Героям Сопротивления посвящается...
Главная | Страница 24 | Регистрация | Вход
 
Вторник, 19.03.2024, 08:19
Приветствую Вас Гость | RSS
Меню сайта
Форма входа
Продолжение книги Владимира Минаева "Молодая гвардия": опять предательство?"
Страница 24.
 
 
В 1951 году он писал А.Ф.Колесниковой: «Я всегда мечусь между чувством долга и душевными порывами, свойственными мне, как человеку неудовлетворенному, ищущему, жизнелюбивому и жизнерадостному». [73, с. 378]. В тот день 13 мая 1956 года у А.А.Фадеева спаялись чувство долга и душевный порыв, и он решительно и мужественно своей смертью отдал честь настоящим, безупречным, глубоко народным литературе и искусству и одновременно выразил презрение невеждам и приспособленцам.
Послушаемся народной мудрости и не будем плакать, что он ушел, а будем радоваться, что Фадеев был.
 
«Седой юноша»
 
У неравнодушного читателя произведения А.Фадеева зажигают огонь в сердце и восхищают даровитой природой автора. Но своеобразной формой творчества Фадеева являются и его письма, в которых не только «запеклась кровь событий, это самое прошедшее, как оно было, задержанное и нетленное» (А.Герцен), но их автор предстает активным общественным деятелем, доброжелательным критиком, душевным наставником, добрым, отзывчивым и заботливым товарищем.
Письма А.А.Фадеева опубликованы в 7-томном собрании его сочинений, в отдельных сборниках, в 17-ти журналах. Депутатская переписка Фадеева насчитывает 14 тысяч писем к избирателям, в различные учреждения по поводу дел и просьб избирателей. В архиве Фадеева 2456 дел. Кроме этого, 200 писем Фадеева находятся в личных архивах других писателей.
К.Симонов писал в 1956 году:
«Если собрать написанные за эти десять лет сотням литераторов письма Фадеева об их книгах и рукописях, полные советов и предложений, блестящих и точных оценок…, то из этих писем, объемом иногда в четверть и половину печатного листа [печатный лист – 9 машинописных страниц] за десять лет собралась бы большая книга в помощь начинающим, и отнюдь не только начинающим литераторам.
Можно собрать в книгу и то, что лежит в ящиках письменных столов у каждого из нас, товарищей Фадеева по его работе в Союзе писателей. Это десятки и десятки записок, часто писанных из больницы…». Кстати, за 100 дней до смерти Фадеев написал 50 многостраничных писем.
«Особенно много писем он написал 29 апреля: М. Маркарян, И. Сельвинскому, С. Капутикян, М. В. Алтаевой-Ямщиковой, П. А. Гарянову, М. Б. Колосову, С. И. Липкину, В. В. Ермилову, директору Тувинского книжного издательства. Помимо этих лич­ных, дружеских писем, Фадеев написал и два деловых письма. Одно председателю ВЦСПС Л. Н. Соловьеву об оформлении членами профсоюза литературных секретарей, работающих у писателей. Другое — заместителю начальника управления по уче­ту и распределению жилой площади Исполкома Моссовета — о помощи семье Ю. Базжина.
11 мая Фадеев приветствовал азербайджанского поэта Самеда Вургуна и писательницу В. К. Кетлинскую с их юбилеями. Но кроме этих приветствий он направил начальнику управления мос­ковской милиции письмо с просьбой прописать тяжело больную С.С. Виноградскую на площади ее племянника и обратился во Всесоюзный институт измерительных приборов, ходатайствуя о зачислении на работу Л. Р. Рабкиной, отец которой погиб на фрон­те, а мать была тяжело больна». [101, с. 341,342]
В целом ряде писем он уделяет внимание молодости собственной и в обобщенном виде.
В 16 лет Саша Фадеев стал коммунистом-большевиком, в группе «соколят» расклеивал по ночам листовки, всецело отдавался революционной работе, стойко переносил все трудности лесной партизанской жизни, своими глазами видел гибель своих товарищей и кровавые расправы, которые чинили белогвардейцы. Его двоюродного брата Всеволода Сибирцева белогвардейцы заживо сожгли в топке паровоза вместе с другими пламенными революционерами Лазо и Луцким. Летом 1918 года Фадеев участвовал в боях с чехами и белогвардейцами при защите во Владивостоке вокзала и штаба крепости.
Его ощущения и чувства в захваченном белогвардейцами и японскими интервентами Дальнем Востоке совпадали с чувствами краснодонцев в оккупированном гитлеровцами городе. Краснодонские подпольщики разбередили его чуткую душу и ясная память собственной юности помогали в работе над романом «Молодая гвардия».
В письме А.Ф.Колесниковой Фадеев писал: «Если Вы читали «Молодую гвардию», то в лирическом отступлении, начинающемся словами «Друг мой, друг мой», я писал именно о Грише Билименко, как о друге, который ждал меня, чтобы нам вместе добираться до училища. Друг этот – образ собирательный, но это место – о нем, о Грише Билименко и обо мне» [73, с. 261]
Связь «Молодой гвардии» с памятью своей юности он выразил, в частности, и в письме ученикам VII-Д класса гимназии болгарского города Попово:
«…Я хочу от всего сердца поблагодарить вас за внимание и за те добрые слова, которые вы высказали по поводу романа в своем письме.
В свое время я писал этот роман с большим волнением, так как изучение событий на месте особенно наглядно показало мне, какими прекрасными чертами обладает передовая моло­дежь нашего социалистического общества. Это напомнило мне собственные юные годы на русском Дальнем Востоке, ко­гда в период белой власти и международной интервенции я сам вступал в революцию в рядах таких же подростков — вы­ходцев из рабочей и крестьянской среды и из демократической интеллигенции. Культурный уровень рабочих и крестьянских подростков был тогда значительно ниже. Но они полны были не меньшего революционного энтузиазма, чем «молодогвар­дейцы» [73, с. 673]
Посещая Дальний Восток, бродя по улицам Владивостока или Спасска, он вспоминал свою тревожную юность, о чем потом писал друзьям: «Боже мой, сколько раз я проходил мимо домика, где столько прошло безвозвратного, счастливого! Я подолгу стоял возле него,— над этим обрывом, над этим заливом, с кото­рыми тоже так много связано в моей душе, и мне жалко было уходить, потому что не хотелось разрушать того грустного, чистого, как в детстве, строя души, который овладевал мною». [73, с.262]
В многолетней переписке с А.Ф.Колесниковой Фадеев сохранял живую связь с миром своего детства и вновь проживал свою юность, что помогало ему сохранять врожденные жизнелюбие, добродушие, незлобивость. И потому эту переписку он с любовью назвал «Повестью нашей юности». К примеру, за 26 дней апреля и мая 1950 года Фадеев написал Колесниковой 12 писем на сорок одной странице машинописного текста.
Он писал ей:
«Жена моя, Валерия Анатольевна Герасимова, была чело­веком хорошим, незаурядным, — когда мы сходились, она уже была известна как писательница.... Очень многое от ее ха­рактера я вложил в Лену Костенецкую («Последний из удэ­ге»), довольно точно описал ее наружность (только к момен­ту нашего знакомства она уже не носила косу и была на че­тыре года старше Лены), и кое-что в описании биографии Лены я заимствовал из ее биографии.
В 1932 году… мы разошлись навсегда… У меня сохра­нились с ней на всю жизнь дружеские отношения, но видимся мы очень редко, случайно.
Я же все эти годы — с 1930 по 1936 — скитался по свету и окончательно, как мне казалось, не мог никого полюбить.
В 1936 году я женился — женился по любви… У нас — дети, которых я так несправедливо и жестоко был лишен в моло­дые годы и о которых я так мечтал. Жена моя — актриса Мо­сковского Художественного театра, Ангелина Осиповна Сте­панова— актриса очень талантливая, всю свою духовную жизнь отдающая этому своему любимому делу. В быту она мало похожа на «актрису» в привычном понимании, она — большая семьянинка, страстно любит детей, просто одевается, штопает носки своему мужу и «пилит» его, если он выпьет лишнюю рюмку водки....» [73, с. 321, 322]
Однако первая поэтичная любовь застряла в юном сердце Фадеева на всю жизнь и вспоминал он о ней с грустной радостью. Ею была дальневосточница, друг детства и юности Ася Колесникова, ставшая впоследствии учительницей с писательскими задатками, Александрой Филипповной Колесниковой. Переписка с ней началась в 1949 году и продолжалась до последних дней жизни Фадеева.
В своих письмах он называет ее «первая и чистая любовь души моей», «моя милая юность», «мой далекий, мой нежный друг», « моя далекая юность, облако, пронесшееся мимо моей жизни», «мой умный, скромный, независимый и беззаветно преданный своему делу дружок», «мой милый золотой дружок», «ты все время жила во мне, и чудные ласковые письма твои доставляли мне такую отраду!».
В одном из писем он объяснил Асе, что в феврале 1920 года он по делам Спасского гарнизона был во Владивостоке. «Я провел во Владивосто­ке недели две, виделся со всеми товарищами по владивостокско­му подполью. И у меня даже мысли не шевельнулось — увидеть Вас. Настолько все это ушло, как что-то наивное и детское, в далекое прошлое...
После этого прошли еще месяцы больших испытаний, боев, мое первое ранение,— снова нависла угроза возвращения белой власти (во Владивостоке существовало какое-то странное коали­ционное правительство, от кадетов до большевиков).
<…> Ах, милая моя, родная моя Асенька,— жизнь действительно жестока! Теперь по Вашим письмам видно, что это была в ду­ховном смысле тяжелая пора Вашей жизни, что я был бы очень нужен Вам в ту пору. Сам я был уже взрослым, много испытав­шим, закаленным юношей,— как раз прошли те два года, кото­рых мне не хватало, чтобы Вы могли полюбить меня! — но в сердце моем уже не было ничего, что натолкнуло бы меня на то, чтобы встретиться с Вами, искать Вас. Так прошли мы рядом, мимо друг друга.
<…> Как потом показала жизнь, моя юношеская неудача в любви была для меня крупным поражением. Теперь, конечно, ясно вид­но, почему Вы так сильно и надолго запали мне в душу в те ран­ние годы. Вы были девушка с поэтической душой и, конечно, очень выделялись в довольно, в общем, заурядной, зараженной мелким практицизмом среде. А я тоже был мальчишкой с божьей искрой в душе и, конечно, не мог не почувствовать этого в Вас и не выделить Вас среди других. И Вы действительно были очень романтической девушкой, полной таинственных душевных движений,— не притворных (как это бывает у многих девушек), а действительных, не осознанных Вами, порожденных Вашей при­родной талантливостью». [104, с. 37]
Они не виделись тридцать лет. И будучи во Владивостоке Фадеев снова не встретился со своей любовью: их «жизни так резко (и так бурно!) мчались, каждая своим отдельным путем, три десятка лет».
Фадеев написал Асе Колесниковой:
«Боже мой, как я снова в эти уже зрелые годы был влюблен в Вас, милая Ася! Как жаль, что Вы были уже в то время за тридевять земель! Я все время видел перед собой Ваше лицо, но, конечно, я его видел таким, каким я знал его еще в ранние юные годы. Как это вполне естественно бывает с мальчиками и девочками, мы с Вами, как однолетки, развивались неравно­мерно. Вы были уже, в сущности, девушка, а я еще мальчик. И, конечно, Вам трудно было увлечься этим, тогда еще не вышедшим ростом и без всякого намека на усы умненьким мальчиком с большими ушами. Но если бы Вы знали, какие страсти бушевали в моей душе! Я сгорал от ревности, от неж­ности, от постоянного желания видеть, видеть Вас, быть возле Вас. Должно быть, именно в силу неразделенности чувства, оно длилось необыкновенно долго для того возраста — три или четыре года. В сущности, уже только бури гражданской войны заглушили его. Но зато, — это бывает в награду от бога,— навсегда осталась в сердце эта нежность к Вам, и, когда я закрою глаза и каким-то волшебством вдруг представлю себя тем мальчиком, я ощущаю эту нежность в душе совершенно так же, как тогдашнее солнце на вéках (когда лежишь в ку­пальне, например) или как запах цветов, травы, листьев тех лет. Во всяком случае, я благодарен жизни за эту юность с Вашим присутствием: все-таки она, эта юность, взросла не на пустыре, а рядом с ней росла, цвела сирень (а может быть, жасмин, если Вам больше нравится), нежный запах которой я запомнил навечно». [73, с. 262, 263]
Высшая школа жизни, талант психолога, сила дарования выражались в поразительной способности Фадеева простыми и ясными словами выражать мудрую мысль и убедительную правоту в каждой строчке, обогащающей знаниями, наставляющей на доброе и полезное. Вот он пишет о своем детстве сыну Александру, находившемуся на лечении в доме отдыха: «Когда я был мальчиком, мама моя, теперь такая немощная ба­бушка Нина, приучала меня и сестру Таню и брата Володю ко всем видам домашнего и сельскохозяйственного труда: мы сами пришивали себе оторвавшиеся пуговицы, клали за­платки и заделывали прорехи в одежде, мыли посуду и полы в доме, сами стелили постели, а кроме того — косили, жали, вязали снопы на поле, пололи, ухаживали за овощами на ого­роде. У меня были столярные инструменты, и я, а особенно мой брат Володя всегда что-нибудь мастерили. Мы всегда сами пилили и кололи дрова и топили печи. Я с детства умел сам запрячь лошадь и оседлать ее и ездить верхом. Все это не только развивает физически, но это и очень дисциплинирует человека. Но это и не просто дисциплинирует. Все, абсолютно все, даже самые маленькие виды такого труда понадобились и мне и моей сестре Тане и брату Володе во взрослой жизни — и на войне, и в домашнем быту, и в общении с людьми по ра­боте, когда пришлось работать в условиях деревни или рабо­чей среды и служить примером. Бабушка Нина, тогда еще не такая старая, не могла по характеру своей работы много за­ниматься нами. Она только дала нам толчок, но мы сами любили все это». [73, с. 449]
В письмах А.Ф.Колесниковой Фадеев много сказал изумляющего, например, о юности вообще. Вот несколько выдержек из таких писем.
«Как это грустно, что как раз те черты юности, которые, собственно, и придают ей поэзию и прелесть весны, – нерасчетливость, бескорыстие, непосредственное восприятие жизни, порывистость, мечтательность, искания – они же, эти черты служат источником таких жизненных поступков, которые часто ломают всю жизнь и направляют ее вопреки самым лучшим мечтам…» [73, с. 310]
«Наиболее счастливыми и наиболее устойчивыми, выдерживающими испытание времени, бывают браки, естественно (по ходу самой жизни) сложившиеся из юношеской дружбы, дружбы, носящей или с самого начала романтиче­ский характер, или превращающейся в романтическую спустя некоторый срок, но дружбы не случайной, а более или менее длительной, уже сознательной, когда начинают складываться убеждения, формироваться характеры и подлинные чувства. Необыкновенная чистота и первозданность такого чувства, его здоровый романтизм, естественно перерастающий в под­линную любовь, где молодые люди впервые раскрывают друг в друге мужчину и женщину и формируют друг друга в ду­ховном и физическом смысле, рождение первого ребенка — все это такой благородный фундамент всей последующей жизни! Жизнь сложна, обрастает бытовыми трудностями, не­счастьями, а главное — обыденностью; не застрахована она и от увлечений сердца — таких, какие могут нанести рану че­ловеку, связанному с тобой всю жизнь; совместная жизнь. с годами кажется иногда уже лишенной чувства и смысла. Но это — только поверхностное ощущение. Стоит всколых­нуть привычный быт опасностью разлуки или гибели одного из любящих, потрясти душу каким-нибудь сильным, высо­ким переживанием, как вдруг снова, точно молнией, пронзит воспоминание юности, счастья первых лет, общих мечтаний, надежд, той близости, через которую физическая природа чело­века так прекрасно выражает всю духовную сторону люб­ви,— первого плача ребенка, впервые переданного в руки отца из рук матери, — все это вновь и вновь осветит жизнь светом юности и любви, заставит переступить через все горь­кое, трудное, обидное, скучное, обыденное и будет скреплять жизнь невидимой духовной связью до ее последнего конца» [73, с. 321, 322]
Как жаль нынешнюю молодежь, которая растет, как бурьян, и не знает, что дружба основана на единстве интересов, на желании разделить успехи и огорчения друга, не знает, что любовь, рожденная на дружеской основе, самая прочная.
В ХХ веке буржуазные пропагандисты, пугая мир социализмом, твердили, что с уничтожением частной собственности исчезает семья, становятся общими мужья и жены, а анархисты доказывали, что брак, а тем более пожизненный, – пережиток буржуазной культуры, закабаляет человека. Современное развитое и перезревшее общество, обожествившее деньги и частную собственность, наоборот, приняло идеологию анархистов, внедряет «естественную форму сожительства», браки на экономической основе, освобождает человека от стыдливости, от ревности, от воздержаний свободных половых сношений, одобряет супружескую неверность, приравнивает половые отношения к потреблению пищи и в моральные нормы жизни включило проституцию.
Во все времена передовые литература и искусство показывали человечеству захватывающие истории любви, возвышенной и благородной, в основе которой глубокие чувства, эмоциональная слитность, духовное родство, общность взглядов и целей, готовность пойти на жертвы ради любимого человека. А пороки и человеческие слабости реалистичная литература демонстрировала только для того, чтобы указать на их пагубность и трагические последствия.
К числу такой литературы нужно отнести художественное и эпистолярное творчество духовно и внешне красивого А.Фадеева. Первичный опыт восторженной влюбленности и моральной ответственности за свои поступки он накопил в юности, в революционной деятельности, в которой проявились его духовные достижения. И потому жизнерадостность и бодрость пробуждались у него каждый раз, когда он погружался в мир молодости, жил в нем, охваченный яркими впечатлениями и переживаниями первой любви.
Кинорежиссер и драматург С.А.Герасимов вспоминал: «Страстно любя молодость, он до конца дней сохранил в себе жадный интерес ко всему новому и выглядел среди людей своего поколения седым юношей. Это привлекало к нему симпатии множества людей не только у нас, но во многих странах, куда он приезжал как писатель, как крупнейший общественный деятель, неутомимый борец за мир на земле». [103, с. 460]
 
Скромен и заботлив.
 
Поразительная неподдельная скромность Фадеева, презираемая в особенности сегодня, ярко проявилась с приближением его юбилея. Нет надобности толковать предлагаемые отрывки из его писем.
 
А. А. СУРКОВУ
12 ноября 1951 года
 
Дорогой Алексей Александрович! Пишу тебе это личное письмо в связи с предстоящим моим пятидесятилетием. Как ты прекрасно понимаешь, эта дата в сущности ничем принципиально не отличается от той, ко­гда тебе исполняется 49 или 51 год. Между тем ко мне посту­пают сведения, что некоторые лица и организации придают этой дате в моей общественной и литературной биографии чрезмерное значение. Может быть, они думают, что «так надо», что имеются на этот счет какие-нибудь «указания». Кроме того, я в жизни моей соприкасался более или менее тесно с таким широким кругом людей в самых разных сферах дея­тельности, что среди них находится немало добрых людей, которые от чистого сердца, по соображениям возрастным и приятельским, искренно рады «раздуть кадило» и довольно бессознательно подстрекают к этому других. Это меня расстраивает и даже пугает.
Это ставит меня в неловкое и смешное положение. …Я «выделяюсь», в сущности, только своим должностным положением в качестве Генерального секретаря Союза писателей, к тому же члена ЦК ВКП(б). Но это последнее обстоятельство только обязывает меня к большей скромности. И я очень и очень боюсь парадной шу­михи, которая многими и многими не может быть воспринята иначе, как шумиха, поднятая по моему собственному желанию или, во всяком случае, с моего благословения.
Вот почему я обращаюсь к тебе с личной просьбой — помочь мне провести эту злополучную дату как можно более тихо.
<…> Я прошу предупредить Институт мировой литературы, Гослитиздат, «Советский писатель» — это можно сделать, поговорив доверительно с директорами этих учреждений с ссылкой на то, что делается это с моего ведома, — чтобы они отнеслись строго к предлагаемым в пе­чать «монографиям», посвященным творчеству Фадеева.
<…> Я не имею никакого стремления кокетничать своей скромностью и, как всякий литератор, был бы рад прочесть о себе добросовестную кри­тическую статью или даже массовую популярную брошюру… Я прошу тебя предупредить Институт мировой лите­ратуры и издательства о том, что подобные «монографии» о ныне живущих и далеко еще не закончивших своего творческого пути литераторах — штука несвоевременная и противоречит самому духу нашего советского общества.
Подумать только! Мы не имеем монументальных моногра­фий о жизни и деятельности величайших людей партии — Дзержинского, Кирова, Орджоникидзе, Фрунзе… У нас до сих пор нет настоящих больших правдивых книг о Горьком, Маяковском, Алексее Толстом. И вот, по случаю того, что А. Фадеев является Генеральным секретарем ССП и членом ЦК ВКП(б), недальновидные люди подготовляют ему «сюр­призы» размером в 30—40 печатных листов в надежде кому-то «потрафить».
Я просто не могу позволить подобной нескромности и лично прошу тебя не допустить до выхода в свет подобных книг.
Если лица, от которых зависит выпуск этих книг, не внемлют твоим словам, я разрешаю показать им это мое письмо.... Повторяю, я с интересом и уважением прочитал бы статьи или брошюры о себе… но я ясно вижу нескром­ность, надуманность, общественную вредность толстых «моно­графий» о нашем брате и хочу уберечь от неприятностей не только самого себя, но и.... литераторов.
С приветом
А. Фадеев.
 
Дорогой Алеша! Просьба моя к тебе имеет столь важное значение для меня, что я очень прошу известить меня, какие меры ты смог предпринять для ее удовлетворения. [73, с. 380, 381]
 
В СЕКРЕТАРИАТ ПРАВЛЕНИЯ СОЮЗА ПИСАТЕЛЕЙ СССР
12 ноября 1951 года
 
Дорогие товарищи!
До меня дошли сведения, что Секретариат Союза писа­телей предполагает отметить день моего пятидесятилетия. Разумеется, я очень благодарен вам за это и постараюсь ответить на такое внимание к себе усиленным трудом. Вме­сте с тем я очень прошу Секретариат ССП избежать ненуж­ной шумихи в этом деле, которая может возникнуть не по вине Секретариата, а благодаря стараниям некоторых не­дальновидных людей. Я прошу учесть мое служебное поло­жение в Союзе писателей и уберечь мое имя от всяких возможностей обвинения меня в нескромности со стороны на­шего общественно-литературного и партийного мнения.
<…> 1.Я прошу ни в коем случае не проводить вечер в каком-нибудь другом помещении, кроме клуба Союза писателей, где уже проводилось немало хороших вечеров, посвященных моим товарищам по перу.
2. Я категорически возражаю против устройства какого бы то ни было «приема» или «банкета» по окончании вечера вообще в связи с датой моего пятидесятилетия. Во-первых, мне трудно выдержать подобный «прием» или «банкет» по состоянию здоровья. Во-вторых, нет никакой возможности тратить государственные деньги на «прием» или «банкет»
<…> Должен сказать, что эти две просьбы имеют для меня столь существенное значение, что я очень прошу их испол­нить. В противном случае, мне волей-неволей придется на это время уехать из Москвы, используя право на предостав­ленный мне отпуск, чтобы не ставить себя в неловкое поло­жение. [73, с. 382,383]
 
А. К. KOTOBУ [директору Гослитиздата]
2 декабря 1951 года
 
Уважаемый Анатолий Константинович! В последние годы — особенно теперь, в связи с моим пя­тидесятилетием, — ряд литературоведов работает над книгами, посвященными творчеству А. Фадеева. Само собой разу­меется, что сам я лично испытываю к авторам этих работ, а также к издательствам и научным учреждениям, заказавшим эти работы, только чувство признательности за внимание к моему творчеству.
<…> Мне хотелось бы предостеречь и авторов, и научные учреждения, и издательства от некоторых «излишеств», допускаемых в ряде работ на данную тему.
1. Мне кажется излишним и недопустимым, чтобы книги, посвященные творчеству современного автора, еще далеко не завершившего свой путь, имеющего в своем литературном багаже всего лишь 2—3 книги, — были громоздкими, многолистными, рассчитанными на узкий круг исследователей, ино­гда по объему своему превосходящими все литературные труды данного писателя.. Такого рода труды вызывают у читателя естественное недовольство, создают впечатление «не­скромности» со стороны авторов этих трудов и со стороны писателя, которому подобные труды посвящены.
<…> 2. Мне кажется, что работы о современных живущих писателях не должны носить характер биографического иссле­дования, а содержать только разбор творчества данного писателя. Этот разбор, разумеется, может опереться на некоторые даты и факты биографии данного писателя, но ни в коем случае не может и не должен перерастать в исследование биографического характера.
<…> 3. Авторы и издательства и научные учреждения нередко обращаются ко мне с просьбой, чтобы я лично озна­комился с работами о моем творчестве и дал как бы «визу» для их печатания. Такой путь прохождения работ о данном писателе кажется мне глубоко неправильным. Работы о лю­бом советском писателе должны быть в первую очередь — объективны, а это значит, что научные учреждения, изда­тельства и авторы должны сами отвечать за публикуемые ими работы о советских писателях. Сказанное в еще боль­шей мере применимо к работам, посвященным творчеству Фадеева, поскольку Фадеев является не только писателем, а и должностным лицом в литературе. [73, с. 386, 387]
Юбилейный вечер, посвященный 50-летию А.А.Фадеева, с его участием был проведен 23 декабря 1951 года в Центральном доме литераторов и по настоянию общественности был повторен в Концертном зале им. П.И.Чайковского 24 декабря 1951 года. Просьба Фадеева не устраивать «прием» или «банкет» была удовлетворена и вечер никак не походил на гульбище современных «деятелей».
Большую часть своей жизни А.Фадеев «нес свою ответственность за дело литературы» и был «обременен большими и малыми заботами» об искусстве. Вот несколько отрывков из его отзывов о работах некоторых писателей и деятелей искусства.
 
А.М.УПИТУ [латышскому писателю и литературоведу]
19 сентября 1953 года
 
Дорогой Андрей Мартынович!
Давно уже мечтаю написать Вам о том, какое огромное впечатление произвели и производят на меня два Ваших боль­ших романа: «Земля зеленая» и «Просвет в тучах». Первый из них я читал дважды — когда он только появился на русском языке и еще раз перед тем, как прочесть «Просвет в тучах»,— в начале этого года. Оба этих романа, взятые в целом, дают такой глубокий — через все социальные пласты — разрез жизни латышского общества в важнейший исторический период его развития, что вряд ли можно переоценить их познаватель­ное и художественное значение, и не только для латышского народа, а и для нас, русских, и для всех советских людей.
По своему художественному воспитанию, по литературным вкусам я принадлежу в известном смысле к «староверам». Я люблю монументальную форму старого реалистического ро­мана с его обилием социальных типов, подробными точными описаниями быта и всего материального мира, среди которого протекает жизнь людей, где все выражено языком свободным и в то же время таким же материальным и весомым, где все проч­но и устойчиво по фактуре, но — тем пронзительней и глубже и долговечней воздействие на душу читателя авторской большой гуманистической мысли. Оба Ваших романа принадлежат к явлениям именно этого порядка, и потому они нашли в моем лице одного из наиболее благодарных читателей. [73, с. 466, 467]
 
Лолахан Сайфуллиной Фадеев пишет, что ее рассказ «Анфиса Никитична» ему кажется неудачным и после разбора говорит: «Простите, что пишу Вам так прямо и резко, но Вы человек талантливый и я вправе предъявлять к Вам серьезные требования…» [73, с. 181, 182]
Л.Н.Мартынову Фадеев сообщает, что «взял на себя смелость задержать издание» его книги с тем, чтобы автор ее пересмотрел и переработал. И подробно изложил свои замечания [73, с. 188, 189]
Главного режиссера Московского театра им.Вахтангова Р.Н.Симонова Фадеев просит ознакомиться с пьесой П.А.Семынина, «очень оригинального и незаурядного поэта», и обосновывает просьбу:
«Пьеса, на которую я рекомендую театру обратить внима­ние, написана отнюдь не стихами, но по языку своему она тоже очень индивидуальна. А тема пьесы —одна из серьезней­ших тем нашего времени. Коротко эту тему можно сформули­ровать следующим образом: если основным законом социа­лизма является максимальное удовлетворение материальных и культурных потребностей общества, то это вовсе не значит, что целью жизни человека в эпоху социализма может являть­ся максимальное удовлетворение его личных материальных и прочих потребностей. Таким образом, эта пьеса против соб­ственничества, стяжательства, эгоизма, индивидуализма и за примат долга, общественного служения, труда на благо народа, одним словом, за гуманистические принципы в жизни и деятельности человека нашего времени.
В пьесе много хороших людей и — главное — много хоро­ших женских ролей» [73, с. 672]
В письме издательству «Советский писатель» Фадеев возражает против забраковки романа А.Югова «Бессмертие». Он пишет: «Роман нужно доработать, выправить местами, и это будет незаурядное художественное произведение» и дал советы, как это сделать [73, с. 182-185]
 
К. Ф. ПИСКУНОВУ
12 октября 1953 года
 
Уважаемый Константин Федорович!
Направляю Вам детскую книжку финской общественной деятельницы и писательницы Херты Куусинен, пишущей под псевдонимом Херты Элиной. Я рекомендую эту книжку Детгизу для издания,— во-пер­вых, потому, что это хорошая сказка, а во-вторых, потому, что мы мало издаем финских прогрессивных писателей... [73, с. 473]
 
Композитору и дирижеру А.И.Хачатуряну Фадеев написал свое впечатление от концерта для фортепьяно с оркестром и концерта для скрипки с оркестром:
«…Все в целом было так хорошо отобрано, так своеобразно, так темпераментно и общезначимо, что я не побоюсь отнести все это к нашей советской музыкальной классике. Танцы из «Гаянэ» звучали уже как нечто такое, с чем я вырос и сформировался.
Из печати я узнал, что Вы работаете над балетом. Дело это хорошее, а главное, неизбежное, раз уж это в Вас роди­лось. Но как бы мне хотелось, чтобы Вы попробовали свои силы в опере! Мне кажется, если бы я был композитором, я никогда бы не мог носить свое звание с полным чувством удов­летворения (хотя бы даже на некоторый период, ибо совсем полного чувства удовлетворенности у художников не бывает), если бы не проверил свои силы на опере. Как писатель я в на­стоящее время всегда чувствую себя несколько смущенным, когда при мне ругают нашу драматургию: в России не было ни одного серьезного прозаика, кроме разве Гон­чарова, который не писал бы хороших драм. Я не написал ни одной драмы и чувствую от этого себя отчасти неполноцен­ным.
<…> Мне кажется, что Вы владеете решительно всем для того, чтобы написать хорошую оперу» [73, с. 180]
Пианисту В.В.Софроницкому Фадеев сообщил о «высоком наслаждении», полученном на его концерте в Большом зале консерватории:
«Вы знаете, что я всегда люблю Ваше редкостное дарование, и поэтому не сочтите за преувеличение, когда я скажу Вам следующее: Ваше творчество достигло той высоты, когда к нему уже неприменимы слова «мастерство», а тем более «тех­ника» потому что эти последние достигли такой ступени со­вершенства, когда их не замечаешь, а только слышишь и чув­ствуешь Вашу индивидуальность, окрашивающую собой пре­красную, великую музыку.
Надо сказать, что это не только впечатление на слух, а и впечатление зрительное, ибо трудно найти другого музыканта, который и в процессе исполнения, и перед ним, и после него был бы так целиком поглощен своим искусством и был бы так чужд всякой позе и какому бы то ни было заискиванию перед публикой.
Я знаю, однако, как нуждаемся все мы в добром слове, идущем от чистого сердца и с пониманием всей меры твоего труда. Вот почему, освободившись от всякого рода неотлож­ных дел, я хочу передать Вам это свое впечатление о концерте и крепко пожать Вашу руку» [73, с. 481]
 
В. Н. ПАШЕННОЙ [актрисе Малого театра]
13 ноября 1953 года
Дорогая Вера Николаевна!
 
Давно уже собираюсь поделиться с Вами тем поистине незабываемым впечатлением, которое произвело на меня Ваше исполнение роли Вассы Железновой...
Мне уже пришлось высказать Вам во времена, правда, стародавние, как высоко расцениваю я Ваш талант и какие огромные возможности раскрываются в нем при каждой новой роли. Я видел Вас в таких разных вещах, как «Растеряева улица», «Разгром», «На бойком месте», «Мария Стюарт». Но Ваша Васса —это еще совсем новое и, может быть. наиболее сильное из того, что я видел. Может быть, во мне просто сильнее говорит свежее впечатление, но мне кажется, что в исполнении роли Вассы Ваше великолепное творчество актрисы поднялось на еще более высокую, неизмеримо более высокую ступень. Я уже не говорю о том, что теперь трудно представить себе какую-нибудь другую Вассу, кроме Вашей, как трудно было представить себе какого-нибудь царя Федора после Москвина [73, с. 483]
 
11 января 1947 года А.Фадеев написал резкое письмо в Совет Министров СССР о самоуправстве Управления делами Совета Министров СССР, которое решило вывезти вещи и библиотеку А.Н.Толстого с его дачи в Барвихе, которую целесообразно сохранить как мемориальный музей. Фадеев пишет: «А.Н.Толстой, автор «Петра I» и «Хождения по мукам», является классиком русского народа и крупнейшим советским писателем, приумножившим мировую славу советской литературы. По решению правительства ему будет сооружен памятник в Москве.
<…> Думаю, что такой акт, – отчуждение дачи крупного писателя после его смерти в пользу государственного служащего, невозможен даже в любой из самых бедных стран на Балканах и тем менее приличен для такой богатой страны как наша…» [73, с. 215, 216]
Кстати, сегодня нет подобного Фадееву защитника исторического памятника – дома Алексея Толстого под Петербургом, в котором он написал свои лучшие произведения, в том числе сказку «Золотой ключик, или Приключения Буратино». На его месте наметили построить жилой монстр для «новых русских».
В ноябре 1953 года А.Фадеев обратился в Секретариат Правления Союза писателей СССР с просьбой «принять меры к изданию сочинений М.Ильина, увековечению его памяти и обеспечению его семьи…». И Фадеев предложил пять конкретных мер, в т.ч. исходатайствовать пенсию детям, не достигшим совершеннолетия, единовременного пособия семье И.Ильина.
В декабре 1953 года А.Фадеев как депутат Верховного Совета СССР обратился в Приморский краевой комитет ВКП(б), к председателю Крайисполкома с просьбой воздействовать на чугуевские районные организации, чтобы они исправили «свое безобразное отношение к сельской интеллигенции и поставили в нормальные условия функционирования такие важные для населения учреждения, как больницы, амбулатории и школы».
13 октября 1954 года Фадеев направил в Секретариат Правления Союза писателей СССР жалобу членов семьи покойной Л.Н.Сейфуллиной, которую Секретариат постановил выселить с дачи, и просил отменить это решение. «Если Секретариат не считает возможным отменить свое решение, - писал Фадеев, - прошу поставить его на обсуждение Президиума ССП, так как я опротестовываю это решение перед Президиумом».
 
Продолжение
Поиск
Архив записей
Друзья сайта
  • Официальный блог
  • Сообщество uCoz
  • FAQ по системе
  • Инструкции для uCoz

  • Сайт создали Михаил и Елена КузьминыхБесплатный хостинг uCoz