Продолжение книги Владимира Минаева "Молодая гвардия": опять предательство?"
Страница 23.

 

 

Советская литература по своему идейно-художественно­му качеству, а в особенности по мастерству, за последние 3-4 года не только не растет, а катастрофически катится вниз. Мало, очень мало явлений, которые можно было бы выдвинуть хотя бы как относительный образец. А все это происхо­дит потому, что люди, способные дать этот, хотя бы относи­тельный образец, перегружены по уши чем угодно, но только не творческой работой, хотя большинство из них в течение десятилетий зарабатывали свой литературный опыт и мастер­ство буквально горбом и без их примера никаких талантов и гениев из молодежи самопроизвольно возникнуть не может, как не могло бы быть Пушкина без Державина, Ломоносова, Грибоедова, Жуковского, Батюшкова.

Мы никогда не вылезем из кризиса драматургии, если для таких драматургов, как Корнейчук, Симонов, Погодин, Лавре­нев, Леонов, Ромашов, Софронов, Арбузов, Якобсон и некото­рые другие, их работа над пьесами не станет их главной рабо­той, а все остальные их нагрузки — второстепенной, подсобной работой. Ведь все эти люди, за некоторыми исключениями, работают над пьесами урывками, никто не успевает дорабо­тать свои пьесы до необходимого уровня, все пишут либо то­ропливо, либо вообще слишком мало пишут, либо уже вовсе не пишут... а без их высокого примера никакую талантливую молодежь воспитать невозможно.

Какая может быть поэзия, если такие поэты, как Твардов­ский, Симонов, Тихонов, Бажан, Самед Вургун, Грибачев, Иса­ковский, Кулешов, Венцлова, Сурков, Рыльский, Щипачев и некоторые другие, работают не на все тысячи и тысячи отпу­щенные им господом богом поэтических сил, а не те две соба­чьи силы, которые удается высвободить из-под бремени так называемых «общественных нагрузок». До тех пор, пока не бу­дет понято абсолютно всеми, что основное занятие писателя (а особенно писателя хорошего, ибо без хорошего писателя не может быть хорошей литературы, и молодежи не на чем учить­ся), что основное занятие писателя – это его творчество, а все остальное есть добавочное и второстепенное, – без такого пони­мания хорошей литературы создать невозможно.

Проза художественная пала так низко, как никогда за вре­мя существования советской власти. Растут невыносимо нуд­ные, скучные до того, что скулы набок сворачивает, романы, написанные без души, без мысли, а в это время те два-три де­сятка отличнейших прозаиков, которые одни только и могут дать сегодня хотя бы относительные образцы прозы, занима­ются всем, чем угодно, кроме художественной прозы.

<…> Я не могу делать доклада на плену­ме, я не могу работать ни в Союзе писателей, ни в каком дру­гом органе до того, как мне не дадут закончить мой новый роман «Черная металлургия», – роман, который я считаю са­мым лучшим произведением своей жизни и который, я не имею права скромничать, будет буквально подарком народу, партии, советской литературе. Мне давали на 1 год «отпуск». Что же это был за «отпуск»? Шесть раз в течение этого года меня по­сылали за границу. Меня беспощадно вытаскивали из Магни­тогорска, Челябинска, Днепропетровска еще недели за две до заграничной поездки, чтобы участвовать в подготовке докумен­тов, которые отлично могли быть подготовлены и без меня, притом примерно столько же уходило на поездку, потом неде­ля на то, чтобы отчитаться. 2 месяца ушло на работу в Комите­те по Сталинским премиям, в проведении Всесоюзной конфе­ренции сторонников мира 1951 года. В условиях этого так на­зываемого «отпуска» я имел для своих творческих дел вдвое меньше времени, чем для всего остального.

<…> Вы, мои това­рищи по Союзу писателей, просто должны, обязаны сделать все, чтобы этот роман был написан. А для этого я должен быть решительно и категорически освобожден от всякой остальной работы. Не дать мне сейчас закончить этот роман — это то же самое, что насильственно задержать роды, воспрепятствовать родам. Но я тогда просто погибну как человек и как писатель, как погибла бы при подобных условиях роженица.

Если бы в 1943 году я не был освобожден решительно от всего, не было бы на свете романа «Молодая гвардия». Он смог появиться на свет, этот роман, только потому, что мне дали возможность отдать роману всю мою творческую душу». [73, с. 430-433]

 

25 августа 1953 г. Фадеев направил обширную записку в Президиум ЦК КПСС Г.М.Маленкову и Н.С.Хрущеву «О ЗАСТАРЕЛЫХ БЮРОКРАТИЧЕСКИХ ИЗВРАЩЕНИЯХ В ДЕЛЕ РУКОВОДСТВА СОВЕТСКИМ ИСКУССТВОМ И литературой И СПОСОБАХ ИСПРАВЛЕНИЯ ЭТИХ НЕДОСТАТКОВ».

В записке он привел веские доводы острой надобности в решении таких наболевших вопросов:

В дополнение к записке Фадеев направил 4 сентября 1953 года письмо в Президиум ЦК КПСС тем же адресатам «ОБ УЛУЧШЕНИИ МЕТОДОВ ПАРТИЙНОГО, ГОСУДАРСТВЕННОГО И ОБЩЕСТВЕННОГО РУКОВОДСТВА ЛИТЕРАТУРОЙ И ИСКУССТВОМ», в котором прибавил обоснованные предложения по таким наболевшим вопросам:

[100, с. 84-88]

В сентябре 1953 г. Фадеев направил тем же адресатам письмо «Об одной вредной передовице «Правды», о тяжелом положении МХАТ и еще раз о передаче идейно-художественного руководства искусством в руки партийных органов».

В письме А.Фадеев подверг жесткой критике низовые партийные организации, которые «на деле «руководят» театрами всесоюзного, республиканского и областного значения, государственными консерваториями, творческими союзами, создавая всюду недопустимое двоецентрие в руководстве… А горкомы, обкомы и ЦК нацкомпартий смотрят на это сквозь пальцы, ибо это «освобождает» их от непосредственного руководства подведомственными им театрами и учреждениями искусства.

Эту незаконную власть низовых парторганизаций ловко используют посредственные актеры, писатели, музыканты – члены партии, чтобы выдвинуться». [100, с. 89-92]

Находясь в творческом отпуске, Фадеев подготовил свое вступительное слово на XIV пленуме Правления ССП, который был намечен на 21-24 октября 1953 г. Он собирался вскрыть «негодную практику руководства в Союзе писателей». Первым недостатком Фадеев считал отход беспартийных писателей от активной работы в Союзе, вторым недостатком – это то, что ранее раскритикованные за идейные ошибки в своих произведениях писатели предоставлены сами себе и никто в Союзе писателей и критики не замечают их положительной работы, и заслуживают реабилитации. Он был возмущен заведенной Сурковым и Софроновым «Личной карточкой», которую половина членов Союза писателей отказалась заполнять. Во вступительном слове Фадеев писал: «Вот эти методы припугивания в сочетании с наклеиванием ярлыков «националиста», «космополита», «формалиста» или пособника тем и другим и третьим на любого писателя, допустившего ту или иную ошибку, и составляет главный пафос того, с позволения сказать, «направления в литературе», которое возглавляет т.Софронов».

На собрании партийной группы Правления ССП против критических замечаний Фадеева выступили Софронов, Грибачев, Бубеннов, Суров, Первенцев, Кожевников, Твардовский. Они резко возражали Фадееву и предлагали не объявлять какую-то «амнистию» ошибавшимся писателям. Таким образом Фадеева отстранили от активной работы на пленуме и он отказался делать вступительное слово. Фадеев просился на прием к Хрущеву и Маленкову, но на его письма не дали ответа.

В письме В.В.Ермилову 4 мая 1956 г. Фадеев рассказал, что против его предложений в ЦК был Сурков, и что «именно его информацией обо мне создано было мнение, что это – плод моей «депрессии» и что самым лучшим для моей персоны будет сделать вид, как будто их и не было». И далее он писал:

«А последняя записка покажет тебе, что еще задолго до съез­да писателей я хотел сильно выправить положение в Союзе Пис<ателей>. Однако партгруппа при поддержке Суркова вста­ла против, и в ЦК тоже высказались против моего вступитель­ного слова, обязав выступить только в прениях и пойти на ком­промисс в смысле формулировок. Дело уже шло на явное от­странение меня как председателя, — все «указания» мне пере­давались через Суркова, и фактически я видел, что не понят в лучших своих стремлениях и что относятся ко мне, как к не­рвнобольному или неуравновешенному и капризному челове­ку, который все хочет сделать «по-своему» вопреки уже нала­женному руководству во главе с Сурковым» [101, с. 213]

Заботясь о судьбе литературы, которая «унижена, затравлена, загублена» хрущевским «самоуверенно-невежественным руководством партии», Фадеев решился ценой своей жизни привлечь внимание высшего руководства страны к проблемам культуры, потому что был убежден в справедливости мудрых слов Карла Маркса: «Культура, если она развивается стихийно, а не направляется сознательно, оставляет после себя пустыню».

Откуда у А.А.Фадеева столько мужества, силы воли, страстной любви к советскому искусству? Какого же Фадеева на самом деле ославили, втоптали в грязь и забыли?

 

 

 

Александр Фадеев родился 23 декабря 1901 года. Как личность сформировался в суровые годы Гражданской войны: при колчаковщине 16-летним юношей он стал подпольщиком и прошел путь от рядового бойца и политрука пулеметной команды до комиссара бригады. На руководящую политическую работу его выдвинул Сергей Лазо, который руководил Военным советом и формировал из партизанских отрядов Народно-революционную армию в Приморье.

В ночь на 5 апреля 1920 г. в бою с японскими интервентами в г.Спасске-Дальнем Фадеев был тяжело ранен. Бойцы коммунистического отряда по болотам, по пояс в ледяной воде вынесли его из японского окружения. А Сергей Лазо, Всеволод Сибирцев и Алексей Луцкий были арестованы японцами, упакованы в джутовые мешки и переданы белогвардейцам, которые на станции Муравьев-Амурский сожгли их заживо в топке паровоза.

Воинская часть, в которой был Фадеев, была переброшена в Забайкалье против атамана Семенова, и после его разгрома весной 1921 года Фадеев был избран делегатом от Народно-революционной армии Дальневосточной республики на Х съезд партии. Вместе с другими делегатами съезда штурмовал бунтующий Кронштадт. 18 марта 1921 г. был тяжело ранен и пролежал 5 месяцев в госпитале в Ленинграде. Встав на ноги, Фадеев поступил на учебу в Горную академию, но закончить ее не пришлось: в феврале 1924 года Центральный Комитет партии направил его на профессиональную партийную работу на Северный Кавказ.

С 1926 по 1932 год Фадеев являлся одним из руководителей Российской ассоциации пролетарских писателей (РАПП). По инициативе М.Горького, основоположника литературы социалистического реализма, в 1934 году был создан Союз писателей СССР. С 1939 по 1944 год А.Фадеев был генеральным секретарем Правления этого Союза. После 2-летнего отпуска, полученного для написания «Молодой гвардии», его вновь в 1946 году избрали генеральным секретарем СП СССР и в этой должности он пробыл до 1954 года, и до конца жизни оставался одним из руководителей Правления.

В 1935 и 1938 годах Фадеев с делегацией писателей и журналистов посетил Чехословакию и написал цикл очерков «По Чехословакии».

Вместе с Алексеем Толстым в группе писателей Фадеев побывал в воюющей Испании – в Барселоне, Валенсии, осажденном Мадриде, на фронте под Брюнетто и Гвадалахарой – и на родине Сервантеса.

В первые месяцы войны Фадеев оставался в Москве и занимался организаци­онной работой самого разного характера: проводил антифашистские вечера, был одним из организаторов Всеславянского митинга в Москве, выступал на радио, вел переписку с зарубежными деятелями культуры, помогал писателям-беженцам из Прибалтики, Белоруссии, Украины, Молдавии, налаживал эвакуацию писателей-москвичей. С 23 августа по 10 сентября он вместе с Шолоховым и Е. Петровым выезжал на Западный фронт в армию И.С.Конева. С фронта он передал текст очерков «Штурм немецкой обороны», которые печатались в «Правде» 30 и 31 августа.

В качестве специального военного корреспондента «Правды» и Советского информбюро Фадеев выезжал несколько раз в действующую армию, и в центральных газетах появились его очерки и статьи с Западного, Калининского, Центрального, Южного и Ленинградского фронтов. Он дважды был в осажденном Ленинграде, первый раз пробыл там три месяца (с апреля по июль 1942 года), второй – полтора месяца. Потом работал по 15-16 часов в день. «С утра пишу, вечером – в Союз, в ЦК и т.д. и безумно устаю» - писал он матери. Вскоре появилась его книга-дневник «Ленинград в дни блокады».

В 1948 году А.Фадеева оторвали от работы над дополнениями к роману «Молодая гвардия» для подготовки первого после войны международного конгресса деятелей культуры в защиту мира, прогресса и демократии, который проходил в Польше, в г. Вроцлав. В своем докладе Фадеев сказал: «Необходимо, чтобы голос прогрессивной интеллигенции звучал, как колокол, по всему свету в защиту мира и демократии».

В апреле 1949 года на первом Всемирном конгрессе сторонников мира (Париж-Прага) оформилось Движение сторонников мира – массовое движение против войн и милитаризма. Руководящим органом Движения был создан в 1950 году Всемирный Совет Мира. Его первым председателем был избран французский физик и общественный деятель, Нобелевский лауреат Фредерик Жолио-Кюри, вице-президентом был избран Александр Фадеев.

С 1951 года Фадеев был председателем Комитета по Сталинским премиям в области литературы и искусства, председателем редакционной коллегии академического собрания сочинений Л.Н.Толстого, председателем комиссии по Архиву А.М.Горького. В 1950 году он был избран в Совет Союза по Сорочинскому избирательному округу, в 1951 г. – депутатом Верховного Совета РСФСР по Бологовскому избирательному округу. С 1939 по 1956 год – он член ЦК КПСС, с 1946 по 1956 г. – депутат Верховного Совета СССР. В 1939 и 1951 годах награжден орденом Ленина.

Для участия в работе Бюро Всемирного Совета Мира и на сессиях ВСМ, в работе Всемирного конгресса сторонников мира Фадеев выезжал в Берлин, Варшаву, Вену, Женеву, Лондон, Нью-Йорк, Пекин, Рим, Стокгольм, Хельсинки.

19 апреля 1951 года он пишет А.Ф.Колесниковой: «…Все планы моей жизни сломала жестокая действительность. Из-за своей чудовищной перегрузки, начавшейся с Варшавского конгресса, я не смог доделать до конца свою «Молодую гвардию». Наивно было бы просить отпуска в течение зимы: одно дело напирало на другое, и – поездки, поездки, превратившиеся для меня из счастливой возможности познавать – в тяжелый крест. И так всегда, к концу своего трудового года (т.е. к весне), я начинал выбиваться из сил и болеть» [73, с. 364]

Вот пример череды поездок Фадеева за границу: в январе 1951 г. он в Женеве на заседании Бюро ВСМ, 19-26 февраля 1951 г. – в Берлине на сессии ВСМ, с 17 апреля 1951 г. – на заседании Бюро ВСМ в Хельсинки и там же 26 июля провел встречу с финскими писателями.

Трудно вместить в эту книгу описание деятельности А.А.Фадеева как в военные, так и в последующие мирные годы. Составители сборника «А.А.Фадеев. Материалы и исследования» раздел «Летопись жизни и творчества А.А.Фадеева» с 1924 по 1945 год изложили на 165-ти страницах мелким шрифтом.

 

 

 

Первое произведение А.Фадеева – повесть «Разлив» – увидело свет, когда автору было 22 года, в 25 лет вышел его роман «Разгром». Перегруженный общественной работой он в 1929-1940 годах написал 4 части романа о Гражданской войне «Последний из Удэге».

13 декабря 1945 года Фадеев в дневнике записал: «Сегодня в 8 ч. вечера закончил «Молодую гвардию».

Идейность романа, истина, правда выражены в факте заботы молодогвардейцев о своем народе и Родине и в факте заботы автора романа донести это и особенность эпохи потомкам. В письме к болгарской школьнице Светле Фадеев писал: «В изображении Ульяны Громовой, Любы Шевцовой и других молодогвардейцев я старался придерживаться жизни. Но все-таки моя книга «Молодая гвардия» – роман, и, как во всяком романе на историческую тему, в нем вымысел и история настолько переплетены, что трудно отделить одно от другого».

Если этого не знают критики Фадеева, то они полные невежды в литературоведении; если же они знают своеобразие технологии, творческой «кухни» эпического показа исторического события, создания романных ситуаций, то эти критики, злонамеренно пороча и произведение и его автора, выступают в роли примитивных лжецов.

Вот что сказал Фадееву о его «Молодой гвардии» в 1946 году авторитет в литературном труде П.А.Павленко:

«…Для меня эта твоя книга кажется чудом. Я не умею разложить ее на материальное составное, она как «единое дыхание» цельна и легка… Нет, это одна из самых вдохновенных книг всей русской литературы, она не написана, она спета!» [102, с. 432]

Но не все написанное в романе первой редакции устраивало самого Фадеева. И на одной читательской конференции на вопрос «смотрите ли вы на «Молодую гвардию» как на законченное произведение», он ответил так:

«Не знаю, будете ли довольны, но мне, как большинству писателей, придется еще неоднократно возвращаться к «Молодой гвардии» и в той или иной степени ее подправлять. Дело в том, что для вас это произведение, уже вышедшее в свет, а стало быть его можно обсуждать. А для меня это еще совсем не остывший кусок металла, до которого еще нельзя дотронуться рукой, много еще не вижу. Мне нужно еще некоторое время, чтобы я мог объективным глазом посмотреть на все, и тогда придется с годами некоторые вещи постепенно поправлять, дополнять, вычеркивать».

На читательской конференции 19 декабря 1946 года Фадеев говорил:

«Я хочу сказать несколько слов о своей книге. Я лично не считаю роман «Молодая гвардия» законченным. Уже прошел довольно большой срок, прошла не одна читательская конференция. В романе есть недостатки, но их трудно поправить. Мне придется вернуться к нему не раз и не два и более объективным взглядом оценить некоторые детали. Я выслушал некоторые замечания читателей, и они принесли мне большую пользу». [102, с. 129]

В декабре 1947 года в «Правде» была опубликована статья «Молодая гвардия» в романе и на сцене», в которой отмечалось высокое достоинство романа, отмеченного Сталинской премией Первой степени, и в то же время автор подвергся критике за большое внимание к панике при эвакуации города и отсутствие партийного руководства комсомольским подпольем. Имена реальных участников событий давали повод критикам упрекать автора художественного романа за его отступление от действительности.

Как Фадеев отреагировал на критику, рассказал в своих воспоминаниях С.А.Герасимов, кинорежиссер, драматург, народный артист СССР: «Он стоял перед писательской организацией, собравшейся на экстренный секретариат, и, словно размышляя, объяснял, почему получилось так, что книга стала предметом суровой критики. Он говорил:

— По-видимому, я увлекся. Я увлекся молодостью, видя в ней и настоящее, и прошедшее, и будущее. И потерял чув­ство пропорции. И получилось объективно так, что чисто лирическое начало заслонило все остальное. Видимо, я выхватил из жизни то, что совпадало с этой лирической струк­турой, и проходил мимо того, что непосредственно не совпа­дало с ней. Из поля моего зрения ушли факты всенародной борьбы с немецким фашизмом, и вся книга получилась вследствие этого неточной, а проще сказать — неверной. Мне надо работать над книгой еще и еще — и я, конечно, сделаю это.

Фадеев выполнил свое обещание, хотя только он сам мог знать, насколько это было нечеловечески трудно. Он решил сделать это потому, что видел в этом, казалось непосильном, труде требование исторической правды. С малых лет войдя в революцию, Фадеев готов был, как и каждый большевик, взять весь положенный ему груз на свои плечи». [103, с. 461, 462]

Для дополнения у Фадеева появился основательный материал: сведения о партийном подполье в Краснодоне, письма краснодонцев, воспоминания партизана Николая Чернявского, члена штаба «Молодой гвардии» Василия Левашова, рабочих электромастерских при шахте «2-бис», родственников Н.П.Баракова, Ф.П.Лютикова, Н.Г.Соколовой, материалы майора Смирнова, присланные Фадееву писательницей О.Марковой из Свердловска, свидетельства военнослужащего А.В.Петрова о рассказе в январе 1943 года И.Туркенича об организованном им партизанском отряде в селе Александровке Станично-Луганского района, который оборонял село в течение месяца.

В письме коллективу молодежи паровоза имени «Молодой гвардии», который взял повышенные социалистические обязательства, Фадеев писал:

«Сердечно приветствую вас в вашем начинании и буду рад узнать о его результатах. Имя «Молодой гвардии» ко многому обязывает. В известном смысле я тоже принял уча­стие в соревновании: мною к 16 июля была закончена пере­работка романа «Молодая гвардия», в связи с той крити­кой, которой подвергся роман за недостаточное изображе­ние деятельности большевистской подпольной организации в Краснодоне и Ворошиловградской области. Теперь эти замечания мною учтены и написано около 10 печатных ли­стов нового текста. Таким образом, в романе действуют те­перь не только «молодогвардейцы», но и взрослые подпольщики...» [73, с.372]

Новые сведения помогли писателю во второй редакции романа повысить остроту разыгравшейся трагедии, живее и выразительнее изобразить многих героев. В своем творчестве А.Фадеев искусно, мастерски сочетал в своих персонажах личную жизнь и их патриотизм, качества души и конкретные дела, гражданский долг, веру в идею и волевые качества. В этом он равнялся на русскую классическую литературу, которую считал лучшей в мире. О ней он писал венгерскому литературному кружку молодежи так: «Она в лучшем смысле слова гуманистична, пронизана любовью к простому человеку, труженику – прежде всего к труженику-крестьянину, к так называемому «маленькому человеку» большого города. Русской классической литературе присуща вера в будущее, в справедливое устройство жизни… Русских классиков можно безбоязненно давать читать детям: при всей жестокой правдивости в изображении тем­ных сторон жизни, русские классики никогда не скатыва­ются к грубому натурализму, к физиологии…

<…> Между прочим, современная советская литература стремится усвоить эти лучшие стороны своих классических предшественников и этим выгодно отличается от современ­ной буржуазной литературы Западной Европы и Америки, порвавшей с наследием своих классических предков и скатившейся в болото аморализма».

Склонность и тяга Фадеева к портретному письму выделяют его «Молодую гвардию» литературной живописью. Скажем, с какой убедительной силой нарисован групповой портрет молодогвардейцев! А как поражают литературные портреты материнских рук! Или лилии – «Точно изваяние… Ведь она не мраморная, не алебастровая, а живая, но какая холодная!». Отвратителен портрет унтера Петера Фенбога, тело которого было обвито лентами из прорезиненной материи, разделенными на меленькие карманчики, в которых была валюта многих стран света, золотые кольца, перстни, золотые зубы, драгоценные камни. Образ этого душегуба не выдуман Фадеевым, он видел такого немца на фронте под Ржевом. Борис Полевой в своих воспоминаниях дословно передал слова Фадеева о немцах за завтраком у полкового комиссара Юсима:

«–…Чудовищно!.. Вы, товарищ Юсим, понимаете: столько времени носить на теле брезентовые вериги и держать в пришитых к ним кармашках всякую валюту, награбленную в разных странах, а в самых нижних, что на животе, золотые коронки, сорванные с зубов, какие-то жалкие золотые се­режки, вырванные из чьих-то ушей, пустяковые брелочки, перстеньки... Да, да, да. Вы подумайте, во сколько же ртов залез этот мерзавец, чтобы набить несколько мешочков ко­ронками!

Мы знаем, о ком он говорит. Мы видели этого приземи­стого, длиннорукого, рыжего эсэсовца, с которого при обыске стащили эти пропахшие потом брезентовые вериги. Мы втроем допрашивали его, и до сих пор, вспоминая это, не­вольно содрогаешься от омерзения. Но гул самолетов уже перешел на знакомый свист. Идут в пике. Стреляют». [103, с. 313]

Труды А.Фадеева были изданы после его смерти в сборнике «За тридцать лет». Еще одна рукопись много лет хранилась в архиве Фадеева и была издана в 1961 году Детгизом под заголовком «Повесть нашей юности».

В 1952 году Фадеев начал писать роман о металлургах и намечал закончить его к началу 1957 года. Но большая загруженность в СП и ВСМ и болезни отрывали его от творческой работы. У него развился склероз сосудов сердца и аорты, появилась сердечная аритмия. Вернувшись из Осло, А.Фадеев и его 7-летний сын заболели печеночной болезнью – желтухой, которая у Фадеева перешла в хронический гепатит.

Весной 1955 года его поразил полиневрит: с апреля по июль он пролежал в больнице. В письме Ф.П.Булочникову он сообщал: «Писать я не мог, потому что полиневрит этот ударил и в кисти рук; я не мог держать в руке не то что ручку или карандаш, а даже ложку, а это, как ты понимаешь, для старого солдата хуже всего». [73, с. 622]

В работе ХХ съезда КПСС (14-25 февраля 1956 г.), на котором была «одобрена деятельность ЦК по преодолению культа личности Сталина и его последствий» Фадеев не участвовал, так как находился на лечении. Из больницы он писал А.Ф.Колесниковой:

«Теперь почти равное время уходит на жизнь в «обычных условиях» и на жизнь в больнице. Последнее мое заболевание было особенно тяжелым. С 13 января и по сей день я в больнице, долго, долго лежал. И выпустят, наверно, только в последних числах марта.

<…> Учитывая, что я пишу большой роман и часто болею, мне предоставили возможность так изменить характер работы, чтобы она не была связана с служебными часами и частыми поездками. Как один из секретарей Союза писателей, я по-прежнему не свободен от излишних и (увы!) чрезмерных (по затрачиваемому времени) заседаний; но теперь я принимаю писателей только по своему выбору, а «не сплошняком» и — на дому; и работа у меня не административно-организацион­ная, а более интеллектуальная — доклады, статьи, чтение рукописей, переписка с писателями на периферии, беседы с на­чинающими, очень много редакторской работы и т. п. За гра­ницу меня посылают теперь значительно реже — только в тех случаях, когда я здоров и сам соглашаюсь ехать. Но зато мне приходится больше уделять времени работе Советского коми­тета защиты мира и, особенно, возиться с делегациями из-за границы, что является делом довольно канительным, хотя и важным и часто интересным в смысле познавательном. Но что возросло до геркулесовых столбов — так это — многосторон­няя деловая переписка с самыми разными людьми, помощь им в самых различных жизненных просьбах! Я уже не говорю, на­сколько выросло количество депутатских дел, поскольку я уже третий раз избран от одного и того же округа и меня уже хорошо узнали в этих местах Чкаловской области». [73, с. 660, 663]

За три недели до трагического дня Александр Фадеев забрал сына Мишу из санатория и они жили на даче в Переделкино. Навестившим Фадеевых соседям Лебединским 12 мая 1956 года Александр Александрович рассказал, что ночью мучился бессонницей и несколько порошков снотворного не помогли. «Здоровье у меня настолько неудовлетворительно, -- говорил он, – что последние анализы, которые были произведены уже после того, как я вышел из больницы, свидетельствуют о том, что у меня в крови появились ядовитые вещества…».

Когда гости ушли, Фадеев с сыном Мишей поехали в Москву, он занялся своим обычным делом, сходил с сыном в парикмахерскую, наведался к С.Я.Маршаку и вечером вернулся на дачу. Утром 13-го мая он отказался от завтрака, попросил Мишу пойти погулять, но тот не послушался и увлекся книгой. Фадеев поднялся в свою комнату, позвонил своей сестре, Татьяне Александровне, и сказал, что очень плохо провел минувшую ночь, что ему тягостно одиночество. В эти дни его жена, Ангелина Осиповна, была на гастролях вместе с МХАТом в Югославии. В 12 часов раздался выстрел: в дачном поселке нередко стреляли из ружья. Миша поднялся к отцу и увидел его неживое лицо, отброшенную в сторону руку с пистолетом, а на груди – кровь…

На следующий день друг А.Фадеева, работник ЦК КПСС, рассказал, что в ЦК было заседание по поводу самоубийства Александра Александровича и решили этот случай свалить на алкоголизм. К.А.Федин, один из руководителей правления СП СССР, вызвал В.И.Зарахани, секретаря Фадеева, и, заплакав, сказал: «Валерия Иосифовна, это ужасно, но ничего сделать нельзя». Союзу писателей пришлось смириться с шельмованием одного из своих руководителей. А на похоронах А.А.Фадеева было море народа.

В истории нашей страны не раз бывало, когда при смене верховной власти будто из-под земли появлялась камарилья шкурников, словно из-под воды всплывала клика прилипал и виртуозных трубадуров дурацких новаций. Тогда Хрущев развязал войну с культом личности и по невежеству своему породил процветающий поныне культ двуличности. Честный и прямой Фадеев оказался один на один с тем режимом.

 

Продолжение

http://www.narodsopr.ucoz.ru/index/stranica_24/0-399