Село Покровское
Артёмовский район Донецкой области
Из книги "Дети-герои", издание второе.
Составители: И. К. Гончаренко, Н. Б. Махлин.
Издательство "Радянська школа", 1985 год
ПИОНЕРЫ СЕЛА ПОКРОВСКОГО
Авторы Ф.Вигдорова, Т.Печерникова
ПЕРВАЯ ЛИСТОВКА
С некоторых пор в селе Покровском, оккупированном фашистами, стали твориться странные вещи: то появятся на стенах домов написанные от руки воззвания к советским гражданам, то немецкий солдат, встав поутру, недосчитается патронов, нескольких гранат или даже винтовки. Фашисты неистовствовали. Они ходили по хатам, рылись в сундуках, обыскивали сараи и подвалы, но ни гранат, ни винтовок не находили, а неприятные для новых «хозяев» происшествия все учащались.
На листовках вместо подписи стояли три таинственные буквы: «КСП». Кто скрывался за этими буквами? Двух мнений тут быть не могло: конечно же, партизаны. Немцы потеряли покой. Круглые сутки по селу шагали патрули. И ни одному оккупанту не могло прийти в голову, что партизанский отряд, нападения которого они ждали с минуты на минуту, — это всего лишь группа детей и подростков: немцев держали в постоянном страхе двенадцать покровских пионеров.
Теперь нам следует вернуться назад, чтобы читателю стало понятно, как же это все произошло.
В хате Носаковых собрались друзья. Они услышали о возвращении из Артемовска Васи Носакова.
Всего несколько месяцев назад они вместе, гурьбой ходили в одну школу, веселились у костра. Каким далеким было все это!
Намного выше казались очень похудевшие Володя Лагер и самый близкий Васин друг Борис Метелев. Еще больше потемнело смуглое скуластое лицо Толи Цыганенко, которого в школе прозвали Цыганом. Прежде такие живые, лукавые глаза его теперь смотрели хмуро, исподлобья.
Раньше встречи ребят бывали шумными, веселыми, говорили все вместе, громко смеялись. Теперь в комнате сидели все те же мальчики, но было тихо, и говорили они почти шепотом, словно думали вслух. Борис Метелев молчал, и Вася заметил, что товарищи посматривают на него с каким-то особым сочувствием. Но Володя Лагер сказал:
— У нас, знаешь, сколько народу в Германию угнали? — И снова взглянул на Бориса.
— Нашу Таню тоже угнали... — собравшись с силами, заговорил, наконец, и Борис.
— Таню? — громко отозвался Вася, впервые услышавший об этом.
— Спрятать мы ее не успели... — не поднимая головы, с трудом, будто каждое слово царапало ему горло, рассказывал Борис. — Когда уводили, я ей сказал: «Правду писать тебе все равно не дадут, так ты вот как делай: если не вовсе тебе уж плохо будет, пиши, что живешь добре, а если очень худо, пиши, что живешь хорошо». И вот пришла от нее открытка. Все слова черным замазаны, а оставлено только три слова: «Я живу хорошо...»
Вася слушал, закусив губу. Он знал, как Борис любил сестру. Да и все ее любили. Была она веселая, добрая, приветливая. И пела славно.
— Потом и меня погнали в Германию, — продолжал Борис. — Вели под конвоем. Есть ничего не давали. Кто от голода ослабеет, идти не может, тех бросали на дороге умирать. Я решил — убегу, нипочем не поеду на чужбину, пусть умру, но на своей земле. И убежал. Сколько километров — все бегом да бегом, не знаю, откуда и силы взялись. Потом два месяца дома с постели не вставал...
— Ну, так... Как же мы теперь... будем? — неожиданно прервал Бориса Володя Лагер, уже прямо обращаясь к Васе.
Вася был в школе председателем их пионерского отряда, не по годам серьезным, вдумчивым, его товарищи любили, уважали и относились к нему, как к старшему. Вместо ответа Вася стал рассказывать обо всем, что видел, что испытал в Артемовске: о пленных за колючей проволокой, о том, как он сам сидел в тюрьме, о партизанах, которые действовали не только в лесах, но и в городах, селах.
— Но мы-то, мы-то что можем сделать? — с горечью воскликнул Толя Цыганенко. — У нас и оружия-то нет.
— Взрывать мосты, дороги — да разве это сделаешь голыми руками? — добавил Володя Лагер.
— С партизанами бы связаться, — сразу оживился Борис, — да где их найдешь? В Покровском ничего пока о них не слыхать. Лесов у нас поблизости нет — одна степь.
— Я знаю, с чего надо начать. Знаю, — твердо произнес Вася.
— Но сперва... сперва подумаем, кого еще мы возьмем в свою... ну, в компанию... Нет, в отряд, — слово «компания» Васе показалось неточным, легковесным.
— Толю Погребняка, — стали называть ребята.
— Прокопенко.
— Володю Маруженко.
Вася согласно кивал головой, потом нерешительно спросил:
— А Лену Никулину?
— Ну, нет! — дружно запротестовали ребята.
— Мала очень.
— И уж больно поговорить любит, еще проболтается!
— Как хотите, — сказал Вася, в душе, однако, оставшийся при своем мнении. Несмотря на то, что Лене было всего двенадцать лет, он давно дружил с ней и верил ей.
— Давайте напишем листовку, — предложил Вася. — Вам приходилось читать листовки, которые сбрасывают советские самолеты?
— Как же, приходилось, — сказал Володя Лагер. — У меня и дома они есть. Читали.
— А мы еще напишем свои, понимаете? И расклеим их всюду. Прямо сейчас напишем, тут нечего раздумывать — дело ясное.
Вася подошел к столу, тщательно очинил карандаш, вырвал из тетради несколько чистых листов, разрезав каждый на две равные части. Бумагу надо было экономить.
...Так появилась в Покровском первая листовка. И говорилось в ней вот о чем:
Вставай на защиту своей родной Отчизны!
Мы знаем, что врага можно на фронте убить только с одной стороны, а в тылу его можно настигнуть со всех сторон. Так что давайте бороться хоть понемногу, чтобы как можно скорее разбить врага и освободить наших угнетенных, кого насильно забрали в неметчину. Над ними издеваются, их морят голодом. Товарищи, давайте дружно возьмемся и поможем нашей доблестной Красной Армии! Вставайте против врага! Смерть фашистам!
Много было потом таких листовок, вырванных из школьных тетрадей в клетку или в линейку, исписанных старательным и неровным ученическим почерком. Покровчане поспешно, словно мимоходом, прочитывали их поутру, прежде чем немцы успевали сорвать со стен домов. Иногда люди находили такие листовки прямо на ступеньках своих крылец под камешком (чтобы не унесло ветром). И, читая эти листовки, люди словно вдыхали свежий воздух, с благодарностью думая о тех, кто стоял за тремя загадочными буквами: «КСП».
ДЕВОЧКИ
Надя Гордиенко до войны хорошо училась, толково выполняла поручения пионерского отряда. Но друзей, настоящих, близких друзей, у Нади не было. Ребята считали ее гордой. «Нелюдимая она какая-то», — случалось, говорили о ней одноклассники. А Надя была молчаливой и замкнутой не от гордости, а от застенчивого характера. Первой поняла это Оля Цыганкова, веселая черноглазая девочка. И скоро Надя стала для нее ближе всех подруг.
И теперь подруги все время проводили вместе. Однажды, еще до возвращения Васи из Артемовска, им удалось подобрать в степи, куда они часто ходили вдвоем, много листовок, сброшенных советским самолетом.
Несколько раз перечитали девочки все, что было в них написано, почти наизусть выучили и хотели оставить их в степи — авось попадутся на глаза кому-нибудь из своих, но, подумав, взяли с собой.
В ту же ночь, осторожно, ползком прокрадываясь мимо немецких патрулей, они разнесли листовки по селу. Так девочки решили поступать и впредь.
Они поделились своими планами с тремя подругами: Варей Ковалевой, Ниной Погребняк, Леной Никулиной, той самой, которую Вася хотел привлечь в свою группу. Надя и Оля знали: Лена пойдет решительно на все, лишь бы навредить ненавистным врагам, с которыми ей пришлось столкнуться особенно близко.
В холодную зиму немцы заняли чистую, светлую хату Никулиных, выкинув хозяев в сени. Родители Лены понимали — перечить бесполезно. Но Лена не могла, не желала мириться с таким произволом.
— Это наш дом, понимаете, наш! — крикнула она однажды своим непрошенным квартирантам. — Вы не смеете нас выгонять!
Немцы не знали украинского языка, но гневное лицо девочки было красноречивее всяких слов. На минуту в комнате стало очень тихо. Потом гитлеровский офицер схватил ее за плечи и толкнул с такой силой, что она отлетела за дверь, ударилась в кухне головой о плиту и потеряла сознание.
...И Лена, несмотря на то, что была самой маленькой, первая предложила девочкам распространять листовки. Девочки сами сочинили листовку, переписав ее во множестве экземпляров. Это первое их воззвание было обращено к Покровским пионерам:
Пионер! Вставай на защиту своего родного края! Не давай пощады немецким захватчикам! Помогай своим отцам и братьям! Они борются, чтобы вызволить нас из немецкого рабства! Да здравствует Красная Армия!
Однажды к Васе прибежали взволнованные сразу все его товарищи. Он удивился, нахмурился: не дело это — собираться средь бела дня, кто-нибудь может заметить, заподозрить неладное. Но то, что рассказали ребята, ошеломило его. Два Анатолия — Цыганенко и Погребняк — видели сегодня прикрепленную к дереву листовку, написанную как и их листовки, от руки. Почерк был детский, ученический: очевидно, в селе действовали еще какие-то ребята.
Надо было поскорее узнать, кто же эти неизвестные друзья. И снова Вася подумал о Лене: может быть, она знает?
— Надо бы спросить у Лены, — задумчиво сказал Вася.
— А я у Нины спрошу, — решил Толя Погребняк. — Может, она знает.
В тот вечер Толя долго старался выведать что-нибудь у сестры. Он подозревал, что она-то и писала листовки, почерк, хотя и старательно измененный, все же казался ему очень знакомым; но Нина только делала круглые глаза и пожимала плечами.
— Да что ты, в самом деле? — повторяла она с удивлением. — Какие тебе листовки еще!
Так он ничего от нее и не добился.
Но, собравшись как-то вечером, девочки решили открыться Васе. Пока только ему, потому что они его уважали больше всех. К тому же Лена горячо уверяла их, что листовки в селе — это не иначе как дело рук Васи и его товарищей.
К Носаковым пошли вдвоем — Надя и Лена. Они во всем признались Васе, а тот рассказал им о своих делах. Отныне ребята решили действовать сообща, избрав командиром своего отряда Васю.
КСП
Так их стало двенадцать — пять девочек и семь мальчиков. Вечером 15 мая 1942 года они собрались у Васи Носакова. Приходили по одному, чтобы не привлекать внимания патрулей. В полной тишине ребята надели пионерские галстуки, построились в линейку, тесно прижавшись плечом к плечу. При скудном свете крошечной коптилки лица их казались особенно строгими, повзрослевшими. Вася вполголоса, почти шепотом, читал слова клятвы. Хор приглушенных, взволнованных голосов вторил ему:
— Буду выполнять все задания, которые мне поручит командир!
— Буду беречь в секрете всю работу отряда.
— Буду мстить подлым врагам, которые принесли нам голод и смерть...
Забыв об осторожности, ребята говорили все громче и громче. А в это время совсем рядом, в темных сенях, стояла Домна Федоровна. Она прислонилась к стене, уронив руки, ссутулясь, словно под тяжкой ношей, прислушивалась к доносящимся из-за двери голосам и беззвучно плакала, не утирая слез. Плакала о том, что рано кончилось детство ее сына и его друзей, и кто знает, что ждет их, таких еще юных и неопытных, на их трудном и честном пути.
Но так было повсюду, где ступал тяжелый сапог захватчиков. Молодые и старые, дети и женщины боролись с врагом, боролись не в одиночку, а сообща, боролись днем и ночью, не щадя ни сил своих, ни жизни. И под откос летели составы, пылали склады оружия, рвались гранаты, падали убитые фашисты. Разоренные, измученные села и города ощетинились партизанскими отрядами, повстанческими комитетами, подпольными союзами. И отряд покровских пионеров был лишь одной частицей, одним боевым звеном великой народной армии.
Что же означали таинственные буквы КСП, которые неизменно стояли теперь под каждым воззванием пионеров села Покровского?
Вася уже давно писал повесть, не один год. Героя этой повести Вася назвал Анатолием Каровым. До войны его жизнь протекала спокойно, светло, так на Васиных картинах (он увлекался и рисованием) цвели, зеленели сады, шуршали камыши, роса ложилась на травы.
Вася наделил своего героя лучшими человеческими чертами: он был смелым, добрым, верным другом, любящим сыном и братом. Когда началась война, Васин герой взялся за оружие, чтобы вместе со своими соотечественниками освободить любимую Родину от фашистских захватчиков.
Вскоре после того, как пионеры дали клятву, Вася рассказал товарищам о своей повести и прочитал им последние, недавно написанные страницы — о том, как, исполняя поручение партизанского отряда, Каров идет в родное, занятое немцами село, как встречается с матерью и узнает, что его любимую сестру фашисты угнали в Германию.
Ребята сидели притихшие, взволнованные. Они услышали рассказ о себе, о том, чем жили они сегодня. И тогда же — никто не помнит, кому первому пришла эта мысль, — они решили дать своему отряду имя Карова. Так родилось название: Каровский союз пионеров, сокращенно — КСП.
ВЗРОСЛЫЕ ДРУЗЬЯ
Они слышали плач девушек, которых угоняли в Германию. По ночам их будил треск автоматов. Утром за селом они находили свежие могилы. Они видели все, что творили гитлеровцы в их родном селе, и ненавидели врага глубокой, жгучей ненавистью.
Ребята установили свои законы, которые должен был соблюдать каждый член подпольной пионерской организации. Запрещалось говорить по-немецки, запрещалось произносить бранные слова. «Уважать друг друга, не ссориться между собой, не насмехаться над товарищами», — таков был один из нерушимых законов Каровского союза. На улице пионеры не могли открыто салютом встречать друг друга. И они избрали другое приветствие. При встрече пионер тихо спрашивал товарища:
— Ты готов?
И слышал тихий знакомый ответ:
— Всегда готов!
Уже было написано много листовок, собрано и спрятано много патронов. Но что делать дальше? Что происходит на Большой земле, на фронтах? Как об этом узнать, чтобы донести правду до односельчан, которым фашисты упорно твердили, что Москву они давно взяли, что война ими уже, в сущности, выиграна?
По селу шел глухой говор, будто невдалеке действует партизанский отряд, будто там в отряде есть и покровчане — коммунисты, комсомольцы. Ребята были уверены: так оно и есть. Лена, в доме которой по-прежнему квартировали немецкие офицеры, часто слышала разговоры о партизанах. По ночам офицеры вскакивали от каждого крика часового, спали не раздеваясь, даже не снимая сапог. Все это было неспроста.
Но как узнать, где находится партизанский отряд? Как с ним связаться? Вот о чем неотступно думали ребята.
И вдруг однажды старшая сестра Васи Галина попросила Васю придти к ней, когда стемнеет: с ним хочет повидаться один человек.
Еле дождавшись вечера, Вася осторожно, садами пробрался к хате сестры. Галя открыла ему дверь и провела не в горницу, а в кладовую, где возле маленького стола сидел... немецкий офицер. От неожиданности Вася попятился к двери, но офицер поднял голову, и неровный мерцающий свет коптилки скользнул по его лицу.
— Вы! — радостно воскликнул Вася.
Это был тот самый сероглазый человек, с которым Вася однажды встретился у своего дяди в Артемовске. Вася его сразу узнал, несмотря на ненавистную форму, в которой все немцы казались ему на одно лицо, и вспомнил: этого человека он видел в довоенные праздничные дни в президиуме, на трибуне.
— Ну так вот, — тихо произнес тот, словно продолжая уже начатый разговор. — Я тебе дам сейчас листовки, в них последние сводки Совинформбюро...
- Вы партизан? — громко вырвалось у Васи.
Он тут же понял, что спрашивать об этом не следовало, но его собеседник ответил серьезно и просто:
— Да, я партизан. Слышали мы о тебе и о твоих товарищах. Думаем, что вам можно довериться. Вы нам сможете помогать. Да, уберечь вас надо, а то сгоряча натворите на свою голову...
Долго разговаривали Вася и сероглазый партизан, назвавший себя Степаном Ивановичем.
С этого дня многое изменилось. Степана Ивановича Вася долгое время не видел и скучал о нем, словно это был близкий, родной ему человек. Но приходили товарищи Степана Ивановича, с которыми Вася встречался у сестры и еще в доме одной женщины, жившей неподалеку от Носаковых.
Вся деятельность ребят наполнилась новым содержанием, теперь каждым их шагом руководили взрослые, опытные люди.
Они приносили Васе последние сводки Совинформбюро, принятые партизанами по радио с Большой земли, а Вася рассказывал им обо всем, что происходило на селе, передавал оружие и патроны, добытые у немцев.
ФЛАГ НАД ПЕЩЕРОЙ
Лена Никулина обижалась на товарищей: долгое время она только переписывала листовки, других поручений ей не давали. Ведь она была самой младшей в отряде. Но вот ребята исписали все тетради. Анатолий Прокопенко обещал достать бумаги в Артемовске, куда он отправился вместе с родными, а кому-то из ребят предстояло сходить к нему за этой бумагой в Артемовск.
— Пошлите меня, — просила товарищей Лена, — я маленькая, на меня никто внимания не обратит. А в случае чего, скажу, что иду к сестре.
Ребятам не хотелось отпускать девочку так далеко, но подумали они, подумали и решили, что, пожалуй, и в самом деле Лена хорошо выполнит это задание. Она умна, находчива и при желании кого угодно могла к себе расположить.
Отправилась Лена в путь рано утром, шла быстро, порой почти бежала, уж очень ей хотелось удивить товарищей и поскорее вернуться к ним с бумагой. Но неподалеку от Артемовска она неожиданно столкнулась с немецким патрулем.
— Куда? — крикнул он так громко, что девочка вздрогнула, выронив из рук узелок с кукурузными лепешками.
— Домой, — все же поборов испуг, спокойно сказала она патрульному. — У сестры была, а теперь иду домой.
Понял ее немец или нет, но глаза у него были по-прежнему подозрительными, злыми.
— Документ! — приказал он коротко.
Лена поморгала ресницами, заставила себя улыбнуться. Наполовину словами, наполовину жестами объяснила ему, что она маленькая, какие же у нее могут быть документы!
Немец поднял узелок, развязал его, лепешки брезгливо бросил на землю, а белый батистовый платок спрятал в карман. Потом снова уставился на Лену, долго сверлил ее глазами и молча повернулся к ней спиной.
Лена пошла, еле переставляя ноги, еще не веря в то, что миновала опасность. Когда же патруль, наконец, скрылся за пригорком, почувствовала страшную усталость, опустилась прямо на землю.
Переночевала в Артемовске, у Анатолия, ничего не сказав ему о столкновении с патрульным. Вдруг Анатолий побоится дать ей бумагу, не отпустит домой одну.
На следующее утро он проводил ее за город, показал наименее опасную дорогу, и Лена благополучно доставила бумагу товарищам.
О том, как выполнила свое первое серьезное задание, Лена написала в дневнике, который ребята вели сообща. Писали они шифром, придуманным Борисом Метелевым (назвали его «азбукой капитана Немо»). При помощи этой азбуки они могли, не опасаясь каких-либо случайностей, коротко рассказывать в дневнике обо всех событиях на селе, о своей работе, о каждом выполненном задании.
Среди многих интересных записей в этом шифрованном дневнике есть одна, сделанная Володей Лагером, который был у каровцев «оружейных дел мастером». Вот о чем рассказал Володя.
В хату к Лагерам пришли на ночевку немцы. Один из них, офицер, ложась спать, повесил револьвер в кобуре на стену над своей постелью. Володя не сводил глаз с револьвера. Он уже ни о чем не мог думать, ничего не видел, кроме этого тускло поблескивающего кожаного футляра на узком желтом ремне. Револьвер! Стоит только протянуть руку... Но надо было набраться терпения, выждать. Пусть только немцы уснут. А если офицер проснется, его можно уложить из его же оружия. Володя решил твердо: «Сам погибну, но и он, окаянный, жить не будет!».
Мальчик дождался, пока все немцы улеглись и затихли. Потом, неслышно ступая, подошел к постели спящего офицера, дотянулся до кобуры, расстегнул ее, вытащил револьвер и сунул на его место свой деревянный самопал, — воспоминание о старых играх в войну. Совсем близко, под рукою лежал спящий немец, казалось, вот-вот он услышит, как громко бьется над самым его ухом Володино сердце, вскочит... Володя отошел в самый дальний угол комнаты и только тут перевел дыхание.
И в это время на улице послышался шум. Тревога! Немцы повскакивали. Офицер сорвал со стены кобуру с Володиным самопалом и выбежал из хаты. Только через неделю эта часть вернулась в Покровское, но «того» офицера Володя больше не видел.
Узнав, как был добыт револьвер, ребята строго осудили поступок Володи.
— А если бы немец вернулся? — сердито говорил Борис. — Или просто открыл кобуру и посмотрел? Надо же додуматься — самопал положить! Он бы сразу понял, что это твоих рук дело. Помните, что говорил Степан Иванович об осторожности.
С каждым днем ребята все тверже понимали: да, нужна строгая дисциплина, постоянная осторожность, выдержка. Иначе они рискуют не только собой, но и своим большим делом.
...Однажды, когда Домна Федоровна стояла на крыльце, к ней подошла Надя Гордиенко и протянула какой-то сверток, пояснив с улыбкой:
— Это вам подарочек от вашей дочки Гали.
Домна Федоровна взяла «подарочек». Сверток был небольшой, но увесистый, и она, сразу поняв в чем дело, хотела припрятать его подальше, как вдруг в дверях появились полицейские. Испуганная женщина едва успела сунуть сверток в шкаф и стояла ни жива, ни мертва, глядя, как полицаи раскидывают постель, перетряхивают подушки, одеяла, заглядывают под кровать. Вот сейчас они подойдут к шкафу, и тогда всем конец, — и ей, и ребятам.
В эту минуту в дверь заглянул еще один полицай и крикнул:
— Два велосипеда нашел!
Остальные, "побросав подушки и одеяла, выбежали из хаты. Домна Федоровна уже успела спрятать «подарок» в надежный тайник. В свертке были патроны.
После этого обыска ребята больше не собирались у Васи. Теперь они переписывали листовки каждый у себя, забиваясь куда-нибудь в чулан на печку. В дом Носаковых вообще старались забегать пореже и не все сразу, а поодиночке, лишь для того, чтобы получить задание или сообщить своему командиру что-нибудь важное.
Только далеко в степи, в лощине друзья могли собираться вместе. Тут они порою ненадолго забывали все свои заботы и становились просто ребятами: бегали наперегонки, вполголоса пели хором любимые песни. Иногда Вася приносил новые странички своей повести, и ребята, усевшись тесным кружком, слушали рассказ о подвигах Карова. Но это была только короткая передышка. Подпольщики уходили сюда в степь не для игр и не для отдыха: они всерьез учились военному делу. Руководил занятиями Толя Цыганенко. Это был строгий, требовательный военрук, но пионеры не сетовали на его придирчивость и слушались беспрекословно. Они изучали винтовку и пистолет, упражнялись в метании гранаты. Оружие было трофейное, захваченное у немцев, и каждый должен был уметь справляться с этим оружием, если придется употребить его в бою.
Однажды под вечер к Никулиным забежала Надя. Лицо ее было еще строже, чем всегда. Она увела Лену в сад и предупредила: Вася велел завтра рано утром, в четыре часа, всем собраться за селом под обрывом. Девочки долго озабоченно шептались, теряясь в догадках. Раньше назначенного часа собрались ребята под обрывом, и Вася рассказал им о своем замысле. Здесь, под обрывом, в глухом углу, куда не только немцы, но и покровские мальчишки не заглядывают, надо вырыть глубокую пещеру. Тут штаб КСП будет в безопасности. Тотчас же выбрали наиболее подходящее место, занялись планом пещеры. Решили устроить под землей большое и удобное убежище: два зала, большой коридор, кухню подле входа в дежурку. Старательно вычертив план, они, не откладывая, принялись за работу.
Работа была нелегкая, требовала много сил, времени и величайшей осторожности. Ребята пустили в ход лопаты, ломы, заступы — все, что удалось достать. Копали в три смены: время не ждало. Чтобы нечаянно не обнаружить себя, вырытую землю не оставляли подле пещеры, а сбрасывали в речку. До речки было шагов двести. Каждый из ребят за смену перетаскивал по тридцать — сорок ведер земли. Спокойнее всего было работать по ночам — в темноте немцам уж, во всяком случае, не придет в голову пробираться сквозь заросли кустарника в это глухое место.
Ребята не высыпались, ходили побледневшие, осунувшиеся, каждый мускул ныл от тяжелой работы. Зато дело продвигалось быстро. Когда были вырыты и тщательно отделаны дежурка, кухня и коридор длиной в три метра, Вася сказал: «Хватит!» Надо было вернуться к другим, прерванным на время делам.
Теперь листовки, полученные Васей от партизан, переписывались в пещере. Здесь же, вернувшись с боевого задания, ребята оставляли свои донесения, написанные шифром «капитан Немо», здесь висела шифрованная стенная газета Каровского союза, сюда сносили похищенное у немцев оружие. Словом, в пещере был настоящий штаб. Ребята приходили сюда, докладывали Васе Носакову о сделанном, получали новое задание.
Но вот прошел слух, что гитлеровцы собираются отправить в Германию новую партию девушек. На улицу решались выходить только пожилые женщины и старики. Ребята с болью думали о Тане Метелевой, о многих других, угнанных на немецкую каторгу. Всем вспоминалась девушка, которая повесилась, узнав, что ее должны отправить в ненавистную неметчину. Может быть, и на этот раз некоторые предпочтут смерть неволе? Ребята уже знали, что Варя Топчий предупредила отца:
— Я в Германию не поеду. Лучше умереть...
И восемнадцатилетняя Надя Курочка, единственная дочь у родителей, тоже сказала:
— Лучше не жить...
Мрачные, озабоченные собрались ребята в своей пещере. Чем помочь, как отвести беду? Со смутной надеждой они окружили Васю: что он скажет?
Вася помедлил, обвел глазами товарищей.
— Спрячем их здесь, — сказал он.
Ребята ответили радостными возгласами. В самом деле, хотя подземные «залы» и не были еще вырыты, в пещере отлично могли прожить несколько человек. Никто не разыщет их здесь.
Ребята хорошо знали всех молодых девушек на селе. Многие из них прежде учились в Покровской школе. Уговорились, кто к кому пойдет. Заранее объяснять ничего не надо, чтобы какое-нибудь неосторожное слово не докатилось до немцев, а просто ночью или рано поутру девушек провести в пещеру.
Вася зашел в хату Степана Топчия. Варя была дома. Он отвел ее в сторону, пошептался с нею. Девушка проворно собрала в узелок немного еды, сказала отцу:
— Я пойду пережду малость, — и поспешно ушла за Васей, не прибавив больше ни слова: куда идет, надолго ли.
В семье Курочки Васю встретили слезами. На Надю было страшно смотреть: так переменилась, исхудала она за последнее время. Вася сказал ей, что ему надо поговорить с ней по секрету, и увел девушку на кухню. Через минуту оба вернулись в горницу. Лицо у Нади просветлело, подсев к матери, она шепнула ей, что горевать теперь нечего, все будет хорошо: Вася надежно спрячет ее от немцев.
Две недели скрывались девушки в пещере, помогали ребятам переписывать листовки, а те приносили старшим подругам еду от родных, разумеется, не рассказывая им, где находятся их дочери.
Немцы сначала устраивали одну облаву за другой, рыскали по домам. Но скоро им стало уже не до того: Красная Армия подходила все ближе и ближе.
Советские воины, подходя к Покровскому, увидели красный флаг. Он развевался над пещерой — штабом КСП. А навстречу дорогим освободителям бежали мальчики и девочки, двенадцать отважных пионеров с красными галстуками на груди...
Мы приехали в Покровское весной 1944 года, вскоре после того, как село было освобождено от немцев. Глубоким покоем веяло от белых хат, окруженных вишневыми садами, и даже не верилось: неужели по этим тихим улицам расхаживали фашисты, хозяйничали в домах, издевались над советскими людьми? Но это было. Мы видели разрушенные постройки, изуродованную школу, видели черные следы зверя, которые еще тянулись вдоль всей дороги от Покровского до Артемовска.
В те дни комсомол Украины праздновал свое 25-летие, и в его большую семью вошли еще двенадцать новых членов: все участники Каровского отряда пионеров стали комсомольцами.
«Наши партизаны», — говорили покровчане о ребятах, и в этих словах слышались ласка и гордость. К недавним подпольщикам приезжали фотографы, журналисты из Артемовска и Москвы, их расспрашивали, о них писали в газетах. Но никто из ребят не зазнался, не вообразил о себе лишнего. Они оставались все такими же скромными ребятами. Наступили мирные дни — и ребята нашли так же много дел, как и в военные годы. С увлечением ухаживали за своими шестью гектарами, засеянными кукурузой и подсолнухами для Красной Армии. На хатах вдоль всей улицы пестрели надписи, сделанные их руками: «Что летом родится — зимой пригодится», «Весенний день год кормит», «Посеешь в погоду — больше приплоду».
Ребята упорно готовились к весенним испытаниям и хорошо их выдержали. Мы слышали, как на экзамене по зоологии Толя Цыганенко подробно описывал органы дыхания речного рака, а потом с увлечением рассказывал о перелетах птиц.
Все члены организации за активное участие в борьбе против немецко-фашистских захватчиков приказом начальника Управления штаба партизанского движения от 19 февраля 1946 года награждены медалями «Партизану Отечественной войны» I степени. |
