Из книги «ДЕТИ-ГЕРОИ»

Составители: Гончаренко И.К., Махлин Н.Б.

Киев, «Радянська школа», 1985

 

Г. Литвинова

 

Черная влажная земля, освободившись от снега, словно дышала. Глубоко, жадно. И от нее поднимался, едва-едва колеблясь, легкий парок.

Ноги, будто налитые свинцом, тяжелые, еле двигаются. Позади долгий ночной переход. Наконец, привал. В лощине, на талой холодной земле, расположилась группа людей.

Тишина... Ох, какая стоит вокруг тишина... И ничто, кроме оружия на коленях, на груди, в руках людей, не напоминает сейчас о войне. Партизан никогда не расстается с оружием. Ест, спит — оно всегда при нем.

В центре кружка ладный, крепкий паренек. Это — Миша Глазок. К нему прикованы сейчас все взгляды.

Мальчик не заполнял анкет, не писал заявлений. Просто подошел к комсоргу Марии Коваленко и сказал: «Хочу быть комсомольцем».

И вот идет заседание комсомольского бюро.

— Год рождения?

— 1928-й...

Кто-то интересуется образованием, социальным происхождением. Его обрывают: «Спрашивай по существу!..»

— Хорошо ли стреляешь?

— Стрелять умею,— скромно отвечает Михаил.

Ненависть к врагу сделала его глаза зоркими, а руку твердой. Не в учебные мишени, в фашистов надо попадать в бою. А мальчик был уже не в одной горячей стычке партизан с врагом.

— Хорошо стреляет,— уточнил кто-то из присутствующих.

— Кем хочешь быть?

Если бы год назад этот вопрос задали ему, ученику седьмого класса Клюсовской школы, он, наверное, немного растерялся бы и не сразу ответил. Ему хотелось стать художником, передавать на полотне красоту родной земли. Или подняться над ней высоко-высоко и, держа в руках штурвал самолета, увидеть бескрайние поля, леса, крохотные квадратики зданий и синюю змейку реки. А часто в мечтах видел себя в форме пограничника у полосатого столба с надписью «СССР». И трудно было отдать предпочтение чему-нибудь одному, остановиться на чем-то окончательно.

Теперь колебаний не было. В каждом деле есть специальности самые сложные, самые трудные, а потому и самые почетные. Среди партизанских — это разведчики и подрывники. Михаил видел, каким авторитетом пользуются эти смельчаки, слышал рассказы об их бесстрашии. Когда в отряде появлялся двадцатилетний Володя Павлов, высокий, подвижный, веселый, мальчик не сводил с него восхищенных глаз. Он знал, что не одного-двух фашистов, а многих захватчиков и гору фашистской техники сразу, только за одну удачную операцию, может уничтожить подрывник.

Вот почему сейчас на вопрос, кем он хочет быть, Михаил ответил твердо и уверенно:

— Подрывником.

Четырнадцатилетний мальчик понимал, что его долг — быть там, где труднее, опаснее.

Проголосовали.

— Теперь держись, чтобы никто тебя и не заподозрил в трусости...

Это было и поздравлением, и напутствием одновременно.

Вскоре в партизанский «университет» подрывников был зачислен мальчик, который еще не вырос из пионерского возраста.

Не за партой проходил науку вчерашний школьник. Учился читать рельеф местности, в темноте ночи успешно решать уравнения со многими неизвестными, чертить смертоносные для врага узоры под железнодорожной колеей.

Вместо школьного ранца, юный подрывник нес на себе по восемь — десять килограммов тола,— иногда 10—12 километров от партизанской базы до места запланированной диверсии.

Вспомните, как трудно иногда бывает спокойно и сосредоточенно высидеть за партой 45 минут урока. Непоседливый и подвижный, как все в четырнадцать-пятнадцать мальчишеских лет, Миша терпеливо и безмолвно, порой под обстрелом, часами выжидал под носом у гитлеровцев благоприятного момента для минирования. Рукам, которые могли бы на уроках физики собирать интересные электрические схемы, пришлось подключать детонаторы к шашкам взрывчатки.

На железнодорожных участках Ковель—Сарны, Брест— Пинск сдавал «экзамен на зрелость» подросток Михаил Глазок, а не в стенах школы.

Уже на равных с Володей Павловым и другими признанными мастерами подрывного дела выходил Миша на боевые задания. Номером первым. Это значит, он делал самую опасную работу. Он отвечал за качество минирования. На его личный счет заносили результаты диверсии.

Вот как описал свой первый самостоятельный выход на минирование М. Глазок: «...Я и мой второй номер Михаил Шкут притаились в ста метрах от насыпи в ожидании установленного времени для начала работы. Чувствую, что волнуюсь, но не хочу этого показать Михаилу: волнение — враг подрывника. Вижу, что Шкут тоже нервничает. Прижавшись к земле, он лежит рядом со мной и сдержанно посапывает, когда я скашиваю глаза в его сторону. Время истекло. Я подал Михаилу сигнал, и мы бесшумно поползли к насыпи... Пробежав по шпалам несколько метров, присели и взялись за работу.

Михаил расстелил плащ-палатку между рельсов, лег на нее и начал рыть под шпалой яму. Я, стоя коленями на шпалах, чтобы не оставлять следов на земле, внимательно готовил механизм мины.

Подготовительные работы приближались к концу, когда со стороны будки вспыхнул пламегаситель немецкого пулемета-универсала, и над нашими головами просвистели трассирующие пули. В небо взвилась ракета. От ослепительного света все вокруг заколебалось, яркие блики забегали по земле. Когда ракета погасла, я поднял голову: впереди непроглядная тьма с одиноким огоньком в будке. После вспышки ракеты он казался совсем бледным и далеким. Пулеметная стрельба повторилась в том же направлении, только дальше. Было ясно, что кто-то из подрывников обнаружен охраной. Нельзя терять ни минуты, надо закончить установку мины.

Стрельба слева не прекращалась — там завязался бой. Пользуясь суматохой, мы быстро работали. Наступил самый ответственный момент — установка детонатора. Я поставил МЗД на десятикилограммовый заряд тола, отвел детонатор в сторону и подсоединил к концам электрической цепи. Если механизм смонтирован неправильно, в эту минуту детонатор должен взорваться. Но все обошлось благополучно. Детонатор установлен в заряд.

Шкут начал засыпать яму. Все готово. Я достал из кармана маленькую метелочку, связанную из травы, отцепил от пояса флягу с водой и, дождавшись, когда Шкут положит на место верхний слой земли, принялся маскировать мину. Установка мины закончена. Миша взвалил на плечи плащ-палатку, в которую была завернута оставшаяся земля. Чтобы запутать следы, прошли по шпалам метров 70—80 вдоль линии, потом бесшумно скатились с насыпи и только там, в лесу, высыпали остатки земли».

На этой мине подорвался вражеский эшелон, пошел под откос с фашистами и техникой. Он был записан на личный счет юного подрывника Михаила Глазка.

А потом еще восемь эшелонов и, кроме того, участие в многочисленных диверсиях в качестве второго номера.

За мужество и героизм, проявленные юным партизаном, он был награжден орденом Ленина.

И все-таки был случай, когда возраст едва не подвел Михаила, хотя он и успел немного подрасти.

«Дети до 16-ти лет не допускаются...» Нет, не в кино...

Фронт подходил к государственной границе. Партизанское соединение, в рядах которого был М. Глазок, расформировали. Но Михаил не вернулся домой, хотя и мог это сделать. Он пошел в группу парашютистов-десантников, которую готовились забросить во вражеский тыл за пределами нашей Родины.

И надо же случиться такому! Перед самой отправкой медики пришли к заключению, что несовершеннолетнему нельзя прыгать с парашютом. Тем более — в тыл врага...

Но в военное время, кроме заключения врачей было и другое — более сильное — зов своего сердца, которое не могло биться спокойно, пока шел бой с фашизмом, выводы собственного разума, который подсказал, что делать.

Среди смельчаков-десантников, заброшенных в глубокий тыл врага, был и шестнадцатилетний Миша Глазок. Там, в Словакии, он стал командиром отдельного взвода, в котором бойцами были разведчики, по возрасту годившиеся ему в отцы.

Снова туда, где труднее всего, где опасней всего...

 

* * *
В Клюсовской школе на Черниговщине есть музей. Там среди других экспонатов — небольшая книжка «Лесные солдаты». Ее написал инженер одного из харьковских предприятий Михаил Максимович Глазок, бывший ученик школы. Это автобиографический рассказ о том, как мужали мальчишки в грозовые военные годы.

«В Киеве мы сдали на склад свои автоматы и пистолеты, с которыми прошли тысячи километров по тылам врага. Но самое сильное, самое верное и безотказное оружие осталось с нами на всю жизнь. Это оружие на склад не сдается. Имя ему — любовь, любовь к родной Советской земле»,— такими словами заканчиваются записки партизана.