Страница 6.

 

 

В.Полищук: Если бы описать те преступления УПА против польского и украинского народов, на которые лишь есть доказательства, то нужно было бы издать отдельную книжку, приводя только сами факты без комментариев, на сотнях страницах мелким шрифтом [32].

В.М.: Как видим, реальная биография Е.Стахива ни «широкоформатная», ни «остросюжетная». А за абсурд­ными лозунгами, за словами «пробрались в Николаев», «пробивались к Одессе», «журнальчики подпольные» не скрывается даже дутый ущерб, причиненный фашистам. Нет даже мухи, чтобы сделать из нее оуновского слона.

Разговорами вокруг да около, подчеркнутым и катего­ричным отрицанием коммунистического подполья Стахив и его помощники по перу обнажили тщательно скрывае­мое — легальный характер работы оуновских ячеек и союзнические отношения между «подпольщиками» и гитле­ровцами. Это подтвердил и проект закона «О восстанов­лении исторической справедливости в борьбе за свободу и независимость украинского государства в период с 1939 г. до 50-х годов XX столетия», разработанный на основе вывода Института истории Украины Национальной ака­демии наук.

Несмотря на пронационалистические позиции, исто­рики не смогли спрятать правду и вынуждены были запи­сать в статье 2-й законопроекта: «Период после 22 июня 1941 года до весны 1943 года считать началом активных действий и вооруженной борьбы членов ОУН против пра­вящего коммунистического режима на территории Укра­ины».

Следовательно, Е.Стахив на Донбассе с Гитлером не воевал. И только однажды сказал правду: «Мы пришли воевать, имея лозунг «Украина — для украинцев», и ло­зунгом был «Смерть Сталину!» Таким образом, личность Е.Стахива выявилась вполне определенно: он лживый мемуарист, намерения его нечестны и верить ему нельзя. Очевидная недостоверность его рассказов оказалась само­разоблачительной и, что более важно, характеризующей нынешних украинских политскульпторов: они из песка лепят статуи национальных героев. Лепят горячо желае­мые лики, игнорируя истинные, документальные автопор­треты.

Вот В.Кубийович, председатель УЦК, главный иници­атор и участник создания дивизии СС «Галичина», пи­шет: «8 марта 1943 года я написал письмо генерал-губер­натору Франку с просьбой принять меры в деле создания добровольного вооруженного формирования на террито­рии генерал-губернаторства, которое вместе с немцами воевало бы против большевиков... Была опасность, что немцы организуют его без согласия украинской обществен­ности. В этой ситуации я решил вмешаться в эти дела» (В.Кубійович. Мені 85.- Париж-Мюнхен, 1985.- С. 109-110).

И вот его выступление 28 апреля 1943 г.: «Формиро­вание галицийско-украинской дивизии по образцу СС — это для нас не только награда, но и обязательство, чтобы активное сотрудничество с немецкими государственными органами продолжать вплоть до победного окончания вой­ны». (Львівські вісті.— 28.04.1943 г.).

Е.Стахив: ...О борьбе украинцев за свою независимость молодежь должна знать и изучать ее. Из учебников исто­рии надо изъять клевету о сотрудничестве «украинских буржуазных националистов» с гитлеровскими захватчи­ками (Вісті з України. - №28.- 1994).

В.М.: С.Бандера и Н.Лебедь подписали с представите­лем абвера доктором Макертом договор, по которому ОУН перешла в полное подчинение германского командования, и оно использовало ОУН-УПА для подавления партизан­ского движения, для ведения боевых действий против Красной Армии.

Украинский советский писатель Ярослав Галан (за­рублен топором бандеровцами в 1949 году за разоблачи­тельные статьи о них и сатанинском Ватикане) в очерке «Чему нет названия» в 1945 году привел отрывки из ряда заявлений Герасимовского, представителя «Центрального руководства ОУН-б». Так, на встрече 4 марта 1944 года с криминал-комиссаром Паппе, например, заявил: «...В не­легальной работе строго предусмотрено не действовать против Германии, а подготовиться к решительной борьбе против русских». «Если же в отдельных местах и проис­ходили акты антинемецкого саботажа, то это никогда не было по приказу бандеровской группы, а делалось само­вольно украинцами из преступных побуждений».

На встрече с представителем гестапо 23 марта 1944 года Герасимовский, в частности, заявил: «...ОУН будет передавать немцам сообщения военного характера из рай­онов за линией советского фронта. ОУН будет держать свои боевые части за линией советского фронта и будет вредить советскому подвозу, базам подвоза, центрам воо­ружения, складам — активным саботажем...»

Вот такая ваша, господа-паны, «борьба на два фрон­та». И неспроста заместитель министра юстиции Украи­ны Н.Хандурин в пояснительной записке к проекту лож­ного закона «О восстановлении исторической справедли­вости...» отметил: «Из вывода Института истории видно, что борьбу с националистами в западных областях совет­ская власть осуществляла прежде всего руками выходцев из восточных областей Украины. Противостояние было длительным и жестоким».

Чтобы воскресить в памяти достоверный образ «бор­цов» за Украину, обратимся к творческому наследию Д.Павлычко — не сегодняшнего однодумца националис­тов, снискавшего доверенность властей криводушием и лестью, а «покончившего с собой прежним» советского поэта, лауреата Государственной премии УССР имени Т.Г.Шевченко, который по свежей памяти событий выра­зился об оуновцах искренне и метко:

 

 

И вот веское заключение известного поэта Василия Симоненко, которого норовили «приватизировать» неооуновцы.

 

Эти слова не вырубить из истории.

 

 

а неправда от дьявола (посл.)

 

 

Бургомистром Кривого Рога был избран инженер Сер­гей Шерстюк. Когда в город прибыли походные группы и проводили собрание о провозглашении самостийности, он заявил: «Какое может быть провозглашение самостийнос­ти в маленькой комнате? Оно должно быть при большом количестве народа». Именно тогда и решили его избрать и не ошиблись — Шерстюк был прекрасный организатор, хороший работник, большой патриот. Хорошо наладил снабжение продовольствием, в городе был порядок, рабо­тали школы, театр, кино, выступала капелла бандуристов, издавали газету «Дзвін». Редактором газеты был Михаил Пронченко (кажется, родом из Апостолова — небольшого городка неподалеку Кривого Рога), его помощником — Иван Потапенко. Я заходил в редакцию, отпечатал там несколько статей — под псевдонимом Павлюк.

Это была хорошая газета. И вдобавок их типография печатала нам листовки, брошюры. Пронченко, между про­чим, издал тогда сборник своих избранных стихов «Коб­за». Он был комсомольский поэт, в 1930-х годах сидел в лагерях, откуда возвратился в 1940-м. Мне очень нрави­лись его стихи. Некоторые строки я и до сих пор помню.

<...> Криворожская группа действовала совершенно легально. При городской управе существовало бюро ОУН, где правил Я. Потичный, и отдел пропаганды, которым заведовал Д. Горбачев.

<...> ...Тот Горбачев — член ОУН — упек в тюрьму Пронченка с Потапенком, немцы их ликвидировали в Днеп­ропетровске.

<...>Где-то 7-8 ноября вместе с моими приятелями Олегом Витошинским и Андреем Пащуком мы ехали в Фастов в пустом товарном вагоне и думали, что не выживем — так было холодно. В Фастове пересаживались на другой поезд — через Бердичев на Львов.

<...> Когда я еще только приехал во Львов, перед по­ездкой в Краков, через каких-то 5-10 дней заскочил в Перемышль к своим родным, которых так долго не видел. Проведал их, снова возвратился во Львов и решил: еду в Берлин — мой брат сидит «у криміналі» (как член прави­тельства Стецько), надо найти возможность его увидеть.

Я имел хорошие документы, поехал.

<...>Ребята мудро поступили — зарегистрировали нас аген­тами-заготовителями своего учительского кооператива. Поэтому можно было свободно передвигаться. Как-то они снова посылали свои машины в Кременчуг за махоркой, предложили ехать и нам. Если не ошибаюсь, тронулись 19 марта. Еще стояли морозы, и было довольно снега. Добра­лись до Гришино, переночевали, а на следующий день на­чалась оттепель, все тает, машины грузнут. Как-то добра­лись до Межевой и увязли напрочь.

<...> Из Новомосковска я поехал в Днепродзержинск, имел контакт с ОУН. Там у Алексея Самойленко выпро­сил пять кило муки на галушки. Оттуда поездом добрался в Кременчуг. Встретил случайно на улице секретаршу из редакции — Цыбулю, и она мне сообщила о несчастье: арестовали Щепанского, у него как раз был Петр Олейник — галичанин, других ребят, Надю Мойленко. Всего 15 человек. И меня ищут.

<...> Теперь я сам должен убегать — через Днепр по мосту, где стоял двойной контроль: воинский и гестапов­ский. Первый проверял военнослужащих и людей, кото­рые работали для войска, а гестапо — гражданских. Я знал, что на последнем пропаду, поэтому шел тем боком, где были военные, показал им документ, что я переводчик немецкой армии. А со второй стороны гестаповцы кричат: «Давай его сюда». Солдаты сказали: «Нет, он принадле­жит нам».

Так я счастливо перешел на другую сторону в Крижов, стал ждать поезда. А на железнодорожной станции — немецкий солдат и местный милиционер. Милиционер сразу бросился ко мне проверять документы. Я притворя­юсь, что не понимаю, говорю по-немецки — боюсь, что меня выдаст мой галицкий диалект. Тот побежал к немцу. Я показал солдату документы. Он сказал: «Все нормаль­но», и я поехал в Днепропетровск.

<...> В Днепропетровске я не останавливался, пересел на поезд до Новомосковска, где должен был встретиться с Иваном Климом. (Там есть старинная деревянная казац­кая церковь, построенная без единого гвоздя. Говорят, это о ней «Собор» Олеся Гончара). Там мы познакомились с украинцем, который работал где-то в колхозе или совхозе и дал нам 5-6 литров масла и немного муки. Так что мы уже имели небольшой запас на проживание.

Из Новомосковска поехали в Знаменку — узнал от людей, что там есть довольно лука, и решил привезти ко­оперативу витаминного продукта. Я пошел к председате­лю сельсовета — учителю Черному. Он согласился дешево продать лук. Я у него начал просить муки.

<...> Он пригласил зайти к нему вечером домой, что­бы поговорить о нашей программе и борьбе.

Я согласился, хотя и мелькнула мысль, что там может ждать засада. Решил идти без Клима, так как если пропа­ду, то сам. Да и Клим не очень хотел идти. В доме Петра Дмитриевича Черного было где-то полтора десятка лю­дей — и женщины, и мужчины. Стол застелен скатерками, стояло, может, 5-6 бутылок самогона, сало, лук, огурцы, жареная рыба. Немного выпили и начали разговор. Я им рассказал, что ОУН организовывает борьбу за самостий­ную Украину против большевиков и против немцев; что во Львове было провозглашено правительство, но немцы его разогнали; что мы хотели идти вместе с немцами, но те не пожелали и 15 сентября арестовали много наших людей; что у нас везде есть подполье...

Они начали подробнее расспрашивать, за какую мы Украину. Говорю: самостийную. А какая програм­ма? — Сначала строим государство, и там будем смотреть.

Конечно, программа у нас была тоталитарная. ОУН стояла на основе руководящей монопартийной системы. Но мы не могли откровенно об этом говорить.

Так мы сидели до первого часа ночи. Я им рассказы­вал и о Бандере, и о Коновальце.

<...> Спали мы на полу. Встали где-то в седьмом-восьмом, а столы уже снова накрыты, снова стакан водки, яичница, сало. Упрашивают: «Выпейте на похмелье — это лучшее средство от боли». Я выпил полстакана, съел кашу с молоком, и должен признать, что та каша — это наилуч­шее лекарство.

<...>Мне надо было организовать подполье в Гришино (Красноармейске) — на самой границе между Днепропет­ровской областью и Донбассом. Там я имел контакт с Ва­сей Петренко, местным жителем, который учился в Днеп­ропетровском университете (где его наши и завербовали в ОУН), а когда немцы позакрывали учебные заведения, парень (помню, был с кривой ногой) приехал домой, к матери-вдове.

Вася мне сообщил, что бургомистр Валерий Якубо­вич — хороший человек и патриот, но он не имеет к нему доступа. Поэтому я решил сам пойти на прямой разговор.

<...> Но в данном случае все сложилось трагически. Каким-то образом гестапо арестовало Петренко, и на след­ствии он не выдержал и выдал Якубовича. Их обоих выс­лали в Германию, они сидели в концлагере Бухенвальд-Дора. То был ужасный лагерь, где под землей строили завод для производства ракет «ФАУ-2».

Все-таки они пережили войну и несчастье, и в 1945-м я обоих встретил в Мюнхене. Узнал, что с ними в Бухенвальде сидел мой приятель из Сталино, который жил в Рудченково, заведующий овощной базой Тимофей Черкащенко. Он умер в лагере от истощения. Вася остался в Германии, а Якубович выехал в Канаду. Жил в Торонто. В 1953-м мы там встретились, много говорили, выпили добряче водки. Умер он еще где-то в 1985-м.

Еще пару раз, когда бывал в Германии, я встречался с Васей. Он женился на немке. Умер также где-то в 1985 году, как и Якубович.

<...>Когда мы освоили все эти земли, контакты шли луч­ше, употребляли и воинские униформы. Мы имели раз­ные немецкие пропуска для жителей Украины, в разных местах они были иные, их тяжело было доставать, поэто­му пользовались фальшивыми, отпечатанными в Винни­це. Имели также печать винницкой железнодорожной стан­ции, подтвержденную немецким военным комендантом. Много печатей изготовляли сами. Следовательно, когда на Донбассе пользовались удостоверением якобы из Жи­томира, а в Житомире, скажем, винницкой, никто не мог убедиться, фальшивое оно или нет. Собственное удостоверение, которое давало возмож­ность проезда с Винницы в Мариуполь и назад, я давал своим ребятам. С ним можно было ездить из Сталино в Мариуполь и до Днепропетровска, так как дорога шла через Днепропетровск — Сталино — Мариуполь — Запорожье. На всем Левобережье можно было употреблять тот доку­мент. Также мы имели удостоверения с печатями с Нико­лаева до Краматорска и назад.

<...> При такой системе было относительно легко пе­редвигаться. Наша подпольная типография во Львове на­печатала разные справки, мы понаставляли печатей и ез­дили. Один интересный пример, как использовали удос­товерения. В Днепропетровске я ночевал то у Сывой, то у заведующей детским садиком, а еще у одного дядьки, ко­торый работал в большом немецком ресторане — по не­мецким нарядам завозил продукты: масло, хлеб, колбасу... Он показал мне ту бумагу — ее легко было изготовить...

Мы изготовили такую самую бумагу, и я пошел на первое дело сам. Решили начать с Днепропетровской ма­каронной фабрики. Я выписал 100 кг печенья к чаю или кексов каких-то. Но надо было заведомо знать, что те сухие сладкие кексы расфасованы в мешках по 30 кг. Итак, мне должны были дать три и четвертый развесить. Они смотрели на меня недоуменно.

<...> Так что через пару дней пошли в молочную за маслом. Здесь уже заранее узнали, что в пачках по 25 кг, я выписал две пачки — и не было никаких проблем. Решили, пока немцы нас не раскрыли, скоро взять что-то еще. Одолжили у жуликов большую трехтонную маши­ну, и Билык в немецкой униформе поехал брать продо­вольствие для целой сотни — и колбасу, и консервы, и хлеб. Мы хотели заготовить побольше и уже бросить эту опасную вещь. Нашли дядьку с домом на окраине Днеп­ропетровска, чтобы к нему завезти товар. Билык приезжа­ет разгружаться, а к дядьке пришли немцы занимать дом для себя. Они были удивлены: что за машина с продо­вольствием? Начали проверять документы. Билык был вы­нужден все бросить и убегать. Позднее мы узнали, что немцы посылали письма к его отцу, разыскивая (так как он тогда уже дезертировал из армии), в котором, в частно­сти, обвиняли его в том, что проводит чернорыночную торговлю.

<...> Билык имел еще одну историю в Днепропетров­ске. Где-то на улице нагнал своего командира — капитана СС. Тот хотел его арестовать, но Иван был отважный па­рень, застрелил его и убежал. Это был один из наилучших боевиков, которых мы имели в подполье на Украине. ... А еще было такое. 25 августа мы должны были подвергнуть смертной казни двух полицаев, которые застрелили из ре­вольвера нашего подпольщика.

<...> Вот Билык в своем мундире и Орел (мы его зва­ли Степаном) — в одолженном — подстерегли тех двоих. Билык в своего попал сразу, а другой еще перевернулся и ранил Степана в пятку. Мы той же ночью перевезли его с левого берега на правый к Сывой. Профессор-хирург Бо­рис Андреевский извлек пулю, подлечил, и он поехал на Волынь.

Мы напечатали листовки и расклеили их возле поли­цейских участков и везде, где знали, что живут полицаи,— приблизительно такого содержания: ОУН 25 августа под­вергла наказанию двоих (фамилии) за то, что они убили члена ОУН и помогали гестапо преследовать членов под­полья. Каждому полицаю будет такая смерть. Смерть, па­лачам! Смерть Гитлеру! Смерть Сталину! После той нашей расправы немцы просто взбесились. Мы увидели, что надо остерегаться, поменяли квартиры.

                                                                                                                  (с. 105, 108, 121-123, 157, 158, 162-165)

 

 

да оборвался (посл.)

 

 

В Ворошиловграде, как сообщает Е.Стахив, руководи­телем организации украинских националистов был быв­ший профессор пединститута, который работал редакто­ром местной газеты, Бернацкий, а членом ОУН — преподаватель Наконечный.

По материалам архивно-следственного дела, которое хранится в Управлении Службы безопасности Украины в Луганской области, 2 марта 1945г. военным трибуналом войск НКВД Ворошиловградской области был пригово­рен к расстрелу М.И.Бернацкий, редактор фашистской газеты «Нове життя».

Директор средней школы, как сообщает Е.Стахив, был руководителем подпольной группы украинских национа­листов в городе Ясиноватая. Он завербовал в нее фотогра­фа, квартира которого была явочной.

Согласно документам архивно-следственного дела №33720-пф, 8 февраля 1945 г. были осуждены за участие в ОУН жители г. Ясиноватая и г. Иловайск: Гербич А.А. — учитель железнодорожной школы, Волков В.Ф. — фото­граф, Волкова Т.М. — учительница, Голуб И.С. — рабочий железной дороги, Гришко Я.К. — управляющий экспеди­цией железнодорожного агентства, Лимаренко В.Г. — ра­бочий карьера, Кулинич А.А. — начальник конторы на же­лезной дороге, Лиходей В.М. — начальник авторемонтной мастерской, Канивец О.Я. — стрелочник железной дороги, Веретенников О.С. — дежурный станции, Седов О.В. — инженер железной дороги, Синцов В.Д. — рабочий заво­да, Савчук К.И. — мастер железной дороги, Ковалевс­кий П.И. — служащий.

<...> ...В воспоминаниях Е.Стахива отсутствует какая-либо информация относительно ячеек ОУН в некоторых городах и районах Донбасса; отсутствуют также данные относительно определенных лиц.

Так, в Волновахе органами НКГБ было арестовано 11 лиц, которых позднее осудили по четырем уголовным делам: АСС 9501-пф - 3 чел., АСС 31889-пф — 2 чел., АСС 35406-пф — 1 чел., АСС 36389-пф — 1 чел., АСС 36889-пф — 2 чел. Следственными органами не было доказано, что «фигуранты» этих дел входили в одну мест­ную ячейку ОУН.

По г. Сталино, кроме тех, кого вспоминает Е.Стахив, были репрессированы за принадлежность к ОУН в после­военные годы 7 чел.: по АСС 8211-пф — 3 чел., АСС 33132-пф — 1 чел., АСС 34689-2ф — 1 чел. и АСС 36141-пф — 2 чел.

В Мариуполе основной состав членов местной орга­низации ОУН эвакуировался вместе с немцами и значи­тельная их часть не была выявлена и репрессирована орга­нами госбезопасности. Кроме того, за оуновскую деятельность осуждено одно лицо, которое не упомянуто Стахо­вым; нет также свидетельств о нем в архивно-следствен­ных делах Ирия-Авраменка А.В. (АСС 35692-пф) и Фененка М.В. (АСС 18489-пф).

<...>Преследование было направлено, как свидетельству­ют документы, прежде всего против любого сопротивле­ния немецкой оккупационной власти. Так, в июне 1943 г. СД разоблачила комсомольско-молодежную организацию, которая распространяла свои листовки по городу Мариу­полю. Было арестовано 12 лиц.

Следователь ВКС М.Селиванов на допросе 14 января 1946 г. рассказал, что лично он закончил свыше 100 дел на коммунистов, комсомольцев, партизан и на лиц, кото­рые были враждебно настроены к немецкой власти. Из них свыше 50 были расстреляны.

В обвинительном заключении по делу П.Бордичевского указано, что он за период своей службы в немецких карательных органах в Мариуполе «раскрыл и ликвиди­ровал в разное время партизанский отряд численностью около 150 чел. и три подпольных патриотичных группы численностью 200 чел. Из числа советских патриотов 350 чел. были расстреляны немцами 140 чел.»

<...> Согласно данным, которыми мы владеем, в Ма­риуполе действовали ячейки двух оуновских течений — ОУН-Б и ОУН-М. Под преследование немцами подпада­ли представители обоих течений. Так среди репрессированных были бандеровцы Я.Жижура, А.Ирий-Авраменко, Ф.Гайдар, Й.Степаненко и мельниковцы — М.Стасюк, ФЛящинский, А.Донец.

Но масштабы преследований, возможно, по причине небольшой численности самих оуновцев, были небольши­ми. Об этом свидетельствуют даже отдельные сравнитель­ные данные по репрессиям большевистских партизан и подпольщиков.

 

Институт истории Украины

Национальной академии наук Украины

К.2001 (с. 322, 323, 336)

 

Продолжение

http://narodsopr.ucoz.ru/index/stranica_7/0-355