Героям Сопротивления посвящается...
Главная | Страница 2 | Регистрация | Вход
 
Вторник, 19.03.2024, 11:10
Приветствую Вас Гость | RSS
Меню сайта
Форма входа
Виктор Петров
Страница 2
 
 
Из экспозиции музея «Молодая гвардия» школы № 152 г.Челябинска
 
 
Из архива Лапина А.А.
 
Из журнала «Енисей», № 2 (128), март-апрель 1979 г.
В разделе «В военную летопись»
 
Наталья ПЕТРОВА
МОЙ БРАТ – МОЛОДОГВАРДЕЕЦ
 
Немецкие орды приближались к Краснодону. Население все уходило. Степь была запружена телегами, машинами, вереницами людей.
Виктор и отец из Суходола, где мы жили, ушли в Краснодон, чтоб эвакуироваться вместе с управлением лесничества, в котором работал отец. Над движущимся людским потоком, как коршуны, носились немецкие самолеты. У са­мой переправы показались немецкие танки. Мост через Дон был взорван, поэтому некоторые муж­чины бросились вплавь. Отец не мог: у него за­купорка вен, и судороги сводили ногу, а сына одного не решился отпустить, и они вернулись домой.
В августе 1942 года немцы хозяйничали в Су­ходоле. Мы жили у колхозников Гусевых, отец и Виктор скрывались в погребе. Витя очень из­менился: из веселого подвижного мальчика он превратился в нервного замкнутого юношу, ча­сто уходил за Донец в лес или в Краснодон.
4 сентября мы снимали урожай в огороде. Ви­тя носил тыквы, складывал их в кучу и пел: «Вдруг вдали у реки засверкали штыки — это бе­логвардейские цепи».
В это время прибежала внучка Гусевых и сказа­ла, что нашего отца арестовали. Мы бросились на хутор, но отца уже увезли. В здании бывшего поселкового Совета мы увидели его. Он сидел в комнате, окна которой выходили во двор. Узнать его было трудно: на лоб надвинута фу­ражка, щеки прикрыты рукой, разбитый нос рас­пух. Его, видно, били нагайкой по голове и лицу, требуя выдать партизан, с которыми он был связан. Мы притаились в соседнем дворе за за­бором. Витя тихонько свистнул, отец поднял го­лову, заметил нас, печально улыбнулся, достал из кармана часы и выбросил из окна в траву. Витя подкрался к окну, поцеловал отца, взял ча­сы и перемахнул через забор.
Больше я папу не видела. Брат, отправив ме­ня к маме, пошел за арестованными коммуни­стами в Краснодон. Вернулся на следующий день и рассказал, что отца посадили в тюрьму, а в городе облава на молодежь, которую отправля­ют в Германию. Мама, хрупкая, маленькая, ста­ла носить отцу передачи, проходя в день до 35 километров. Я сейчас думаю: откуда у нее брались силы?
30 сентября папу вместе с другими шахтера­ми-коммунистами живыми закопали в парке Краснодона. В эту страшную ночь Виктора не было дома. О том, что отца уже нет в живых, мы с мамой не знали и надеялись, что его отправи­ли рыть окопы. Шла молва, что где-то через До­нец пленные красноармейцы строят мост, и это вселяло надежду. Но когда мама собралась ид­ти искать отца, Витя сказал, что его уже нет, что той ночью он сам слышал, как плакали и кри­чали дети, видел гестаповцев и полицаев в па­радной казачьей форме, они охраняли аресто­ванных, слышал в темноте голос отца и при све­те фар машин видел, как зарывавший могилу полицай бросился к отцу и ударил его лезвием лопаты в лицо. Об этом же говорила и родст­венница полицая из хутора Подгорного. Так мы с мамой узнали подробности гибели отца, узна­ли, что с Виктором были Уля Громова, Толя По­пов, они поддерживали его в тяжелые минуты.
В Суходоле жил старик, фамилию которого я не знаю, помню только, что работал он завхо­зом в лесничестве. Говорили, что он донес нем­цам на отца. После смерти папы он выкрал му­ку, зарытую нами от немцев. Однажды, встретив Витю, стал называть его гаденышем и угрожать. Виктор не испугался и, конечно, неосторожно сказал, что за смерть отца будет мстить. Знако­мые советовали нам уехать с хутора. Староста тоже боялся иметь на хуторе семью казненного партизана. Маму вызвали в комендатуру и пре­дупредили, что без разрешения полицая нельзя уходить из дому. А тут еще Виктору принесли повестку на отправку в Германию. Нужно было пройти врачебную комиссию. Брат влез в холод­ную воду озера, надрал тело цепкими водорос­лями, потом на ночь натерся чесноком. От этого все тело покрылось волдырями. Врачебная комиссия дала двухнедельную отсрочку. Старо­ста догадывался о причине «болезни», грозил донести об этом немцам. Но вскоре нам удалось переехать в Герасимовку, где нас почти никто не знал.
 
* * *
Небольшой казачий хутор Герасимовка с раз­бросанными домами и левадами делился реч­кой на Нижне-Герасимовку и Верхне-Герасимовку. Мы поселились в Нижне-Герасимовке. Еще несколько месяцев назад хутор был очень кра­сивым, живописным. Колхоз имени Петровского славился табунами лошадей, поливными огоро­дами. Теперь он представлял собой унылое зре­лище: остовы конюшен, на которых гнездились сычи и галки, обгорелые поля. Немцы установи­ли здесь свой «новый порядок»: назначили старосту и полицаев из числа людей с темным прошлым.
Витя устроился работать учителем немецкого языка, сблизился с хуторской молодежью. Ча­сто к нам приходили парни, подолгу разговари­вали с Витей, брали у него книги. Иногда Витя бродил с ними по степи, цепкий взгляд его под­мечал охраняемые полицаями скирды с необ­молоченным хлебом. Витя видел, что по дороге, связывающей Краснодон с Гундоровкой и Росто­вом, немцы часто гонят пленных красноармей­цев, везут, снаряды и продовольствие на фронт. Однажды, когда брат собрал в школу на вечер молодежь, пришли ребята за несколько километров из других деревень и гости из Красно­дона, якобы проведать друга на новом месте. Лина Самошина рассказывала, что во Власовке, где она работает, один пленный убил старосту; ху­торские парни сообщили Виктору, что видели ночью в степи незнакомых людей около скирд. Вечеринка затянулась, и решено было гостям из Краснодона остаться ночевать у нас.
В темном классе началось собрание краснодон­цев. Ребята составили план действий. Задолго до рассвета Демьян Фомин, Анатолий Попов, Володя Рогозин, Лина Самошина, Нина Гераси­мова ушли домой, унося патроны, гранаты, разобранные на части винтовки.
 
* * *
В степи стали гореть скирды с хлебом, и ху­торские ребята с восхищением рассказывали брату о смелых парнях в масках, которые жгли скирды. Слушая их, Виктор улыбался. Но однаж­ды к маме зашел наш знакомый счетовод, а те­перь кучер старосты, и сказал, что видел Витю возле скирдов, предупредил, что готовится обла­ва. Пришлось на время затаиться.
Весь день 6 ноября 1942 года Витя пробыл в Краснодоне. Домой вернулся утром седьмого. Он был взволнован, но ничего не сказал, лег, заснуть не мог, встал, походил, неожиданно раз­вел руки и возбужденно сказал:
— Мамочка, вот такой длины, в два с поло­виной метра, висят знамена в Краснодоне. А на них написано: «Праздновали и будем праздно­вать наш великий праздник!» Висят на нашей школе и на доме райпотребсоюза. Это комсо­мольцы Первомайки повесили, а в других местах это сделали другие. А подпись одна и та же: «Молодая гвардия». Как хорошо, что рудник и Первомайка вместе!
Связь с подпольем Краснодона была. Ребята приходили и уносили оружие, патроны, и Вик­тор часто ходил в Краснодон, но всего перене­сти не успели. После ареста Вити мы унесли да­леко в степь и в балку у реки патроны, отдель­ные части винтовок и гранаты. Сняли с чердака, где они были спрятаны между крышей и потол­ком и у дымохода, вынесли из сарая. За каж­дым пучком камыша, которым был покрыт са­рай, была обойма с патронами, но чтобы их от­туда достать, надо было бы разобрать крышу.
Сделать это было невозможно, поэтому обойму с патронами мы оставили на месте. К счастью при обыске полицаи ничего не нашли.
Вскоре немцы объявили набор юношей и девушек для отправки в Германию. Виктор говорил всем, что я работаю уборщицей в школе, так неработающих брали в первую очередь, а дома сказал:
— Если принесут повестку Наташе, поеду я. По дороге я все равно убегу.
Но сотни юношей и девушек Краснодонского района были спасены от отправки в Германию молодогвардейцами: они сожгли биржу труда со всеми документами. Из рассказа Виктора мы узнали, какое оживление было на базаре в воскресенье, как радовались люди и бегали растерянные полицаи. Биржа сгорела в субботу вечером, с 6 на 7 декабря 1942 года. Люди радовались не только освобождению от каторги и смерти чужбине, но и появившейся уверенности, что Советская власть существует, Красная Армия не разбита, она придет. Об этом рассказывали и листовки, призывавшие к сопротивлению.
Виктору было трудно на хуторе: из членов «Молодой гвардии» он здесь был один. С хуторскими парнями он не мог быть полностью откровенным, здесь жили многие из раскулаченных в прошлом семей, поэтому он часто уходил в Краснодон, главным образом к Анатолию Попову.
Бывший наш одноклассник Николай Иванович Колобов рассказывает о своей встрече с братом в один из его приходов в город:
— Мы катались на лыжах с Николаем Воротынцевым с горы, откуда была видна тропинка от Первомайки до Гавриловки, я заметил юношу и сразу узнал в нем Виктора. Это меня удивило, ведь говорили, что Петровы эвакуировались. Он рассказал, что живет и работает в Герасимовке учителем немецкого языка. Вечерело, и я сказал, что ночью ходить опасно, могут забрать в гестапо, на это он ответил, что идет к Анатолию Попову, это не так далеко, а кому нужно ходить ночью, тот, конечно, не испугается полицаев. На прощание он сказал, что таким ребятам, как и мой товарищ, пора думать о других вещах, более полезных в настоящее время, чем лыжи.
 
* * *
Однажды из школы вышли двое. Они несли что-то тяжелое. Тяжесть пригибала к земле, спирала дыхание. Путники шли молча, лишь изредка переговаривались. Хутор остался позади. Перед ними расстилалась широкая, кое-где холмистая степь. Вдруг послышался шум машины. Друзья переглянулись (а это были Виктор и Анатолий), сбросили с плеч мешки, потащили их в канаву, вытащили из них гранаты и залегли. Машина приближалась. Вот она поравнялась, прошла вперед. И в этом миг взмах рукой... Машина споткнулась, стала. Еще две гранаты подняли ее в воздух. Через несколько минут Виктор и Анатолий вышли из укрытия. На дороге лежали истерзанные трупы трех немецких офицеров-штабистов. Подобрав разорванные документы и уцелевшие наганы, ребята зашагали дальше.
 
 
В Волчанский хутор ехал сын старосты Минченко, и Витя передал записку своему другу: «Здравствуй, Рогозя! Как твои дела? Как прохо­дят балы? У меня неплохо. Меня девчата любят, из соседних деревень ходят. У нас Поп».
В три часа дня был и ответ: «Приходите с По­пом. У нас сегодня будет бал». Смысл Викторо­вой записки Володя Рогозин понял правильно: они ждут сигнала о возможности захвата лаге­ря военнопленных.
Сигнал получен, Анатолий и Витя вышли. Вер­нулись они вместе с Рогозиным, когда начало светать, мокрые, в грязи, но веселые, возбуж­денные. Только я заметила, что Витя бледнее обычного. Долго мылись, а потом целый день спали.
Вечером пришла из Королевки мамина подру­га Екатерина Владимировна Митрохина. Мы устроились в пустом классе посумерничать, за­пели песни.
Анатолий, высокий, худощавый, белокурый, не был красив, но сейчас голубые глаза на бледном лице делали его прекрасным. Володя Рогозин сидел немного в тени на парте, он был смуглее лицом, с карими глазами и черными, как смоль, волосами, он теперь всегда казался озабочен­ным. До войны семья его жила в Краснодоне, отец работал портным, мать была домохозяйкой, воспитывала двоих сыновей — Володю и млад­шего, совсем еще маленького его брата. Отец умер, когда немцы были в Краснодоне, и семья переехала на хутор Волчанский к родственникам матери. Теперь молодогвардейцы имели своего человека и на этом хуторе.
Я забегу немного вперед и скажу, что Володя погиб вместе с другими молодогвардейцами 16 января 1943 года, а младшего брата разорва­ла граната.
Но я отвлеклась. Мы пели и всю душу вкла­дывали в слова песни:
 
По пыльной дороге телега плетется,
На ней по бокам два жандарма сидят.
Сбейте оковы, дайте нам волю,
Я научу вас свободу любить...
 
И каждый из нас думал о том, что произошло ночью: семьдесят пять наших пленных выпущено на волю, среди них офицеры, они перейдут линию фронта, залечат раны и станут в строй гро­мить врага.
Молодогвардейцы в своих листовках призыва­ли к борьбе, Витя расклеивал и подбрасывал их на хуторе, случалось, хуторские парни тайком приносили ему читать его же листовки. Однаж­ды на конном дворе, в хате, где размещалась контора старосты и полицаев, хуторяне, кото­рые сошлись здесь перед работой, обнаружили листовку. Кто-то поднял, передал другому, а чи­тать боялись. Виктор наблюдал за ними, потом подошел и спросил, что они разглядывают. Лю­ди попросили, чтоб он прочел. Тогда Витя гром­ко, чтобы все слышали, прочел сообщение о раз­громе гитлеровской армии под Сталинградом.
Во второй половине декабря 1942 года с само­го утра в Герасимовку стали прибывать части ру­мын. Витя волновался, видно, кто-то должен был прийти к нему. В одиннадцатом часу пришел па­ренек маленького роста, в коричневом пальто, с рыжинками на лице.
— Здесь живет учитель Петров?
Я ответила, что брат сейчас войдет, и пригласи­ла парнишку сесть.
Меня распирало любопытство, мне казалось, что он пришел по важному делу, и я спросила, кто его прислал.
— Поп! А еще кто? Ну, Кашук!
В это время вошел Виктор, они пожали друг другу левые руки. На вопрос брата «Как дела?» мальчик скороговоркой ответил:
— Дела в делах.
Я узнала, что зовут его Степа, а живет он с матерью в Шевыревке, отец на фронте. Он у нас переночевал. Вечером Витя играл на мандо­лине, в коридоре послышалась какая-то возня — это румынские солдаты протискивались в дверь комнаты послушать музыку. Ночью румыны ушли с хутора, несколько солдат долго искали свои винтовки, но так и не нашли. Даже я не заме­тила, когда мальчишки спрятали их.
На другой день вечером Степа, нагруженный, ушел через гору. В Краснодоне его должны бы­ли встретить. Фамилию Степы мы с мамой не знали. Больше его мы не видели, а после осво­бождения в райкоме комсомола встретили его мать, она сказала, что сын ее ходил в Герасимовку, фамилия его Сафонов, и что погиб он в бою под Каминском.
Через два дня после ухода Степы пришел Анатолий Попов, Виктор обрадовался, они так же пожали друг другу левые руки. Потом ку­да-то стали собираться, пообещали прийти к 11 часам вечера и ушли. Мы думали, что они понесли листовки Володе в Волчанский хутор. Домой они вернулись вовремя и утром отправи­лись в Краснодон.
В ночь на 1 января 1943 года Витя был дома, а второго пошел в Краснодон, вернулся встрево­женный, печальный, сказал, что Ваню Земнухова арестовали и пытали. Стал собираться к Попову. Говорил, что они уйдут в лес, найдут партизан или будут стараться перейти линию фронта, и ушел. 3 января они с Толей целый день уничто­жали следы своей подпольной деятельности и ждали Туркенича, младшего лейтенанта, но он не пришел. 4 января Витя вернулся домой, был задумчив, подолгу сидел неподвижно, потом весь передергивался, бледнел. Он уже хорошо знал о зверствах гестапо. И голову сверлила мысль: исчезнуть, скрыться... но ведь погибнут мать и сестра. Мы заметили, что прибывшие из Красно­дона полицаи следят за нашим домом.
5 января полицаи объявили, что в школе надо праздновать рождество. Женщины принесли ва­ту, бумагу, вместо елки срубили вишню, поста­вили ее в центре класса и украсили самодельны­ми игрушками. Витя немного отвлекся от тяже­лых дум. Он надеялся, что гестапо не узнает о нем, потому что о его местожительстве знали только верные друзья: Анатолий Попов, Демьян Фомин, Уля Громова, Майя Пегливанова. Они не выдадут, но знал и Геннадий Почепцов. Тогда еще и в нем никто не сомневался.
В 4 часа дня 6 января за Виктором приехал по­лицай Баранников и сказал, что приказано до­ставить его в гестапо. Мама уложила в наво­лочку хлеб и вареную конину. Мы стали прощать­ся. Наблюдавший эту картину Баранников сказал, чтоб я пошла проводить брата до гестапо. Ему хотелось выслужиться, привести сразу двоих, но мама меня не пустила. Витя надел теплое паль­то, шапку, ботинки и вышел вслед за полицаем. Мы смотрели в окно. Полицай сел на лошадь, хотел уже ехать, вдруг слез, забрал наволочку у Вити, связал ему руки за спиной, а другой конец веревки привязал к своему поясу. Су­нул ему под мышку узел и повел. Уже стали сгу­щаться сумерки, но снег на фоне серого неба ярко белеет, дорога идет вдаль. Мы с мамой не спускаем с Вити глаз, все смотрим, смотрим...
Так мы расстались с ним навсегда. Он ушел на­встречу своей страшной смерти.
Вскоре мы с мамой пошли в Краснодон и уз­нали, что 6 января Витю привели в гестапо на рудник Изварино. Ночью на первом допросе его сильно били. Требовали опознать трех юношей, которые сидели там же. Он сказал, что видит их впервые. 7 января Витю, всего избитого, привез­ли в краснодонскую тюрьму. Около тюрьмы мама увидела Лину Самошину, Майю Пегливанову, многих матерей арестованных молодогвардей­цев. Показали окно, в которое выглядывают мо­лодогвардейцы. Видно, Вите передали, что при­шла мать. Он показался в окне тюрьмы: лицо в черных полосах и кровоподтеках, посмотрел долгим взглядом, махнул рукой и скрылся.
 
 
Лина Самошина успокаивала маму, но сама дрожала и говорила, что скоро тоже будет там. Она рассказала маме, что Витя командовал отрядом девушек в поселке Первомайке, обучил стрельбе, был санинструктором. Девушки доставали медикаменты, а он относил в партизанский отряд, что располагался в лесах у Северного Донца. Мы вспомнили, что Витя говорил о станице Морозовской, о безвластии по ту сторону Донца. Вообще Витя был очень скрытен, многое мы с мамой о нем узнавали случайно. Однажды мы видели у него план Волчанского хутора, где размещался лагерь военнопленных. После гибели брата мы этот план не нашли. Видно, Виктор уничтожил его.
Передачи носила мама. По дороге попадались немцы, она боялась за меня и не брала с собой. Мешок был тяжелым: печеная тыква, бурак, картошка. Шаг за шагом по глубокому снегу шла вперед, намечала себе цель: дойти до бугорка, до того дерева, до встречного человека, потом отдохнуть, и опять шла вперед — она несла передачу сыну, и это придавало ей силы. Как ей хотелось спасти его, защитить!
В Краснодоне, измученная, мокрая, остановилась у Шульгиных. Дочь этих милых людей Екатерина уговорила маму отдохнуть, сказала, что передачу отнесет она сама, потому что все равно Витю увидеть мама не сможет — его и Толю перевели в отдельную камеру и окно забили. Вернувшись, она рассказала, что передачу удалось быстро отдать, но получил ли ее Виктор - неизвестно, ответ от него не поступил.
Следующий раз к тюрьме мама пришла 14 января. Витя передал некоторые вещи. Трясущимися от волнения руками мама прощупала каждый шов и в воротнике футболки нащупала махонькую записочку. В ней Витя писал: «14. I. 43г. Мама, прости, что заставляю много ходить. Променяй или продай мои валенки и еще что-ни­будь из моих вещей. Если найдется хороший купец на часы, то и их продай, чтобы не пришлось голодать. Кто мне носит передачи?»
Сколько в ней заботы о семье, любви к мате­ри. И это писалось в то время, когда тело его было изувечено, а окровавленные пальцы остав­ляли на бумаге следы.
Мы эту записку храним как самую священную память о нашем дорогом Витеньке.
15 января ночью вместе с первой партией мо­лодогвардейцев в 22 часа Витя был из тюрьмы вывезен и сброшен в шурф.
В селе Герасимовке стояла танковая часть, жи­телей не выпускали из домов, и мама смогла сходить в Краснодон только 16 числа. Когда шла по городу, знакомые ей сказали, что на тюрьме висит объявление, другие матери уже ходили узнавать о своих детях и видели в списках выве­зенных в Германию имя Виктора Петрова. Мама сама прочла в этом списке имя Вити. Мы не ве­рили, что молодогвардейцев вывезли в Герма­нию, не верили и другие родители. Тайком они искали своих детей в подвалах разрушенных до­мов, около шахт. До 14 февраля 1943 года мы с мамой не были в Краснодоне. Перед отступле­нием немцев полицаи под видом обыска граби­ли нас, не разрешали выходить из дому, только один раз в день мы могли брать воду из ука­занного ими колодца. Баранников издевался над нами, рылся в вещах, рассказывал, что гестапо так «обработало» Виктора, что он его еле узнал.
После освобождения советскими войсками го­рода Краснодона родные бросились на поиски своих детей и нашли их в шурфе шахты № 5.
Каждый день мы с мамой по очереди ходили в Краснодон, а вечером возвращались. Молодо­гвардейцев доставали и доставали, а Вити все не было. Начала теплиться надежда, что он убежал. Возле шурфа одна женщина рассказала, что спасла юношу, которого хотели сбросить.
28 февраля, когда мама подходила к шурфу, толпа людей расступилась, и по огромному мол­чаливому живому коридору она подошла к останкам своего сына. Узнать его было трудно: по виду это был восьмидесятилетний старик. Не было левого уха, носа, обоих глаз, выбиты зу­бы, волосы остались только на затылке, вокруг шеи черные полосы, видно, следы подвешивания, все пальцы на руках мелко изломаны, кожа на подошвах поднялась пузырями. На груди глубо­кая рана. Очевидно, она была нанесена холод­ным оружием еще в тюрьме, потому что руба­ха и китель были целы и чьей-то заботливой ру­кой застегнуты на все пуговицы и крючки. Витя с полным сознанием шел на казнь, не трусил.
Родные казненных вошли в тюрьму искать сле­ды пребывания своих детей. Они увидели ужас­ную, леденящую душу картину: полы камер и коридоры были залиты кровью, в выбоинах пола застывшие сгустки крови. На стенах всех камер были прощальные слова молодогвардейцев: «Прощайте, идем на казнь. 22 часа 16/1».
Прощались с родителями, сестрами, братьями и друзьями. В одном месте на полу мама нашла вырезанное: «Витя Петров».
1 марта 1943 года были похороны. С утра на­чали возить гробы с телами погибших юношей и девушек в парк. Целый день по улице тяну­лось страшное шествие: семьдесят один гроб. Их опустили в одну братскую могилу. Несмотря на огромное стечение народа, в парке было ти­хо, с перерывами шел снег. Могилу засыпали друзья, комсомольцы. Выступали оставшиеся в живых молодогвардейцы, клялись отомстить за погибших товарищей. Прозвучал красноармей­ский троекратный залп.
Посмертно Витя награжден орденом Отечест­венной войны первой степени и медалью «Парти­зану Отечественной войны» первой степени.
Вот текст документов к наградам:
 
«Союз Советских Социалистических Республик
Президиум Верховного Совета
Москва, Кремль                       21 сентября 1943 года.
Петровой
Ваш сын Петров Виктор Владимирович в пар­тизанской борьбе за Советскую Родину погиб смертью храбрых.
За доблесть и мужество, проявленные Вашим сыном Виктором Владимировичем Петровым в борьбе с немецкими захватчиками в тылу врага, он награжден орденом Отечественной войны первой степени.
Орден Отечественной войны первой степени и орденская книжка согласно статьи 10 статуса пе­редается Вам для хранения, как память о сыне, подвиг которого никогда не забудется нашим народом.
Председатель Президиума
Верховного Совета СССР                                  М. КАЛИНИН».
 
«Уважаемая Мария Петровна! Ваш сын Петров Виктор Владимирович за доб­лесть и мужество, проявленные в борьбе с не­мецкими захватчиками в тылу врага, награжден Центральным штабом партизанского движения от имени Президиума Верховного Совета Союза ССР медалью «Партизану Отечественной войны» первой степени. По поручению Центрального штаба партизанского движения вручена Вам ме­даль и временное удостоверение к медали №16880 для хранения ее в Вашей семье, как па­мять о славном сыне комсомольце-подпольщике Викторе Петрове.
Пом. нач. Центрального штаба партизанского движения
г. Краснодона                                        А. ТОРОЦИН».
 
Литературная запись
Инны КОФМАН
 
(Большая благодарность Лапину Александру Алексеевичу!)
Поиск
Архив записей
Друзья сайта
  • Официальный блог
  • Сообщество uCoz
  • FAQ по системе
  • Инструкции для uCoz

  • Сайт создали Михаил и Елена КузьминыхБесплатный хостинг uCoz