Виктор Петров Страница 2
Из экспозиции музея «Молодая гвардия» школы № 152 г.Челябинска
Из архива Лапина А.А.
Из журнала «Енисей», № 2 (128), март-апрель 1979 г.
В разделе «В военную летопись»
Наталья ПЕТРОВА
МОЙ БРАТ – МОЛОДОГВАРДЕЕЦ
Немецкие орды приближались к Краснодону. Население все уходило. Степь была запружена телегами, машинами, вереницами людей.
Виктор и отец из Суходола, где мы жили, ушли в Краснодон, чтоб эвакуироваться вместе с управлением лесничества, в котором работал отец. Над движущимся людским потоком, как коршуны, носились немецкие самолеты. У самой переправы показались немецкие танки. Мост через Дон был взорван, поэтому некоторые мужчины бросились вплавь. Отец не мог: у него закупорка вен, и судороги сводили ногу, а сына одного не решился отпустить, и они вернулись домой.
В августе 1942 года немцы хозяйничали в Суходоле. Мы жили у колхозников Гусевых, отец и Виктор скрывались в погребе. Витя очень изменился: из веселого подвижного мальчика он превратился в нервного замкнутого юношу, часто уходил за Донец в лес или в Краснодон.
4 сентября мы снимали урожай в огороде. Витя носил тыквы, складывал их в кучу и пел: «Вдруг вдали у реки засверкали штыки — это белогвардейские цепи».
В это время прибежала внучка Гусевых и сказала, что нашего отца арестовали. Мы бросились на хутор, но отца уже увезли. В здании бывшего поселкового Совета мы увидели его. Он сидел в комнате, окна которой выходили во двор. Узнать его было трудно: на лоб надвинута фуражка, щеки прикрыты рукой, разбитый нос распух. Его, видно, били нагайкой по голове и лицу, требуя выдать партизан, с которыми он был связан. Мы притаились в соседнем дворе за забором. Витя тихонько свистнул, отец поднял голову, заметил нас, печально улыбнулся, достал из кармана часы и выбросил из окна в траву. Витя подкрался к окну, поцеловал отца, взял часы и перемахнул через забор.
Больше я папу не видела. Брат, отправив меня к маме, пошел за арестованными коммунистами в Краснодон. Вернулся на следующий день и рассказал, что отца посадили в тюрьму, а в городе облава на молодежь, которую отправляют в Германию. Мама, хрупкая, маленькая, стала носить отцу передачи, проходя в день до 35 километров. Я сейчас думаю: откуда у нее брались силы?
30 сентября папу вместе с другими шахтерами-коммунистами живыми закопали в парке Краснодона. В эту страшную ночь Виктора не было дома. О том, что отца уже нет в живых, мы с мамой не знали и надеялись, что его отправили рыть окопы. Шла молва, что где-то через Донец пленные красноармейцы строят мост, и это вселяло надежду. Но когда мама собралась идти искать отца, Витя сказал, что его уже нет, что той ночью он сам слышал, как плакали и кричали дети, видел гестаповцев и полицаев в парадной казачьей форме, они охраняли арестованных, слышал в темноте голос отца и при свете фар машин видел, как зарывавший могилу полицай бросился к отцу и ударил его лезвием лопаты в лицо. Об этом же говорила и родственница полицая из хутора Подгорного. Так мы с мамой узнали подробности гибели отца, узнали, что с Виктором были Уля Громова, Толя Попов, они поддерживали его в тяжелые минуты.
В Суходоле жил старик, фамилию которого я не знаю, помню только, что работал он завхозом в лесничестве. Говорили, что он донес немцам на отца. После смерти папы он выкрал муку, зарытую нами от немцев. Однажды, встретив Витю, стал называть его гаденышем и угрожать. Виктор не испугался и, конечно, неосторожно сказал, что за смерть отца будет мстить. Знакомые советовали нам уехать с хутора. Староста тоже боялся иметь на хуторе семью казненного партизана. Маму вызвали в комендатуру и предупредили, что без разрешения полицая нельзя уходить из дому. А тут еще Виктору принесли повестку на отправку в Германию. Нужно было пройти врачебную комиссию. Брат влез в холодную воду озера, надрал тело цепкими водорослями, потом на ночь натерся чесноком. От этого все тело покрылось волдырями. Врачебная комиссия дала двухнедельную отсрочку. Староста догадывался о причине «болезни», грозил донести об этом немцам. Но вскоре нам удалось переехать в Герасимовку, где нас почти никто не знал.
* * *
Небольшой казачий хутор Герасимовка с разбросанными домами и левадами делился речкой на Нижне-Герасимовку и Верхне-Герасимовку. Мы поселились в Нижне-Герасимовке. Еще несколько месяцев назад хутор был очень красивым, живописным. Колхоз имени Петровского славился табунами лошадей, поливными огородами. Теперь он представлял собой унылое зрелище: остовы конюшен, на которых гнездились сычи и галки, обгорелые поля. Немцы установили здесь свой «новый порядок»: назначили старосту и полицаев из числа людей с темным прошлым.
Витя устроился работать учителем немецкого языка, сблизился с хуторской молодежью. Часто к нам приходили парни, подолгу разговаривали с Витей, брали у него книги. Иногда Витя бродил с ними по степи, цепкий взгляд его подмечал охраняемые полицаями скирды с необмолоченным хлебом. Витя видел, что по дороге, связывающей Краснодон с Гундоровкой и Ростовом, немцы часто гонят пленных красноармейцев, везут, снаряды и продовольствие на фронт. Однажды, когда брат собрал в школу на вечер молодежь, пришли ребята за несколько километров из других деревень и гости из Краснодона, якобы проведать друга на новом месте. Лина Самошина рассказывала, что во Власовке, где она работает, один пленный убил старосту; хуторские парни сообщили Виктору, что видели ночью в степи незнакомых людей около скирд. Вечеринка затянулась, и решено было гостям из Краснодона остаться ночевать у нас.
В темном классе началось собрание краснодонцев. Ребята составили план действий. Задолго до рассвета Демьян Фомин, Анатолий Попов, Володя Рогозин, Лина Самошина, Нина Герасимова ушли домой, унося патроны, гранаты, разобранные на части винтовки.
* * *
В степи стали гореть скирды с хлебом, и хуторские ребята с восхищением рассказывали брату о смелых парнях в масках, которые жгли скирды. Слушая их, Виктор улыбался. Но однажды к маме зашел наш знакомый счетовод, а теперь кучер старосты, и сказал, что видел Витю возле скирдов, предупредил, что готовится облава. Пришлось на время затаиться.
Весь день 6 ноября 1942 года Витя пробыл в Краснодоне. Домой вернулся утром седьмого. Он был взволнован, но ничего не сказал, лег, заснуть не мог, встал, походил, неожиданно развел руки и возбужденно сказал:
— Мамочка, вот такой длины, в два с половиной метра, висят знамена в Краснодоне. А на них написано: «Праздновали и будем праздновать наш великий праздник!» Висят на нашей школе и на доме райпотребсоюза. Это комсомольцы Первомайки повесили, а в других местах это сделали другие. А подпись одна и та же: «Молодая гвардия». Как хорошо, что рудник и Первомайка вместе!
Связь с подпольем Краснодона была. Ребята приходили и уносили оружие, патроны, и Виктор часто ходил в Краснодон, но всего перенести не успели. После ареста Вити мы унесли далеко в степь и в балку у реки патроны, отдельные части винтовок и гранаты. Сняли с чердака, где они были спрятаны между крышей и потолком и у дымохода, вынесли из сарая. За каждым пучком камыша, которым был покрыт сарай, была обойма с патронами, но чтобы их оттуда достать, надо было бы разобрать крышу.
Сделать это было невозможно, поэтому обойму с патронами мы оставили на месте. К счастью при обыске полицаи ничего не нашли.
Вскоре немцы объявили набор юношей и девушек для отправки в Германию. Виктор говорил всем, что я работаю уборщицей в школе, так неработающих брали в первую очередь, а дома сказал:
— Если принесут повестку Наташе, поеду я. По дороге я все равно убегу.
Но сотни юношей и девушек Краснодонского района были спасены от отправки в Германию молодогвардейцами: они сожгли биржу труда со всеми документами. Из рассказа Виктора мы узнали, какое оживление было на базаре в воскресенье, как радовались люди и бегали растерянные полицаи. Биржа сгорела в субботу вечером, с 6 на 7 декабря 1942 года. Люди радовались не только освобождению от каторги и смерти чужбине, но и появившейся уверенности, что Советская власть существует, Красная Армия не разбита, она придет. Об этом рассказывали и листовки, призывавшие к сопротивлению.
Виктору было трудно на хуторе: из членов «Молодой гвардии» он здесь был один. С хуторскими парнями он не мог быть полностью откровенным, здесь жили многие из раскулаченных в прошлом семей, поэтому он часто уходил в Краснодон, главным образом к Анатолию Попову.
Бывший наш одноклассник Николай Иванович Колобов рассказывает о своей встрече с братом в один из его приходов в город:
— Мы катались на лыжах с Николаем Воротынцевым с горы, откуда была видна тропинка от Первомайки до Гавриловки, я заметил юношу и сразу узнал в нем Виктора. Это меня удивило, ведь говорили, что Петровы эвакуировались. Он рассказал, что живет и работает в Герасимовке учителем немецкого языка. Вечерело, и я сказал, что ночью ходить опасно, могут забрать в гестапо, на это он ответил, что идет к Анатолию Попову, это не так далеко, а кому нужно ходить ночью, тот, конечно, не испугается полицаев. На прощание он сказал, что таким ребятам, как и мой товарищ, пора думать о других вещах, более полезных в настоящее время, чем лыжи.
* * *
Однажды из школы вышли двое. Они несли что-то тяжелое. Тяжесть пригибала к земле, спирала дыхание. Путники шли молча, лишь изредка переговаривались. Хутор остался позади. Перед ними расстилалась широкая, кое-где холмистая степь. Вдруг послышался шум машины. Друзья переглянулись (а это были Виктор и Анатолий), сбросили с плеч мешки, потащили их в канаву, вытащили из них гранаты и залегли. Машина приближалась. Вот она поравнялась, прошла вперед. И в этом миг взмах рукой... Машина споткнулась, стала. Еще две гранаты подняли ее в воздух. Через несколько минут Виктор и Анатолий вышли из укрытия. На дороге лежали истерзанные трупы трех немецких офицеров-штабистов. Подобрав разорванные документы и уцелевшие наганы, ребята зашагали дальше.
В Волчанский хутор ехал сын старосты Минченко, и Витя передал записку своему другу: «Здравствуй, Рогозя! Как твои дела? Как проходят балы? У меня неплохо. Меня девчата любят, из соседних деревень ходят. У нас Поп».
В три часа дня был и ответ: «Приходите с Попом. У нас сегодня будет бал». Смысл Викторовой записки Володя Рогозин понял правильно: они ждут сигнала о возможности захвата лагеря военнопленных.
Сигнал получен, Анатолий и Витя вышли. Вернулись они вместе с Рогозиным, когда начало светать, мокрые, в грязи, но веселые, возбужденные. Только я заметила, что Витя бледнее обычного. Долго мылись, а потом целый день спали.
Вечером пришла из Королевки мамина подруга Екатерина Владимировна Митрохина. Мы устроились в пустом классе посумерничать, запели песни.
Анатолий, высокий, худощавый, белокурый, не был красив, но сейчас голубые глаза на бледном лице делали его прекрасным. Володя Рогозин сидел немного в тени на парте, он был смуглее лицом, с карими глазами и черными, как смоль, волосами, он теперь всегда казался озабоченным. До войны семья его жила в Краснодоне, отец работал портным, мать была домохозяйкой, воспитывала двоих сыновей — Володю и младшего, совсем еще маленького его брата. Отец умер, когда немцы были в Краснодоне, и семья переехала на хутор Волчанский к родственникам матери. Теперь молодогвардейцы имели своего человека и на этом хуторе.
Я забегу немного вперед и скажу, что Володя погиб вместе с другими молодогвардейцами 16 января 1943 года, а младшего брата разорвала граната.
Но я отвлеклась. Мы пели и всю душу вкладывали в слова песни:
По пыльной дороге телега плетется,
На ней по бокам два жандарма сидят.
Сбейте оковы, дайте нам волю,
Я научу вас свободу любить...
И каждый из нас думал о том, что произошло ночью: семьдесят пять наших пленных выпущено на волю, среди них офицеры, они перейдут линию фронта, залечат раны и станут в строй громить врага.
Молодогвардейцы в своих листовках призывали к борьбе, Витя расклеивал и подбрасывал их на хуторе, случалось, хуторские парни тайком приносили ему читать его же листовки. Однажды на конном дворе, в хате, где размещалась контора старосты и полицаев, хуторяне, которые сошлись здесь перед работой, обнаружили листовку. Кто-то поднял, передал другому, а читать боялись. Виктор наблюдал за ними, потом подошел и спросил, что они разглядывают. Люди попросили, чтоб он прочел. Тогда Витя громко, чтобы все слышали, прочел сообщение о разгроме гитлеровской армии под Сталинградом.
Во второй половине декабря 1942 года с самого утра в Герасимовку стали прибывать части румын. Витя волновался, видно, кто-то должен был прийти к нему. В одиннадцатом часу пришел паренек маленького роста, в коричневом пальто, с рыжинками на лице.
— Здесь живет учитель Петров?
Я ответила, что брат сейчас войдет, и пригласила парнишку сесть.
Меня распирало любопытство, мне казалось, что он пришел по важному делу, и я спросила, кто его прислал.
— Поп! А еще кто? Ну, Кашук!
В это время вошел Виктор, они пожали друг другу левые руки. На вопрос брата «Как дела?» мальчик скороговоркой ответил:
— Дела в делах.
Я узнала, что зовут его Степа, а живет он с матерью в Шевыревке, отец на фронте. Он у нас переночевал. Вечером Витя играл на мандолине, в коридоре послышалась какая-то возня — это румынские солдаты протискивались в дверь комнаты послушать музыку. Ночью румыны ушли с хутора, несколько солдат долго искали свои винтовки, но так и не нашли. Даже я не заметила, когда мальчишки спрятали их.
На другой день вечером Степа, нагруженный, ушел через гору. В Краснодоне его должны были встретить. Фамилию Степы мы с мамой не знали. Больше его мы не видели, а после освобождения в райкоме комсомола встретили его мать, она сказала, что сын ее ходил в Герасимовку, фамилия его Сафонов, и что погиб он в бою под Каминском.
Через два дня после ухода Степы пришел Анатолий Попов, Виктор обрадовался, они так же пожали друг другу левые руки. Потом куда-то стали собираться, пообещали прийти к 11 часам вечера и ушли. Мы думали, что они понесли листовки Володе в Волчанский хутор. Домой они вернулись вовремя и утром отправились в Краснодон.
В ночь на 1 января 1943 года Витя был дома, а второго пошел в Краснодон, вернулся встревоженный, печальный, сказал, что Ваню Земнухова арестовали и пытали. Стал собираться к Попову. Говорил, что они уйдут в лес, найдут партизан или будут стараться перейти линию фронта, и ушел. 3 января они с Толей целый день уничтожали следы своей подпольной деятельности и ждали Туркенича, младшего лейтенанта, но он не пришел. 4 января Витя вернулся домой, был задумчив, подолгу сидел неподвижно, потом весь передергивался, бледнел. Он уже хорошо знал о зверствах гестапо. И голову сверлила мысль: исчезнуть, скрыться... но ведь погибнут мать и сестра. Мы заметили, что прибывшие из Краснодона полицаи следят за нашим домом.
5 января полицаи объявили, что в школе надо праздновать рождество. Женщины принесли вату, бумагу, вместо елки срубили вишню, поставили ее в центре класса и украсили самодельными игрушками. Витя немного отвлекся от тяжелых дум. Он надеялся, что гестапо не узнает о нем, потому что о его местожительстве знали только верные друзья: Анатолий Попов, Демьян Фомин, Уля Громова, Майя Пегливанова. Они не выдадут, но знал и Геннадий Почепцов. Тогда еще и в нем никто не сомневался.
В 4 часа дня 6 января за Виктором приехал полицай Баранников и сказал, что приказано доставить его в гестапо. Мама уложила в наволочку хлеб и вареную конину. Мы стали прощаться. Наблюдавший эту картину Баранников сказал, чтоб я пошла проводить брата до гестапо. Ему хотелось выслужиться, привести сразу двоих, но мама меня не пустила. Витя надел теплое пальто, шапку, ботинки и вышел вслед за полицаем. Мы смотрели в окно. Полицай сел на лошадь, хотел уже ехать, вдруг слез, забрал наволочку у Вити, связал ему руки за спиной, а другой конец веревки привязал к своему поясу. Сунул ему под мышку узел и повел. Уже стали сгущаться сумерки, но снег на фоне серого неба ярко белеет, дорога идет вдаль. Мы с мамой не спускаем с Вити глаз, все смотрим, смотрим...
Так мы расстались с ним навсегда. Он ушел навстречу своей страшной смерти.
Вскоре мы с мамой пошли в Краснодон и узнали, что 6 января Витю привели в гестапо на рудник Изварино. Ночью на первом допросе его сильно били. Требовали опознать трех юношей, которые сидели там же. Он сказал, что видит их впервые. 7 января Витю, всего избитого, привезли в краснодонскую тюрьму. Около тюрьмы мама увидела Лину Самошину, Майю Пегливанову, многих матерей арестованных молодогвардейцев. Показали окно, в которое выглядывают молодогвардейцы. Видно, Вите передали, что пришла мать. Он показался в окне тюрьмы: лицо в черных полосах и кровоподтеках, посмотрел долгим взглядом, махнул рукой и скрылся.
Лина Самошина успокаивала маму, но сама дрожала и говорила, что скоро тоже будет там. Она рассказала маме, что Витя командовал отрядом девушек в поселке Первомайке, обучил стрельбе, был санинструктором. Девушки доставали медикаменты, а он относил в партизанский отряд, что располагался в лесах у Северного Донца. Мы вспомнили, что Витя говорил о станице Морозовской, о безвластии по ту сторону Донца. Вообще Витя был очень скрытен, многое мы с мамой о нем узнавали случайно. Однажды мы видели у него план Волчанского хутора, где размещался лагерь военнопленных. После гибели брата мы этот план не нашли. Видно, Виктор уничтожил его.
Передачи носила мама. По дороге попадались немцы, она боялась за меня и не брала с собой. Мешок был тяжелым: печеная тыква, бурак, картошка. Шаг за шагом по глубокому снегу шла вперед, намечала себе цель: дойти до бугорка, до того дерева, до встречного человека, потом отдохнуть, и опять шла вперед — она несла передачу сыну, и это придавало ей силы. Как ей хотелось спасти его, защитить!
В Краснодоне, измученная, мокрая, остановилась у Шульгиных. Дочь этих милых людей Екатерина уговорила маму отдохнуть, сказала, что передачу отнесет она сама, потому что все равно Витю увидеть мама не сможет — его и Толю перевели в отдельную камеру и окно забили. Вернувшись, она рассказала, что передачу удалось быстро отдать, но получил ли ее Виктор - неизвестно, ответ от него не поступил.
Следующий раз к тюрьме мама пришла 14 января. Витя передал некоторые вещи. Трясущимися от волнения руками мама прощупала каждый шов и в воротнике футболки нащупала махонькую записочку. В ней Витя писал: «14. I. 43г. Мама, прости, что заставляю много ходить. Променяй или продай мои валенки и еще что-нибудь из моих вещей. Если найдется хороший купец на часы, то и их продай, чтобы не пришлось голодать. Кто мне носит передачи?»
Сколько в ней заботы о семье, любви к матери. И это писалось в то время, когда тело его было изувечено, а окровавленные пальцы оставляли на бумаге следы.
Мы эту записку храним как самую священную память о нашем дорогом Витеньке.
15 января ночью вместе с первой партией молодогвардейцев в 22 часа Витя был из тюрьмы вывезен и сброшен в шурф.
В селе Герасимовке стояла танковая часть, жителей не выпускали из домов, и мама смогла сходить в Краснодон только 16 числа. Когда шла по городу, знакомые ей сказали, что на тюрьме висит объявление, другие матери уже ходили узнавать о своих детях и видели в списках вывезенных в Германию имя Виктора Петрова. Мама сама прочла в этом списке имя Вити. Мы не верили, что молодогвардейцев вывезли в Германию, не верили и другие родители. Тайком они искали своих детей в подвалах разрушенных домов, около шахт. До 14 февраля 1943 года мы с мамой не были в Краснодоне. Перед отступлением немцев полицаи под видом обыска грабили нас, не разрешали выходить из дому, только один раз в день мы могли брать воду из указанного ими колодца. Баранников издевался над нами, рылся в вещах, рассказывал, что гестапо так «обработало» Виктора, что он его еле узнал.
После освобождения советскими войсками города Краснодона родные бросились на поиски своих детей и нашли их в шурфе шахты № 5.
Каждый день мы с мамой по очереди ходили в Краснодон, а вечером возвращались. Молодогвардейцев доставали и доставали, а Вити все не было. Начала теплиться надежда, что он убежал. Возле шурфа одна женщина рассказала, что спасла юношу, которого хотели сбросить.
28 февраля, когда мама подходила к шурфу, толпа людей расступилась, и по огромному молчаливому живому коридору она подошла к останкам своего сына. Узнать его было трудно: по виду это был восьмидесятилетний старик. Не было левого уха, носа, обоих глаз, выбиты зубы, волосы остались только на затылке, вокруг шеи черные полосы, видно, следы подвешивания, все пальцы на руках мелко изломаны, кожа на подошвах поднялась пузырями. На груди глубокая рана. Очевидно, она была нанесена холодным оружием еще в тюрьме, потому что рубаха и китель были целы и чьей-то заботливой рукой застегнуты на все пуговицы и крючки. Витя с полным сознанием шел на казнь, не трусил.
Родные казненных вошли в тюрьму искать следы пребывания своих детей. Они увидели ужасную, леденящую душу картину: полы камер и коридоры были залиты кровью, в выбоинах пола застывшие сгустки крови. На стенах всех камер были прощальные слова молодогвардейцев: «Прощайте, идем на казнь. 22 часа 16/1».
Прощались с родителями, сестрами, братьями и друзьями. В одном месте на полу мама нашла вырезанное: «Витя Петров».
1 марта 1943 года были похороны. С утра начали возить гробы с телами погибших юношей и девушек в парк. Целый день по улице тянулось страшное шествие: семьдесят один гроб. Их опустили в одну братскую могилу. Несмотря на огромное стечение народа, в парке было тихо, с перерывами шел снег. Могилу засыпали друзья, комсомольцы. Выступали оставшиеся в живых молодогвардейцы, клялись отомстить за погибших товарищей. Прозвучал красноармейский троекратный залп.
Посмертно Витя награжден орденом Отечественной войны первой степени и медалью «Партизану Отечественной войны» первой степени.
Вот текст документов к наградам:
«Союз Советских Социалистических Республик
Президиум Верховного Совета Москва, Кремль 21 сентября 1943 года.
Петровой
Ваш сын Петров Виктор Владимирович в партизанской борьбе за Советскую Родину погиб смертью храбрых.
За доблесть и мужество, проявленные Вашим сыном Виктором Владимировичем Петровым в борьбе с немецкими захватчиками в тылу врага, он награжден орденом Отечественной войны первой степени.
Орден Отечественной войны первой степени и орденская книжка согласно статьи 10 статуса передается Вам для хранения, как память о сыне, подвиг которого никогда не забудется нашим народом.
Председатель Президиума
Верховного Совета СССР М. КАЛИНИН».
«Уважаемая Мария Петровна! Ваш сын Петров Виктор Владимирович за доблесть и мужество, проявленные в борьбе с немецкими захватчиками в тылу врага, награжден Центральным штабом партизанского движения от имени Президиума Верховного Совета Союза ССР медалью «Партизану Отечественной войны» первой степени. По поручению Центрального штаба партизанского движения вручена Вам медаль и временное удостоверение к медали №16880 для хранения ее в Вашей семье, как память о славном сыне комсомольце-подпольщике Викторе Петрове.
Пом. нач. Центрального штаба партизанского движения
г. Краснодона А. ТОРОЦИН».
Литературная запись
Инны КОФМАН
(Большая благодарность Лапину Александру Алексеевичу!) |