь кабинета. Люда задумалась, тянула время.
-Ну? – спрашивал её Печечкин. Люда взглянула на него прямо, открыто, сказала, произнося отдельно каждое слово:
-Я ничего вам более говорить не буду. И вы от меня ничего не узнаете. Я готова умереть вместе со всеми.
-На скамью её! – пробасил Печечкин. К ней кинулись полицейские, но она увернулась от них, зло посмотрела:
-Не цапайте! Сама разденусь, - и, краснея от стыда, что вынуждена это делать перед этими чужими ей мужиками, она скинула с себя одежду.
Сколько её мучили и истязали, она не помнила, боли почти не чувствовала. Все её мысли и всё её сознание были заняты только тем позором, что ей пришлось испытать. Сколько это продолжалось, Люда уже не помнила. Но всему бывает конец! Даже самому ужасному. Её вернули обратно в камеру. Она перевернулась на живот, подложила под голову руки, задумалась. Если их, девушек, так мучают, то каково же тогда ребятам? И ей их стало так жалко! За стеной, у Барсукова, опять кого-то терзали, она это отчётливо слышала. Из коридора слышны были звуки патефона, чьи-то крики. У неё сердце разрывалось от всего этого!
Ближе к ночи в камеру открылась дверь, и втолкнули двух девушек, тоже изрядно избитых. Как Люда узнала позднее, это были Тося Мальцева и Сима Кудельцева из села Изломово.
* * *
Митя Кардышев почти весь день отсутствовал дома, вернулся только под вечер. Ничего не подозревая, распахнул дверь, вошёл и заметил бледное лицо матери, её испуганные глаза, прижатые к губам ладони. Уже только позднее понял, что в доме кавардак, вещи все разбросаны… На Митю набросились два полицая, заломили ему руки назад, связали. Он так и не успел ничего понять. В доме была засада? Но почему? На его след могли как-то выйти? Но как?
-Попался! – издевательски проговорил один из полицаев. Митя промолчал, не зная, что ответить. Пока что он не мог избавиться от растерянности. Его ощупали быстрые и цепкие руки полицаев, достали из кармана пистолет.
-А вот и ещё одна улика, - довольно ухмыльнулись полицейские и переглянулись между собой. Наконец Митя начал овладевать собой.
-Почему ещё одна? Разве ещё что-то нашли? – спросил он.
-А как же!
-И что, интересно? – не мог понять Митя.
-Шагай давай, в тюрьме с тобой разговор будет!
-Сыночек, - подалась к нему мать.
-Не волнуйся, мама, я скоро вернусь, - успокоил её сын.
-Ну-ну, - бросил ему полицейский и подтолкнул дулом автомата к двери.
Когда Митю привели в тюрьму, по всему зданию неслось:
-Время за дело приняться,
В бой поспешим поскорей.
Нашей ли рати бояться
Призрачной силы царей?
Всё, чем держатся их троны,
Дело рабочей руки…
Сами набьём мы патроны,
К ружьям привинтим штыки…
Пока дежурный полицай в коридоре записывал Митю, он наслаждался звуками и словами этой песни. Она неслась, казалось бы, из всех камер, мощный, звучный хор состоял как из мужских, так и из женских голосов. Митя в душе уже начал подпевать, сердце его рвалось вслед этой песне. А вот полицейским этот хор и эта песня не нравились. Они с ног сбились, бегая по камерам и успокаивая народ. В одной из камер завязалась потасовка. Из другой камеры вывели… Игната Теплоухова. Он был уже изрядно избит, лицо - в синяках и кровоподтёках. Митю обуяла ещё большая ненависть к людям в этой чёрной форме. Он едва сдерживался, чтоб не наброситься на них, но связанные за спиной руки мешали ему сделать это. Он только подобрался, выпрямился, губы его невольно сжались. Он взглянул на своего товарища, тот тоже посмотрел на него, отвернулся, его втолкнули в одну из дверей. А Митю повели по коридору, ввели в кабинет, за столом – Печечкин, рядом – Барсуков и ещё двое полицейских. Печечкин внимательно его оглядел.
-Твоё? – кивнул он на стол. Митя узнал свой пистолет, что изъяли у него при обыске и магазин от автомата, который он стащил у одного из немцев, но Паше Каризо передать не успел. Так вот о какой улике они говорили? А Мите казалось, что он его надёжно спрятал.
-Нет, - Митя отвернулся от стола.
-Не отпирайся, у тебя ведь нашли! – говорил Печечкин вставая.
-Понятия не имею, где вы всё это нашли! – отвечал Кардышев. К нему подскочил Барсуков, сунул кулаком по лицу, но парень отвернулся, поэтому удар получился смазан, не сильный.
-Пользуетесь тем, что я связан? Бьёте беззащитного? – усмехнулся Митя. – Вы это только и умеете. А развязать меня у вас кишка тонка.
-Развяжи, - буркнул Печечкин. Митю развязали. Он потёр свои затёкшие запястья рук.
-Вот теперь и поговорить можно, - сказал он, глядя на Печечкина.
-Твоё? – повторил свой вопрос Печечкин.
-Нет. Я вам уже ответил, - говорил Митя.
-С кем на машины нападал?
Митя округлил глаза:
-Какие машины? – удивился он.
-Ты тут не строй из себя обиженного, - Печечкин подошёл к нему. – Мы всё про тебя знаем! И про листовки, и про оборванную связь, и про машины, и про поезд, что недавно взорвали. Это ведь ваших рук дело? – Печечкин внимательно, изучающе смотрел на парня. И тот медленно и внятно произнёс:
-Да, моих. Я вас уничтожал, как мог и об этом не жалею, - говорил Митя, глядя прямо в глаза Печечкина.
-Кто с тобой был? – Печечкин отошёл к столу.
-Я не буду отвечать на этот вопрос.
-Кто вами руководил?
-И этот вопрос я, пожалуй, оставлю без ответа.
-С кем была связь в Грумово?
-Не знаю, я не связной.
-А кто у вас связные? – не отступал Печечкин. Митя в упор посмотрел на него, сказал:
-Я больше не буду отвечать на ваши вопросы. Можете не утруждать себя ими. И не тратить время.
-На скамью его, - устало произнёс Печечкин. Двое полицейских подскочили к Мите, но высокий и сильный парень раскидал их в разные стороны. Подскочил Барсуков, ударил Митю со всего взмаха плетью по голове, по лицу, Митя на короткое время прикрыл глаза, и Барсуков в это время опрокинул его на пол, его скрутили, вновь связали. Избивали его плетьми прямо на полу, связанного. Но кроме стона от него больше ничего уже не добились.
А Игната Теплоухова тем временем допрашивал Рошшер – следователь гестапо. Игнат впервые был в его руках и в этой комнате – сплошь залитой кровью: в углу стоял бревенчатый, ничем не прикрытый стол, на котором находились разные плети, свитые из проволоки с гайками разных размеров на концах, лежали разные крючья, тиски, иглы, шомпола, с потолка свисала петля, посередине комнаты находилось странное сооружение, которого Игнат раньше никогда не видел. К нему были прикреплены наручники и какие-то ремни. В другом углу стояла жарочная печь, из огненного её зева были видны раскалённые металлические прутья. Игнату стало по-настоящему жутко. Что его ждёт здесь? В кабинете у Печечкина всё было ясно. А здесь что? Игнат представил перед собой тех мужчин, с которыми он сидел в одной камере, в каком виде и состоянии возвращали их с допросов. Они даже идти сами не могли, их приносили и вбрасывали в камеру.
Но внешне Игнат старался не показывать ни страха, ни смятения. Он должен выдержать всё! Он должен и обязан вынести всё, что бы с ним ни делали! Иначе будет ещё страшнее, ещё ужаснее. Он вспомнил слова клятвы: «Клянусь хранить в глубочайшей тайне всё, что касается моей работы в организации. И если для этой борьбы потребуется моя жизнь, я отдам её без минуты колебания. Если же я нарушу эту клятву, то пусть моё имя будет навеки проклято, а меня самого покарает рука товарищей».
-С кем нападал на машины? Кто вами руководил? – тем временем спрашивал его Рошшер. Игнат собрался с мыслями и решительно сказал: -Я не буду отвечать на ваши вопросы! И что бы вы со мной ни делали, какие бы инквизиторские и средневековые пытки, - при этих словах он усмехнулся, обводя глазами комнату, - вы ко мне ни применяли, больше ни одного слова от меня не услышите! – с вызовом говорил он.
-Где хранится оружие? – попытался Рошшер задать ему ещё вопрос. Но Игнат больше не проронил ни слова, молча ждал дальнейшего развития событий. И они не замедлили наступить: по знаку Рошшера Игната схватили, привязали и приковали к этому странному сооружению. Руки и ноги заломили так, что они уже начали ныть и болеть. Но пока было терпимо. На предыдущем допросе, в кабинете Печечкина, его только били плетьми. Было очень больно, но Игнат смог выдержать, ни единого его вскрика или стона враги не услышали. Что ждёт его сейчас? Он приготовился вынести всё, сжал зубы так, что скулы заболели. Заметил, как немец достаёт из печи раскалённый добела прут. Нервы парня напряглись до предела. «Молчать!» - была его единственная мысль. Он наблюдал, как немец подносит к нему этот страшный прут. Душа Игната забилась в панике, зубы непроизвольно сжались ещё сильнее. Вот он уже возле тела… Игната пронзила дикая, доселе неизведанная ему боль, зубы его разжались, крика он сдержать не смог. Он сам не понял, как это произошло. В ту же минуту заиграл на полную громкость патефон. И его раздирающий душу крик потонул в «Рио-Рите».
* * *
Один из оставшихся на воле коммунистов-подпольщиков – Константин Яковлевич Мудрецов – готовил с Каменщиковым, Струнным, Иванильченко и другими побег ребят из тюрьмы. Они тщательно подготовились к этому, проработали разные варианты. Всё уже было спланировано, оставалось доработать мелкие детали и назначить время. Но внезапный арест Мудрецова и Иванильченко нарушил все планы. Были арестованы несколько человек из железнодорожных мастерских, с которыми Игнат Теплоухов общался чаще всего.
Глава 56.